Пышная свадьба - Картленд Барбара - Страница 23

• Предыдущая
• 23/39
• Следующая

— Я хочу, чтобы вы взглянули на мои картины и сказали мне, что вы о них думаете, — проговорил Максимус.

Дорина с трудом оторвалась от лошади и увидела, что на стенах висят три больших свитка. Одного взгляда на них было достаточно, чтобы понять, что они очень старинные. Рисунок был нанесен тонкими, изящными штрихами и казался почти черно-белым.

На одной картине был изображен тихий, застывший пруд, берега его заросли цветами. Над ним возвышалась высокая, голая скала, мрачная и неприступная. На самой ее вершине стояло дерево, согнутое ветром; казалось, ветви слишком тонки, чтобы выдержать его стремительный напор.

Дорина долго смотрела на картину, пока Максимус Керби наконец не спросил ее очень тихо:

— Что вы видите?

— Я знаю, что китайские художники всегда пытались выразить духовную сущность, скрывающуюся под материальной оболочкой, — ответила она.

Помолчав немного, Дорина медленно произнесла:

— Я думаю, что пруд и цветы — это наша повседневная, обыденная жизнь.

— Продолжайте…

Ей показалось, что в его глазах промелькнуло удивление.

— Возможно, я ошибаюсь, — сказала она, — но мне кажется, что вместо того, чтобы мирно сидеть у пруда среди цветов, мы должны… попытаться взобраться на эту скалу. Это трудно и опасно, и ледяной ветер будет пронизывать нас насквозь, но только так мы сможем раскрыть свою истинную сущность и выполнить свое предназначение.

В наступившей тишине Дорина внезапно почувствовала, что Максимус словно стал ей намного ближе.

Затем он взял ее за руку и подвел к другой картине.

— Расскажите мне, что она означает.

От прикосновения его руки ее вдруг охватил непонятный трепет. Он всего лишь взял ее за руку, но ей показалось, что в этот момент она стала безраздельно принадлежать ему.

В нем была какая-то сила, какая-то огромная внутренняя энергия, и она неожиданно почувствовала себя слабой и беспомощной. Ей хотелось опереться на него и знать, что он защитит ее.

Он убрал руку, и усилием воли она заставила себя не думать о нем, а сосредоточиться на картине.

Казалось, что снова художник пытался немногими скупыми штрихами выразить очень глубокую мысль.

На картине был изображен мост, а под ним — стремительно несущаяся река. Повсюду росли цветы, деревья сгибались под тяжестью плодов. По небу плыло облако, а над ним возвышались заостренные вершины гор, сверкающие на солнце. Дорина долго разглядывала картину, но ее взгляд невольно возвращался к этим блистающим вершинам.

— Как вы думаете, что это означает? — спросил Максимус.

— Я… не уверена… — ответила Дорина. — Мне кажется… что для разных людей эта картина имеет разный смысл… но я не знаю, как выразить то, что я чувствую.

Она помолчала, а потом добавила:

— Может быть, вы мне разрешите еще раз посмотреть на нее, и тогда я смогу понять, что она означает для меня.

Он не ответил.

Она еще раз обвела глазами комнату и почувствовала, что здесь царит атмосфера покоя и умиротворенности.

— Я уверена, — медленно произнесла она, — что вы приходите сюда, когда вас что-то тревожит или мучает. Я думаю, что здесь сердце вашего дома.

Едва сказав это, она смутилась, потому что эти слова прозвучали слишком напыщенно и не по-английски. Но они так естественно сорвались с ее губ.

Она испугалась, что Максимус рассмеется. Но он молча повел ее обратно в новую часть дома.

Дорина думала, что он предложит ей посидеть с ним и продолжить их беседу, но он подвел ее к лестнице, и она поняла, что ей пора отправляться к себе.

Она протянула руку.

— Спокойной ночи, мистер Керби. Спасибо вам за то, что вы показали мне ваш замечательный дом.

— Я счастлив, что он вам понравился, — учтиво ответил он.

На его лице было какое-то странное выражение, которого она не могла понять.

Внезапно он стал чужим и холодным, словно она чем-то обидела его. Затем, не глядя на нее, он быстро поклонился и ушел.

Лежа в постели, Дорина долго размышляла о его странном поведении. Она снова и снова перебирала в уме все, что произошло с того момента, когда она впервые увидела его на борту «Осаки».

«Он непредсказуем», — подумала она.

Она вспомнила, как все, кто знал его, наперебой рассказывали о его экстравагантности и великолепии, о его пристрастии к красивым эффектам! Но ни один человек не обмолвился о том, что Максимус Керби гораздо более образован, чем все знакомые ей мужчины!

Она допускала, что ее отец, такой тонкий знаток английской архитектуры, возможно, был способен оценить китайскую живопись, но он никогда бы не понял ее глубины. Нельзя было даже вообразить, чтобы кого-либо из тех джентльменов, которые гостили у них в Олдеберн-парке, вообще интересовали подобные вещи. Однако, по всей видимости, они интересовали Максимуса Керби.

Каким же он был в действительности, этот странный, удивительный человек, который скоро станет мужем ее сестры?

«Мужем моей сестры!»

Дорина прошептала эти слова и быстро уткнулась лицом в подушку, тщетно пытаясь заглушить внезапную боль, которая пронзила ее сердце.

Дорина медленно обошла большую гостиную, в которой царили прохлада и полумрак, и выглянула в сад.

Над орхидеями порхали многочисленные бабочки, одна ярче другой — малиновые, оранжевые, желтые, ярко-красные и бирюзовые. Они казались более нежными и изящными, чем цветы. За то время, которое она провела в Сингапуре, Дорина успела привыкнуть ко многим вещам, но красота здешних бабочек не переставала приводить ее в восхищение.

Дорина смотрела, как теплые, золотые лучи солнца заливают все вокруг, окутывая горизонт мерцающей дымкой, и внезапно у нее сжалось сердце при мысли о том, что очень скоро ей предстоит вернуться в Англию, где ее ожидают дожди, холод и слякоть.

Ее экзема вспыхнет с новой силой, и она опять, словно тень, станет бродить по Олдеберн-парку, шарахаясь от людей, не смея показаться никому на глаза.

Снова на ее плечи лягут многочисленные домашние дела и заботы. Она явственно услышала голос отца, говорившего:

— Где Дорина? Предоставьте это ей!

Или более мягкие жалобные интонации матери:

— Дорина, пожалуйста, позаботься обо всем сама. Я совершенно не в состоянии разговаривать с поваром, когда он в таком настроении.

Все опять пойдет, как прежде, и через несколько недель она будет чувствовать себя так, словно никуда и не уезжала. Ей не останется ничего, кроме воспоминаний.

Воспоминаний о бабочках, о солнечном свете, о том, какой она была хорошенькой, как непринужденно разговаривала и смеялась с окружающими. Но самыми дорогими останутся воспоминания о Максимусе Керби!

Шел уже шестой день их пребывания в Сингапуре, и, однако, как ни странно, после той первой ночи, когда он показал ей свои сокровища, они ни разу не сказали друг другу ни слова наедине.

За эти дни она начала понимать, как много он работает, сколько это отнимает у него сил и времени.

К ленчу и к обеду у них постоянно бывали гости — проезжие знаменитости, китайские мандарины в длинных национальных костюмах и торговцы, чья европейская одежда была не в силах скрыть их восточное происхождение.

Среди гостей были также служащие Ост-Индской компании, капитаны и офицеры военных судов из разных стран мира, а также представители колониальных властей со всех уголков Малайи и окружающих островов.

Трудно было представить, как у одного человека могли быть столь разные интересы и как он успевал сделать так много за день.

Максимус вставал очень рано, и задолго до того, как его гости начинали просыпаться, он уже был у себя в кабинете или совершал прогулку верхом на горячем жеребце, что, как выяснила Дорина, было его любимым видом спорта.

Он рано вставал и поздно ложился, при этом столько проблем требовали его личного внимания, что зачастую, прислушиваясь за столом к его беседе, Дорина думала, что вряд ли найдется еще человек, отдающий столько сил и энергии своему делу.

• Предыдущая
• 23/39
• Следующая