Позови меня - Картленд Барбара - Страница 14

• Предыдущая
• 14/36
• Следующая

Можно ли себе представить: через три дня она поедет в Италию!

В Италию, которую она так мечтала увидеть, о которой она столько читала и столько говорила со своим отцом!

А Сорренто… Туда она хотела попасть больше всего!

Она не призналась в этом мистеру Дональдсону, потому что побоялась смутиться. Дело в том, что, по преданию, именно близ Сорренто Улисс устоял против зова сирен. Он залил уши воском своим гребцам и приказал им привязать себя к мачте, чтобы не позволить сладкоголосым девам околдовать себя.

Из всего, что ей разрешал читать отец, Марина больше всего увлекалась книгами о Греции.

Доктор Мильтон сам очень интересовался археологическими открытиями в Помпеях и Геркулануме и захоронениями, недавно обнаруженными в Египте, и поощрял ее стремление изучать религии и историю древних цивилизаций.

Из того, что ей удалось прочитать, она знала, что Сорренто находится в бухте Неаполя, где богатые римляне строили себе летние виллы.

Но еще до римлян бухта была занята греческими переселенцами, основавшими, как гласит легенда, храм Афины на самом краю скалистого мыса.

Греки почему-то волновали Марину больше всех других народов, о которых она читала в книгах.

Она пыталась проникнуться интересом к культурам и религиям, которыми увлекался отец, но вавилонские и ассирийские божества казались ей тяжелыми и приземленными, а боги Египта с их звериными чертами — просто уродливыми.

Казалось бы, у греков не было ни таких могущественных правителей, как фараоны, ни пирамид, не было Нила, который оплодотворял бы их землю. И все же Марина считала, что они открыли нечто отличающее их культуру от всех других цивилизаций — это был свет, воплощенный в боге Аполлоне.

Бог солнца, бог священного сияния Аполлон каждое утро появлялся в небе — мужественный, вспыхивающий мириадами огоньков, исцеляющий всех, к кому бы он ни прикасался, вызывающий к жизни всходы и противостоящий силам тьмы.

Для Марины он стал чем-то реально существующим. Так же как и греки, представлявшие его себе не только солнцем, но и прекрасным мужчиной, Марина пыталась создать для себя его образ, и постепенно в ее сознании возникла целая картина.

Он был не только солнцем — он воплощал в себе Луну, планеты, Млечный Путь и все звезды. Он был в сверкании волн и блеске глаз. Из всех богов — так говорили ей книги — он один даровал людям великие блага и был самым великодушным и прозорливым.

Она очень любила, когда отец рассказывал ей, что постоянным спутником Аполлона был дельфин — самое гладкое и блестящее создание на свете.

Марина приходила в зоопарк, смотрела там на дельфинов и представляла их себе спутниками Аполлона, как и он, излучающими свет, который осветил не только мир, но и человеческий разум.

Она пыталась рассказать отцу о своих чувствах, и ей казалось — он ее понимал.

— Когда я был в Греции, — рассказал он однажды, — я обнаружил, что, когда исчезает Аполлон, все греки становятся беспомощными. Я не знаю других людей, которые зажигали бы столько огней в своих домах. — Он улыбнулся: — Даже в самые солнечные дни они зажигают свои лампы, если только у них есть для этого масло. — И серьезно добавил: — Свет — это их защита от злых сил тьмы.

«Аполлон — это свет», — запомнила Марина.

Если уж она не сможет побывать перед смертью в Греции, то в Сорренто она по крайней мере ступит на ту землю, где греки поклонялись Аполлону.

В возбуждении от всего предстоящего она уже представила себе, что должна встретиться в Сорренто не с Элвином, а с Аполлоном, который жил в ее детских снах, а потом, когда она стала старше, занял место в ее самых потаенных мыслях и желаниях.

Она знала: греки подарили миру культ не только прекрасного тела, но и пытливого ума, каким обладала она сама и для которого — она была уверена — не было границ познания и рассудка.

Но сейчас не время предаваться самоанализу или мыслям об Аполлоне. Ей нужно было купить платья, и в первый раз в жизни она была уверена, что у нее не возникнет чувства вины, сколько бы она ни потратила.

На другое утро она поднялась очень рано и поспешила в банк — получила сто фунтов по чеку мистера Дональдсона и попросила показать свой счет, который катастрофически уменьшался каждую неделю с тех пор, как она вернулась в Лондон.

«Я оставлю десять фунтов на чаевые, а остальные истрачу», — решила она.

Не было никакой вероятности, что она вернется из Сорренто, — три недели закончатся вскоре после ее приезда туда, а потом деньги ей уже будут не нужны.

Жаль, конечно, что она не расспросила мистера Дональдсона, какие платья ей могут понадобиться в Сорренто, впрочем, откуда он может об этом знать?

Ей было известно, что для солнечной погоды больше подойдут белые или яркие тона — в ее гардеробе почти ничего такого не было.

Но теперь, имея сто фунтов, она сделает все, чтобы выглядеть как можно лучше, — она сделает это для Элвина и будет достойной гостьей на вилле, о которой так прекрасно рассказывал мистер Дональдсон.

Плохо, конечно, что она уже ничего не успеет сшить на заказ. Лучшие платья в Лондоне у дорогих портных шились индивидуально для каждой заказчицы обычно с несколькими примерками, и времени на это уходило от двух до трех недель.

Выходные платья ее матери все были сшиты у портнихи на Гановер-сквер, но это были недорогие платья — жена врача не могла себе позволить быть расточительной.

Марина сначала пошла к Питеру Робинсону на Регент-стрит — там продавались готовые платья.

Она нашла два платья, которые можно было вполне переделать к завтрашнему дню. Очень милые платья, из легкого недорогого муслина и к тому же единственные, которые были не очень широки ей в груди.

— Какая же вы тоненькая, мисс! — сказала примерщица, закалывая складками лишнюю ткань.

— Я знаю, у меня немодная фигура, — улыбнулась Марина.

— Осмелюсь сказать, что вы еще немного поправитесь с возрастом, — утешила ее женщина.

Англия была буквально наводнена силуэтом, введенным в моду американцем Чарльзом Гибсоном. Модные журналы пестрели его рисунками хорошеньких женщин, стоящих с явным наклоном вперед, — это был модный S-образный силуэт Гибсона!

Марина знала, что у нее никогда не будет такого выдающегося бюста и такой изогнутой талии, что подчеркивалось пышной юбкой, а иногда и специально подложенными подушечками.

Марина решила не покупать платьев с высокими воротниками на косточках, в которых многие дамы щеголяли по улице и которые — она знала — были очень неудобны. Она выбрала два платья с мягкими шалевыми воротниками из муслина, одно с бантом на груди, другое — на спине. Это было скромно и — самое главное — без косточек.

«Они бы, конечно же, сильно стесняли мне грудь», — оправдывалась она сама перед собой, чувствуя неловкость оттого, что у нее нет никакого желания быть модной.

Теперь нужно было купить вечерние платья. Вдруг она вспомнила, как однажды в Швейцарии они просматривали с мамой «Журнал для дам» и увидели там очень интересные модели Поля Пуаре.

Внизу было написано:

«Этот французский модельер меняет направление в женской моде, предлагая элегантный струящийся силуэт. Его новые идеи, как и его новая коллекция, произвели сенсацию в Париже и в Лондоне».

«Была не была — посмотрим!» — решительно подумала Марина.

Она знала, что магазин Пуаре расположен на Беркли-стрит, и с чувством полнейшего безрассудства взяла наемный экипаж, вместо того чтобы ехать на омнибусе.

В обычной своей жизни она была слишком робкой и впечатлительной, чтобы отважиться войти в роскошные пределы такого магазина, но теперь, когда у нее не было будущего, она почувствовала вдруг какую-то неведомую ей ранее смелость.

Пусть люди удивляются ее поведению — ей нет до этого никакого дела! Пусть люди критикуют ее — она скоро будет далеко и ничего не услышит! И даже если она сделает что-нибудь совсем уж возмутительное, все будет забыто через три недели, когда она умрет…

Она вошла в магазин уверенно, нисколько не смущаясь своей скромной и совершенно немодной одежды, и попросила показать ей новые модели.

• Предыдущая
• 14/36
• Следующая