Мадонна с лилиями - Картленд Барбара - Страница 2

• Предыдущая
• 2/37
• Следующая

Европейское образование, полученное принцем, оказало сильное влияние на образ его жизни. Его Королевское Высочество частенько посылал агентов во Францию, где после революции и опустошительных наполеоновских войн можно было довольно дешево купить роскошную мебель и различные произведения искусства.

Посланцы обычно возвращались не с пустыми руками — они везли несметное количество предметов: напольных и каминных часов, экранов, изделий из бронзы, посуду из севрского фарфора, гобелены и тому подобное. И вот теперь, с постройкой Карлтон-хауз, вся эта роскошь и внушительная коллекция произведений изобразительного искусства, приобретенная на лондонских распродажах, — коллекция, равную которой не собирал ни один европейский монарх, получила наконец достойное обрамление.

Маркиз с удовольствием вспоминал, как он помогал Его Королевскому Высочеству выбирать полотна Патера, Греза, Ленена и Клода Лоррена, и теперь они висели в новых апартаментах принца, делая честь его вкусу и вызывая законную зависть у любого знатока искусства, но среди людей, которыми окружил себя принц, — людей, безусловно, умных и образованных — было слишком мало тех, кто так же любил искусство, как маркиз Фейн, который являлся обладателем подлинных сокровищ — изумительных картин и других произведений искусства, унаследованных им от предков. Многие из них не уступали в ценности тому, что приобрел принц Уэльский.

Неуемная страсть принца к коллекционированию вызывала раздражение у королевы. Как-то в разговоре она высказалась, что достаточно маркизу лишь показать Джорджу свои картины, и тот пускается на любые траты, лишь бы заполучить что-то подобное!

В действительности дело обстояло так, что когда бы принц Уэльский ни посетил его дом — будь то загородное поместье Фейн-парк в Хартфордшире или лондонский Фейн-хауз на Беркли-сквер, — Его Королевское Высочество немедленно загорался стремлением, как он выражался, «превзойти» своего друга.

Сейчас принц ждал маркиза в китайской гостиной. Этот стиль уже больше полувека вызывал неизменное восхищение высшего света Англии.

Сам принц буквально влюбился во все китайское после того, как увидел в Кью-Гарденс многочисленные храмы и пагоды, выстроенные для его бабки сэром Уильямом Чемберсом, знаменитым архитектором того времени.

Его Королевское Высочество немедленно послал в Китай своего агента с наказом приобрести мебель для дворцовых апартаментов. Впоследствии стало известно, что покупка обошлась в грандиозную сумму — около семи тысяч фунтов, причем почти полтысячи ушло на знаменитые китайские фонари.

Однако сегодня принц, вопреки обыкновению, не обращал никакого внимания на столь милые его сердцу китайские вещицы. Он стоял перед прислоненной к дивану картиной. Как раз за созерцанием этого шедевра и застал принца Уэльского маркиз Фейн.

Взглянув на вошедшего, принц взволнованно воскликнул:

— Наконец-то! Долго же вы добирались, Вирго. Идите скорей сюда, я покажу вам нечто потрясающее!..

— Прошу прощения, Ваше Высочество, — с достоинством ответил маркиз. — Меня не было дома, когда доставили ваше приглашение, однако, вернувшись, я тут же отправился в Карлтон-хауз.

— Главное, что вы здесь, — возбужденно перебил его принц. — Подойдите и взгляните на эту картину.

На лице Фейна отразилась досада. Судя по тону записки, которую прислал ему принц Уэльский, маркиз предполагал что-то более интересное и интригующее, чем рассматривание очередной картины.

С одной стороны, Фейну было лестно, что принц никогда не покупал произведений искусства, предварительно не посоветовавшись с ним, с другой — он жалел, что не успел принять ванну и переодеться, прежде чем бросаться на зов своего повелителя, — ведь тогда маркиз мог бы прямо из дворца отправиться на свидание с леди Эбботт.

Но сейчас от него ждали суждения о картине, маркиз отбросил сожаления о потерянном вечере и перенес все свое внимание на нее.

Картина была довольно большая и, как отметил Фейн, в прекрасном состоянии.

Нередко приобретения принца Уэльского выглядели плачевно от времени да и просто от грязи, и временами случалось, что, когда их приводили в порядок, они уже не вызывали у Его Королевского Высочества того восторга, с каким он их покупал.

Рассмотрев хорошенько полотно, маркиз обернулся к принцу и неторопливо произнес:

— Кажется, это Ван Дейк.

— Продавец утверждает, что да, — с жаром подхватил принц. — Но взгляните повнимательней, Вирго. Вы не замечаете в ней ничего необычного?

Возбуждение, звучавшее в голосе Его Высочества, заставило Фейна пристальней взглянуть на произведение искусства, находившееся перед ним.

Первым делом он отметил, что одежды мадонны красного и темно-синего цвета, несомненно, были нарисованы в стиле Ван Дейка, да и искусно выписанные руки несли на себе отпечаток гения этого художника.

Младенец Иисус, розовый и пухленький, был прорисован особенно тщательно и, как многие другие персонажи знаменитого голландца, с несомненной психологической глубиной.

Маркиз перевел взгляд на лик мадонны и вдруг удивленно нахмурился.

Принц, не спускавший глаз с лица своего друга, удовлетворенно рассмеялся.

— Ага, вы тоже заметили? Я так и знал! Меня самого это поразило с первой минуты, как я увидел картину.

— Действительно очень похоже, — пробормотал маркиз.

— Сходство просто поразительное! — с энтузиазмом подтвердил принц. — Да вы сами посмотрите…

И он достал из-за дивана другую картину и, повернув лицом к себе, поставил рядом с Ван Дейком.

На ней тоже была изображена мадонна, причем и принц, и маркиз считали эту картину лучшим приобретением прошлого года.

Произведения Стефана Лохнера, чрезвычайно распространенные на континенте, весьма редко можно было встретить в Англии. Однако принцу посчастливилось купить одну из его знаменитых «белокурых и нежных» мадонн, изящные, почти бесплотные фигуры которых буквально парили на окружающем их фоне.

Картина стоила очень дорого именно потому, что произведения Лохнера считались большой редкостью. Торговец, предлагавший ее, не счел нужным вдаваться в излишние подробности, сообщив Его Высочеству лишь то, что ранее она принадлежала некоему частному лицу.

Принц сразу пришел в восторг от покупки и не раз, поставив картину на подрамник в середине комнаты, любовался мадонной, впадая в несвойственный ему лиризм.

Впрочем, такой энтузиазм был понятен маркизу. Лохнеровская мадонна вызывала у него те же чувства.

Хотя Фейн, разумеется, не был столь сентиментален, как Его Высочество, он не раз ловил себя на мысли, что, когда смотрит на картину, ему кажется, будто он слушает средневековую любовную балладу, исполняемую под аккомпанемент старинного спинета.

В то же время маркизу было слегка досадно, что не он является счастливым обладателем этого шедевра. «Проклятие! — подумал он, когда впервые увидел мадонну у принца Уэльского. — Лучше бы я сам нашел ее…»

Картина неудержимо влекла к себе маркиза, и не было случая, чтобы он, переступив порог Карлтон-хауз — а это происходило по меньшей мере несколько раз в неделю, — не направился бы в музыкальную комнату, чтобы вновь насладиться полюбившимся ему шедевром, носившим, как позднее стало известно Фейну, поэтическое название «Мадонна с лилиями».

Именно эти слова были написаны мелкими изящными буквами на обороте холста, и хотя существовала вероятность, что они не принадлежали перу самого художника, а были добавлены позднее, слова эти врезались маркизу в память.

И вот перед ним то же самое лицо, только на портрете кисти Ван Дейка! Это казалось невероятным и тем не менее было именно так…

Композиция картины, разумеется, была несколько иной, да и фигура мадонны в исполнении Ван Дейка лишилась той воздушности и утонченности, которые отличали творение Лохнера, и вместе с тем, поставленные рядом, обе мадонны походили друг на друга как две капли воды.

Те же огромные выразительные глаза, тот же аккуратный маленький носик, те же красиво очерченные губы и, наконец, то же неземное выражение лица, божественный экстаз, словно ее посетила святая благодать.

• Предыдущая
• 2/37
• Следующая