В Помпеях был праздник - Моисеева Клара Моисеевна - Страница 37

• Предыдущая
• 37/53
• Следующая

Неутешное горе воцарилось в маленькой надстройке вилика Мерулы. После возвращения Потина Теренция, когда Мерула и Клеида узнали о гибели Помпей, для них стало ясно, что Стефана ужа нет в живых. И теперь уже все было безразлично. Не нужна была пекарня, не хотелось покидать дом Потина Теренция, где они прожили долгую жизнь. Каждый из них, словно в тяжком сне, проводил свои дни за работой. И каждый проливал слезы о дорогом Стефане. Им сочувствовали и рабы, и вольноотпущенники, и сам Потин Теренций. Только Скантия молчала. Может быть, оттого, что ей было стыдно за свое дурное обращение с Клеидой. А может быть, оттого, что она была больна и ничто ей не шло в голову, кроме мыслей о недуге.

Антонию не хотелось войти в дом вместе со Стефаном и стать свидетелем трогательной встречи Стефана с родителями. Ему было тяжело, потому что он все время помнил о своем отце, который сейчас, когда Антоний уже считал его погибшим, выглядел еще благородней и прекрасней, чем он казался Антонию прежде. Антоний все эти дни не переставал вспоминать беседы и споры с отцом, которые научили его, Антония, мыслить и стремиться к чему-то возвышенному. Он вспоминал доброе и нежное лицо своей матери, и, хотя ему не верилось, что их уже нет на свете, слезы не просыхали и сердце сжималось от печали.

Антоний остался за воротами под купой акаций. А Стефан поднялся наверх и крикнул:

— Я здесь, вилик Мерула! Я здесь, Клеида!

Клеида как безумная бросилась к сыну, обняла его, прижала, поцеловала и вся в слезах кинулась к окну:

— Сын вернулся! Стефан вернулся! Люди! Великое счастье!.. Вернулся наш сын!.. Тебя отпустили, сынок? Или ты бежал?.. Значит, Помпеи не погибли?.. Люди склонны выдумывать и пугать друг друга…

Клеида гладила сына по плечу, ласково смотрела ему в глаза, щупала его руки. А Стефан, улыбаясь, счастливый, в первое мгновение даже забыл об Антонии, который был оставлен за воротами.

— Увы! Помпеи погибли… Исчез прекрасный город. Мы видели горы пепла и камней там, где высились храмы и виллы. А спас меня мой друг Антоний. Ты знаешь его. Я побегу за ним, он стоит у ворот. Великое несчастье случилось: он потерял своих любимых родителей… Он остался один на всем белом свете. Кроме меня, у него никого нет.

— Ты неправ, Стефан! Твои родители примут его. Мы примем его, как сына. Скорее веди его сюда! Сейчас придет отец, и пусть он увидит вас…

Когда Стефан почти насильно втащил в дом Антония, отец уже ждал их, стоя рядом с Клеидой и обливаясь слезами радости. Он бросился к сыну, а потом обернулся к Антонию, стоящему в стороне с опущенной головой. Вилик Мерула подошел к юноше, поднял его голову и отпрянул в испуге. Он поставил рядом Стефана и воскликнул:

— Поистине я вижу немыслимое!.. На далеком расстоянии родилось два одинаковых человека… Я понимаю тебя, Антоний. Твое желание увидеть своего двойника законно и вполне объяснимо, когда видишь вас рядом. Я низко кланяюсь тебе, Антоний, за твое доброе дело. Ты спас нам Стефана!..

— И я низко кланяюсь тебе, Антоний, — сказала Клеида и склонила голову до земли.

Все это время она не переставала плакать. Слезы не давали ей даже рассмотреть Антония.

— Ты забыла о глазном, Клеида. Где же твое гостеприимство? — спросил Мерула. — Дай им воды умыться. Надо сытно накормить их. Ты видишь, как они измучены!.. Поторопись, Клеида!..

Когда Стефан и Антоний, умытые, причесанные и одетые в одинаковые туники, сшитые Клеидой для Стефана, уселись на деревянной скамье у очага, Клеида, взглянув на них, даже вздрогнула. Это были близнецы. II на одно мгновение она подумала: «Могло быть и так, если бы тогда не случилось несчастья… Но ведь я знаю, что это случилось, и Мерула собственными руками похоронил бедного младенца, второго из родившихся близнецов. Стефан первый вышел на свет и закричал. Должно быть, он был крепче. А второй, что шел вслед за ним, должно быть, задохнулся. Он посинел, и Мерула унес его… Ах, в такой час не нужно вспоминать… Но как не вспомнить, когда видишь рядом двух красавцев. Как велико могущество богов!»

Когда Мерула принес кувшин того вина, которое было поставлено в погреб много лет назад для самого примечательного случая их жизни, когда он сорвал печать и каждому налил большую глиняную чашу и когда они выпили в честь удивительного события, Мерула наконец обратился к Антонию с вопросом, который мучил его с тех пор, как он увидел юношу:

— Скажи мне, друг Антоний, имя своего отца и назови мне поместье, где ты родился.

— Если бы ты жил в Помпеях, благородный Потин Мерула, ты бы знал, что философ Манилий Тегет очень знатен, богат и известен своими учеными трудами. Я его сын. Когда я родился, моя мать Паксея и отец Манилий купили в честь меня богатое поместье вблизи Геркуланских ворот в Помпеях. А свое старое поместье они продали. Где оно было, я не знаю, да и не к чему было мне спрашивать о нем. Я только могу сказать, что прекраснее моего отца и добрее моей матери нет людей на свете! И мне очень прискорбно…

Антоний разрыдался и, прикрыв лицо руками, отошел в угол. Клеида, утирая слезы, захлебываясь, не знала, что ей делать и что сказать. Стефан бросился к другу, чтобы утешить его, и не увидел, как побледнел Мерула и как задрожал у него подбородок. Мерула был единственный среди всех собравшихся, кто знал подлинную тайну рождения Антония. Только он знал, кто такой Антоний. Только он знал, что Антоний — родной брат Стефана, потому что тайно от Клеиды он, Мерула, подбросил второго из близнецов в поместье богатого философа, который жил недалеко от Потина Теренция, — то был Манилий Тегет.

Потин Мерула унес второго сына не потому, что он задохнулся, а потому что хотел, чтобы один из его близнецов был свободным и счастливым. Мерула еще не знал, каким вырос его второй сын. Но одна фраза, сказанная Антонием — о благородстве и доброте его родителей, — уже многое сказала бедному вилику. Мерула понял, что Антоний вырос не только в богатстве и знатности, но он, видимо, рос в атмосфере любви и заботы. По всему видно, что юноша очень любит людей, которые его вырастили, и сейчас вилика мучила мысль о том, имеет ли он право раскрыть тайну. Может быть, лучше молчать? Но что даст молчание? А если он откроется Антонию, Клеиде и Стефану, то каждый из них обретет новое счастье. И как ни трудно будет Антонию, но он поймет, что у него есть семья. А разве этого мало — обрести родителей тогда, когда ты считаешь себя круглым сиротой?

Стефан что-то тихонько говорил Антонию. Антоний всхлипывал, Клеида по-прежнему роняла слезы. А Мерула, глядя на них, все думал и думал об этой тайне и не мог решиться раскрыть ее. Меруле очень хотелось спросить совета Клеиды. Но тогда он должен был ей все рассказать. Он сам все решил девятнадцать лет назад. Он сам решил оторвать новорожденного от материнской груди и бросить его в неизвестность в надежде на великое счастье. И сейчас он сам должен все решить. Разве боги не вознаградили его, прислав ему сейчас двух сыновей, тогда, когда он считал погибшим единственного?

Прислав ему двух сыновей, боги призывают его раскрыть тайну перед самыми дорогими и близкими людьми, снять с груди камень, который всю жизнь тяготил его. Ведь он, Мерула, нес этот груз в одиночестве, не смея никогда признаться своей подруге. Как это было трудно, знает только он. Сколько бессонных ночей думал он о маленьком сыне, который, может быть, счастлив, а может быть, уже и погиб. Когда он отнес его в корзинке и подбросил к воротам соседнего поместья, он был уверен, что сможет хотя бы из-за ограды видеть его и следить за тем, как сын растет и набирается сил. Бедному рабу Меруле не пришло тогда в голову, что владелец богатого поместья вдруг исчезнет, не оставив никаких следов. И даже господин его, Потин Теренций, не знал, куда уехала семья философа Тегета. Разумеется, что Потин Теренций не знал о том, что у раба Мерулы родилась двойня. Меруле удалось все скрыть и оградить Клеиду от тех несчастий, какие грозили ей, если бы тайна стала достоянием Потина Теренция. А еще хуже было бы, если бы Злобная Скантия узнала об этом. Но сейчас он должен на что-то решиться…

• Предыдущая
• 37/53
• Следующая