Скрытное сердце - Картленд Барбара - Страница 3
- Предыдущая
- 3/69
- Следующая
– Вы считаете, что она доверит мне свою маленькую дочь? – спросила Сильвия. – Что-то не верится.
– Кто знает, – загадочно промолвила миссис Бутл. – Иногда в жизни происходят такие вещи, которых мы никак не ожидаем. И позволь мне дать тебе один совет, дорогая. Если ты хочешь чего-то добиться в этой жизни, то не должна упускать ни единого шанса, который тебе дает судьба. Я сколько раз говорила мистеру Бутлу: «Ну вот, Фред, ты опять упустил свой шанс!» Так-то он человек верный и надежный, но не видит дальше своего носа. Нет в нем, право, никакого воображения. Но вернемся к тебе, дорогая. Если ты понравишься, миссис Кэнингэм, этой леди до мозга костей, и если Люси привяжется к тебе, то твоя жизнь может сильно измениться.
– О, миссис Бутл, как это прекрасно. Невозможно поверить, чтобы так случилось. Прошу вас, узнайте обо всем, может быть, вы сможете помочь мне?
– Вот что я сейчас сделаю, – сказала решительно миссис Бутл. – Я пойду к ней и возьму тебя с собой.
– Нет, нет, я не могу, – возразила Сильвия. – Я, в самом деле, не могу. Что она подумает. А потом, мама… – Девушка подняла глаза.
– Если миссис Кэнингэм действительно так больна, как сказал сегодня утром доктор Доусон, то тебе нужно увидеться с ней, как можно скорее, – заметила миссис Бутл. – А что касается твоей матушки, она уже не сможет возразить – да она, и не стала бы, будь она жива, бедняжка; она ведь, несомненно, желала добра своей дочери.
– Нет ничего страшнее, чем жизнь у дяди Октавиуса, – задумчиво произнесла Сильвия.
– Вот и не упускай свой шанс, – заметила миссис Бутл. – Иди-ка быстренько наверх и надень свою лучшую одежду. Да прихорошись и приведи себя в порядок. И не обязательно надевать черное, – добавила она, заметив, как Сильвия потянулась было за юбкой, лежащей рядом на стуле. – Мало кто в городе знает, что у тебя умерла мать, да и темно уже. Кто тебя увидит? А миссис Кэнингэм никого не знает в вашем квартале. Да и вообще она всегда вела очень замкнутый образ жизни. Так что поспеши, дорогая. Делай так, как я говорю, а я пока полакомлюсь пирогом.
Сильвия послушно взяла масляную лампу, стоявшую на окне в холле, прибавила света и медленно пошла наверх. Дойдя до второго этажа, она остановилась, затем, сделав явное усилие над собой, вошла в комнату, где лежала ее мать.
Она стояла у края кровати и смотрела на застывшую фигуру. Миссис Бутл сказала правду: Мэри Уэйс была прекрасна. И она выглядела так, пожалуй, впервые в жизни. Только сейчас Сильвия заметила, как сильно она похожа на мать. Такие же нежные и совершенные черты лица, такой же высокий лоб и красивые брови. Но за время болезни у матери уже появилась преждевременная седина, и волосы стали тусклыми, в то время, как у Сильвии они были золотистыми, как спелая пшеница, и блестели в свете лампы. Девушка постояла так несколько мгновений, глядя на покойную, потом шепотом произнесла:
– Помоги мне, матушка. Помоги, где бы ты ни была сейчас. Я не хочу ехать к дяде Октавиусу.
Затем отошла от кровати и, тихо прикрыв за собой дверь, направилась в свою комнату. Она была узкая, как вагон, холодная зимой и душная летом, а кроме того, ее трудно было назвать местом уединения, потому что сквозь стенку из коридора постоянно доносились голоса. И все же именно здесь Сильвия проводила те редкие счастливые минуты, когда могла расслабиться и побыть самой собой. Здесь она размышляла и просто смотрела на свое отражение в зеркале, висевшем над комодом красного дерева, думая о том, произойдут ли когда-нибудь изменения в ее жизни или все так и будет продолжаться с монотонной неизменностью до самой старости, когда уже ничто не будет волновать.
Иногда ее преследовали дерзкие мысли о том, что могло бы быть, если бы она осмелилась проявить характер и бросить вызов обстоятельствам, как это делали другие. Но она всегда знала, что это всего лишь больное воображение человека, чей ум лишен какой-либо пищи и отягощен одними и теми же, тяжелыми думами. Она пыталась молиться, но и молитва не приносила ей облегчения, потому что религия всегда ассоциировалась у нее с дядей Октавиусом.
В этой комнате Сильвия познала одиночество. Одиночество, которое нельзя описать словами, одиночество, которое временами даже, более невыносимо, чем сейчас, когда она осталась одна на всем белом свете, потому что, то было одиночество души, лишенной надежды.
И вот теперь эта надежда, хотя и очень слабо похожая на правду, наконец, появилась.
Сильвия не очень-то тешила себя мыслью, что она сможет осуществиться, но, тем не менее, с какой-то необъяснимой для нее пылкостью, если это можно так назвать, достала из гардероба лучшее платье и надела его. Оно было до невозможности устаревшее, и девушка это хорошо знала. Рукава недостаточно пышные, юбка – коротковатая, но оно ей шло. Нежный голубой цвет дешевого материала оттенял белизну ее кожи и блеск волос, а белые кружева вокруг шеи, схваченные голубым бантом, казалось, подчеркивали ее молодость и наивность.
Ей всегда нравилось это платье, она радовалась, когда сшила его. Радовалась по той простой причине, что была весна, и внутри у нее ощущалось волнение, необъяснимое, но прекрасное, отчего девушка чувствовала себя счастливой. На платье она накинула темно-серое, из плотного сукна пальто со шнуровкой, которое носила уже пять лет. Когда-то оно было вполне добротным. Его прислали в качестве подарка из дома викария, и она скрепя сердце вынуждена была написать письмо, в котором выразила неискреннюю благодарность. Пальто оказалось просто безобразным. Сильвия полагала, что какая-то из ее кузин по ошибке купила его себе, но пожалела о покупке. Затем, возможно, все же поносила его немного и отказалась, хотя оно было еще совсем новым. Девушка догадывалась, что такая «неслыханная щедрость» со стороны ее богатых родственников была не чем иным, как попыткой успокоить себя мыслью о благотворительности и не переживать о напрасно потраченных деньгах. Казалось, она слышала, как кузины говорили:
– Бедная Сильвия. Она будет очень благодарна. А как иначе, ведь оно стоит денег!
Мысль о том, что ее называют «бедной Сильвией», уязвила ее, но совсем не в такой степени, как если бы она услышала эти же слова, произнесенные их фальшивыми голосами. Сестры ненавидели ее. А почему, собственно, они должны были ее любить?
Некрасивые, нескладные. На таких, сколько денег ни трать, все равно впустую. Что с того, что они носили шелка и атлас, бомбазин и кружева, когда их маленькие широкие поросячьи носики были всегда красными, а их злобные маленькие глазки едва виднелись из-за толстых щек. Перекормленные и избалованные!
Сильвия ненавидела их с самого младенчества, после того, как они обвинили ее в том, что она покрасила волосы. Она так хорошо помнила голос тети:
– Скажи, Сильвия, твоя матушка что-нибудь добавляет в воду, когда ополаскивает твои волосы?
– Иногда немного лимонного сока, тетя Эмили.
– Хм, возможно, поэтому-то у них такой цвет. Я вынуждена буду сказать ей, чтобы она в дальнейшем не делала ничего подобного. Это привлекает к тебе внимание, что очень нежелательно.
Сильвии никогда не забыть то, каким тоном это было произнесено и с какими презрительными насмешками встретили ее кузины, когда она вошла в детскую.
– Да она у нас, оказывается, красит волосы! Привлечь внимание хочет, ха-ха-ха!
Они довели Сильвию до слез. И только гораздо позднее она поняла, что за всеми многочисленными замечаниями тети по поводу ее, Сильвии, внешности таилась досада и зависть. Девушка была обязана своей внешностью семье матери. Уэйсы же были невзрачные, коренастые и неприметные. И для них было просто невыносимо, что Артур, самый младший из братьев, которого они считали паршивой овцой в их семье, женился на красавице. Если бы его дети походили на него, возможно, родственники и простили бы ему некоторые недостатки.
Но Сильвия унаследовала черты матери и уже с самого раннего детства поняла, что ее внешность стала оскорблением для дядюшки и его семейства.
- Предыдущая
- 3/69
- Следующая
