Любовь на краешке луны - Картленд Барбара - Страница 28

• Предыдущая
• 28/30
• Следующая

Канеда пересекла комнату, чтобы поглядеть на сад, и обратила внимание на его великолепие: облака цветущей сирени и благоухание жасмина.

Сад был прекрасен, но она в отчаянии поняла, что не ощущает той радости, которая непременно посетила бы ее до отъезда; заметив, что слезы уже щиплют глаза, она объяснила этот факт простой усталостью.

Путешествие было долгим, море штормило, и спала не слишком хорошо — нашла Канеда объяснение слезам.

Услыхав, как открылась дверь, усилием воли она заставила себя улыбнуться.

— Вот я и вернулась, Гарри, целая и невредимая… — начала Канеда и повернулась, немедленно потеряв дар речи.

В гостиную вошел не Гарри, а герцог.

Он казался таким знакомым в бриджах, сапогах и сером плотном камзоле для верховой езды; точно таким она увидела его, перепрыгнув через ограду школы… На мгновение она даже подумала, что он ей уже мерещится…

Но он подошел к ней. Не отводя от герцога округлившихся глаз, она робко спросила:

— П…почему вы… здесь?

— Я приехал переговорить с вашим братом.

Канеда буквально лишилась дыхания, а потом с отчаянным испугом спросила:

— Но зачем? Что вы… сказали ему? Ведь не то, что я…

Канеда умолкла, герцог уже был рядом, и она ощущала это всем своим телом.

— Я просто сказал вашему брату, что познакомился с вами, — объяснил герцог спокойным голосом.

— Зачем… вам это… понадобилось?

— У меня были свои причины.

— Гарри будет… сердитьсяна меня… если вы расскажете…

Канеду словно громом поразило: она как раз попыталась представить себе всю меру недовольства Гарри, если герцог уже рассказал ему, что она пыталась изобразить циркачку!

А ведь она еще и обедала с ним — вдвоем — и обещала остаться на ночь!

Герцог, словно бы читая ее мысли, промолвил:

— Я не сказал вашему брату ничего такого, что могло бы вызвать ваши опасения. Чувство облегчения едва не лишило ее сил.

— Почему же вы, — спросила она, — захотели встретиться с Гарри и… посетить Англию?

— На оба вопроса существует один ответ.

И словно бы внезапно вспомнив, как холодно обошелся он с ней в замке де Бантом, Канеда отвернулась к окну.

— Но я по-прежнему не могу понять, зачем вы здесь. — Канеда пыталась изобразить голосом прохладное равнодушие. — Ведь вы были так… грубы со мной, когда мы встретились… снова.

— Я наказывал вас, — ответил герцог, — но ведь и вы пытались наказать меня.

Канеда удивилась, но промолчала, и он продолжал:

— Око за око и зуб за зуб. Разве не за этим вы явились в Сомак?

— Но как вы… узнали, где… искать меня?

Канеда не смотрела на герцога, но поняла, что он улыбнулся.

— Это не составило труда. Владелец гостиницы, где вы остановились, был в восхищении не только от двух элегантных дам, но и их великолепных лошадей.

— И он… сказал вам, что мы… вернулись в Анже?

— А в Анже мне объяснили, что вы отправились в Нант, а из Нанта в Сен-Назер.

— Значит, вы… узнали… кто я? — Конечно! — ответил герцог. — Огромные яхты знатных англичан не так уж часто посещают Сен-Назер, чтобы местные жители забыли о собственном любопытстве. Ну а старший над портом рассказал мне, что вы отплыли в Бордо.

— И вы догадались, куда я направилась?

— Ваша мать обошлась с моим отцом так, что я никогда не мог забыть об этом.

— Значит, вы… ненавидели maman, как и ваш отец?

— Зачем мне ненавидеть ее, — резко заявил герцог. — Я просто понял, что, утратив ее,он потерял единственно важное в своей жизни.

Наступило молчание, Канеда не отвечала, и он произнес совсем тихо:

— То же самое произошло и со мной, когда я обнаружил, что вы оставили меня.

Легкая дрожь сотрясала тело Канецы. Но герцог умолк, и она спросила совсем робким голосом:

— И вы… и вы очень рассердились?

— Я не рассердился — расстроился. Я боялся, что не сумею найти вас.

— Но потом, когда вы нашли… вы были таким жестоким.

— Рад, что вы почувствовали это.

— Почему? Потому что вы осуществили собственную месть?

— Нет, потому, что если я ранил вас этим, то небезразличен вам.

Канеда решила, что нехорошо признаваться в том, какой несчастной она была и насколько он ей небезразличен.

— Но это не объясняет… вашего появления здесь, — с усилием промолвила она.

— Я готов сделать это, — сказал герцог, — но сперва хочу задать вам один вопрос.

— Какой же?

— Я хочу, чтобы, слушая его, вы, Канеда, смотрели мне в глаза.

Ее озарила вспышка воспоминания, ведь герцог уже просил ее об этом; но, страшась того, что она могла увидеть в его глазах, и еще более опасаясь странного чувства, снова охватывавшего ее, она затрясла головой.

Как объяснить, что своим присутствием, своими словами он возвращает ее к жизни?

Камень в груди ее таял, странное волнение бежало по телу… словно весенние бутоны открывались навстречу солнечным лучам.

Она ощущала, что он здесь, рядом; ощущала эту непонятную пульсацию, исходящую от него; ей хотелось — как ни безумно это было — повернуться к нему, прикоснуться, удостовериться, что это не сон.

— Канеда, я просил вас посмотреть на меня, — сказал герцог.

В этой комнате он разговаривал лишь по-английски, и Канеде казалось, что он едва не приказывает ей, как она Ариэлю.

Тут она испугалась — не герцога, собственных чувств: поглядев в эти серые глаза, она может забыть обо всем остальном, и он поймет, как сильно она любит его.

В отчаянии она попыталась напомнить себе: «Он ведь женат… женат», — но почему-то эти слова совершенно ничего не значили.

Теперь она могла думать лишь об одном: он рядом, а она как струна отзывается на его голос; и чего бы ни попросил у нее герцог, отказать она не сможет.

— Посмотрите же на меня, Канеда. Теперь в его голосе не было приказа, в нем звучала мольба, столь искренняя, что не покориться ей было невозможно.

Неторопливо, дрожа, Канеда повернулась.

Стоя перед герцогом, она не поднимала глаз, уставившись в превосходно повязанный, накрахмаленный галстук.

Герцог более не говорил, не шевелился, он только ждал — дальнейшее сопротивление стало невозможным…

Снова заглянув в эти глаза, Канеда ощутила, что все прочее отошло куда-то вдаль; главное было в том, что он рядом с ней и она принадлежит ему.

Герцог смотрел и смотрел на нее… долго-долго. А потом медленно произнес, тщательно выбирая слова:

— Скажите мне правду, Канеда, что вы почувствовали, когда я целовал вас в замке; мне казалось — хоть я не смел в это поверить, — что первый прикасаюсь к вашим губам?

— Первый… и единственный, — шепнула Канеда едва слышно.

Огонек вспыхнул в глазах герцога.

— Итак, это был первый поцелуй, le premier fois… Что же он значит для вас?

— Я… я не могу рассказать об этом.

— Говорите же!

И вновь это был приказ, и, смутившись, Канеда хотела бы опустить взгляд, но теперь это было немыслимо.

Он взял ее в плен, даже не прикасаясь, и бежать было невозможно.

— Говорите! — настаивал герцог.

— У меня… нет нужных слов… вы вознесли меня в небо… Мы перестали быть… людьми. Превратились в луну, звезды и солнце… слились с Богом.

Голос ее дрогнул на последнем слове, и герцог порывистым движением прижал ее к себе.

— И после этого ты думала, что я соглашусь потерять тебя. То же самое ощущал и я, моя дорогая. Ты принадлежишь мне.

Губы его припали к ее рту, и прикосновение их словно бы отверзло небеса перед Канедой, исторгло из оков печали и уныния, не отпускавших ее после бегства из Сомака, вознося к свету, который герцог уже открывал перед ней своим поцелуем.

Губы его требовали и настаивали, он словно стремился добиться признания своей власти над ней, права собственности.

Одновременно она ощущала, что он завоевывает ее, и покорялась волшебству поцелуя; герцог был победителем, и она более не могла сопротивляться ему.

А когда он отнял свои губы, она, задыхаясь, неровным голосом выговорила:

• Предыдущая
• 28/30
• Следующая