Любовь и вечность - Картленд Барбара - Страница 30

• Предыдущая
• 30/32
• Следующая

Мирисса посмотрела наверх, увидела, как с купола спускаются рыбацкие сети, и подумала, что они придают этому месту атмосферу таинственности.

Она согласна была с герцогом, который сказал, что в часовне царил дух святости и преданности; он приводил ее в трепет и был созвучен с ее собственной искренней верой.

Линчестер снял дорожную накидку с ее плеч и положил на ближайшую скамейку.

Когда они двинулись по проходу к алтарю, девушка почувствовала, что именно так он представлял себе свою невесту в церкви: в белом платье, кружевной вуали, спадающей вниз, с бриллиантами, сверкающими в венчающем голову венке.

И хотя часовня была пуста, Нириссе казалось, будто там находятся все, кто любил их с Тэлботом и не пожелал бы отказать им в благословении.

Нирисса не сомневалась, что и ее мать, и мать Тэлбота находились рядом.

И несчастная герцогиня, именно такая, какой она предстала девушке в сне. Теперь, когда нашелся спрятанный когда-то венок и снято проклятие, она выглядела счастливой и умиротворенной.

Наконец душа герцогини могла оставить эту землю и отправиться к своему мужу, которого она любила и который любил ее.

Нириссу саму удивляла ее уверенность во всем этом. И все же девушка знала, что права, и, когда она расскажет герцогу обо всем, он ей непременно поверит.

Священник обвенчал их, и она почувствовала благословение, данное им любовью, перенесшей столько страданий и жившей вечно. Такое благословение получают лишь немногие избранные пары.

Звуки органа проводили их от алтаря. Когда они вышли из часовни, Мириссу ослепил солнечный свет. Она не сомневалась, солнечный свет сулил им счастье, которое они найдут вместе.

Через несколько минут их карета уже подъезжала к яхте герцога, которая называлась «Морской конек»и оказалась много больше, чем предполагала девушка.

Как только они ступили на борт, яхта, как и обещал герцог, заскользила прочь из гавани и взяла направление к берегам Франции.

Линчестер не позволил Нириссе наблюдать, как удаляется английский берег, а проводил ее вниз в такую удобную и милую каюту, какой она и представить себе не могла, и попросил ее отдохнуть и выспаться.

– Тебе столько пришлось пережить, – спокойно сказал он, – а впереди у нас целое будущее, и теперь я хочу, чтобы ты уснула. Мы поговорим обо всем позже, когда ты проснешься.

Нирисса хотела возразить. Но она действительно очень устала.

Все происходило настолько драматично, настолько неожиданно, да и спала она, по правде говоря, очень немного в ту воскресную ночь, потрясенная и взволнованная поцелуями герцога.

Сейчас он поцеловал ее не так неистово, а лишь мягко и нежно прикоснулся губами, словно боялся тронуть свое бесценное сокровище.

И не успела она опомниться, как осталась в каюте одна.

Не желая огорчать Тэлбота, девушка послушно легла в постель.

– Представляешь, сегодня неделя, как мы женаты! – обратилась Нирисса к мужу.

– А я полагал, что значительно дольше! – заметил он в ответ.

Уже после своего возгласа Нирисса сообразила, что он ее дразнит.

– И как тебе понравилась эта неделя? – поинтересовался герцог.

Они лежали рядом в большой кровати, которая, казалось, занимала почти всю каюту.

Нирисса повернулась, чтобы подвинуться ближе, и он, обняв ее, прижал к себе с такой силой, что ей даже трудно стало дышать.

– Тебе, должно быть, надоело выслушивать это, но… я… люблю… тебя!

– Расскажи мне о своей любви, – скомандовал Тэлбот.

Нирисса вздохнула.

– Каждый вечер после того, как мы провели его вместе, я чувствую, что невозможно любить тебя сильнее, и все же каждое утро, когда я пробуждаюсь, я сознаю, что ты сделал мою любовь к тебе еще более яркой и удивительной, чем прежде.

– Это правда? – спросил герцог, приподнявшись над ней и отодвигая светлые локоны жены со лба, чтобы взглянуть ей в лицо.

Нирисса видела, что от счастья он казался помолодевшим.

Исчезла его едкая, язвительная полуусмешка в уголках губ и цинично недоверчивые интонации в голосе.

Все его поступки, все слова – все наполнялось любовью, которая, как она заметила, крепла и росла с каждым мигом, проведенным вместе. Казалось уже невероятным, чтобы двое могли быть так исступленно счастливы.

– Так здорово останавливаться в этих небольших французских гаванях, – заговорила Нирисса, словно продолжая свои размышления, – и выходить на берег, чтобы отведать восхитительные местные кушанья. Огорчает только, что рядом с тобой я совсем не в состоянии сосредоточиться на еде, все время думаю о твоих поцелуях!

– Рад, что мои поцелуи тебе еще не приелись, – сказал герцог, – я не устаю целовать тебя и готов делать это всю жизнь.

При этих словах он приподнял ее голову и поцеловал Нириссу сначала осторожно, затем, почувствовав, как ее тело затрепетало в ответ, более страстно.

– Разве может быть что-нибудь великолепнее этого? Я видел, любимая, как ты красива, когда я впервые встретил тебя, но сейчас ты бесконечно прекраснее. Наверное, оттого, что теперь ты больше не маленькая девочка, а женщина.

От слов мужа Нирисса вспыхнула, и он сказал:

– Может быть, ты стесняешься, но мне кажется, дорогая моя, когда я преподношу тебе уроки любви, я заставляю тебя чувствовать себя женщиной.

– Твои уроки столь многогранны, и мне хочется еще многое узнать, особенно как заставить тебя… любить меня.

– Ты сомневаешься, люблю ли я тебя теперь?

– Надеюсь, любишь, – ответила Нирисса, – но, дорогой мой, мне приходится восполнять собой столь многое в твоей жизни – и больше всего Лин!

Она проговорила последние слова дрожащим голосом, ведь она всегда боялась, что муж тоскует по Нину, а значит, как бы великолепно они ни проводили время вдвоем, их жизнь существенно отличалась от жизни в доме, который герцог любил и которому всецело принадлежал.

– Убежден, в Пине все в порядке, – сказал герцог уже другим тоном. – Я попросил твоего брата следить за моими лошадьми (уверен, ему это только по нраву) и не уезжать, пока твой отец не соберет всех сведений, необходимых для его книги.

Мирисса удивленно воскликнула:

– Неужели это правда? Ну как тебе удается так сочетать в себе доброту и рассудительность?

– Кроме того, я поручил своему управляющему, – продолжил муж, – послать с ними в «Приют королевы» двух слуг, когда они будут готовы уехать. Слуги позаботятся о них.

Мирисса чуть не задохнулась от нахлынувших чувств и, уткнувшись лицом в шею мужу, пробормотала:

– Мне становится стыдно, что сама я совсем перестала волноваться за папу. Ты можешь посчитать, будто я ищу себе оправдания, но мне так трудно думать о… чем-нибудь или… о ком-нибудь… кроме тебя!..

– Именно поэтому я весьма эгоистично ре-шип позаботиться о твоем отце и Гарри за тебя. Если тебе и следует о ком-нибудь волноваться, то только обо мне, и это мое требование!

– Меня… заботит… только твое… счастье.

– Отлично, – одобрительно заметил герцог. – Ты должна сосредоточиться только на мне, и я начну ревновать, если ты станешь думать о ком-либо еще.

– Думать о ком-либо еще… слишком сложно для меня, – призналась Мирисса.

Потом она прижалась к мужу и тихо-тихо сказала:

– Может показаться… странным… но я не спрашивала о дуэли… И ее причинах…

– Мне не хочется говорить на эту тему, – сказал герцог. – Мо поскольку, полагаю, тебе интересно узнать, как там дела в Нине (признаюсь, мне самому это интересно), мы сейчас движемся по направлению к Кале, где я договорился о встрече со своим секретарем. Он пересечет Ла-Манш и окажется там раньше нас вместе с самыми последними новостями.

Мирисса замерла, неожиданно для самой себя она испугалась.

– А… ты… думаешь, нас не будут там ожидать.. Разве тебя не могут арестовать и препроводить назад в… Англию?

– Это невозможно, пока я нахожусь на иностранной территории, – ответил герцог. – Приказы английских властей не имеют силы по эту сторону Ла-Манша. Так что не волнуйся, моя дорогая. Предоставь мне беспокоиться обо всем. Но я чувствовал, что, как и мне, тебе интересно было бы узнать о событиях дома.

• Предыдущая
• 30/32
• Следующая