Шестнадцать зажженных свечей - Минутко Игорь - Страница 15

• Предыдущая
• 15/25
• Следующая

— Подожди! Если всерьез говорить об этой Лене... Я навела справки. Дочь заведующей меховым ателье. К тому же Лена из компании Мухина. Я считаю, надо энергично вмешаться,

— Каким образом? — спросил Виталий Захарович,— Не горячись, Лара. Ты никак не можешь понять, что наш сын уже не ребенок, а взрослый.

— Это ты мне говоришь! — возмутилась Лариса Петровна.— Да, взрослый! Слишком рано они становятся взрослыми! И это не значит...

В передней зазвенел звонок. Виталий Захарович пошел к двери.

...В комнате Кости Эдик флегматично рассматривал книги на полке.

— Как беллетрист,— говорил он,— Моэм, по-моему, скучноват. Вот мемуары — блеск! «Подводя итоги» читал трижды. Потрясающая самоирония...

— Значит,— перебил Костя,— ты осуждаешь? Надо было пригласить?

— Не знаю,— сказал Эдик,— Мне трудно тебе ответить, Я позвонил Кириллу. Там обида на всю жизнь. Говорит, из-за какой-то юбки...

— Это для него,— перебил Костя,— она какая-то юбка. А для меня...

— Он сказал; мужская дружба — превыше всего.

— Дружба! — воскликнул Костя,— Хорош друг! Скажи: ты тоже мог бы… как он?

—Я — нет,— поспешно сказал Эдик.— Никогда!

— Возможно, я не прав,— Костя пристально посмотрел на Эдика,— я во всех начинаю сомневаться. Вот мы с тобой — друзья. Так?

— Думаю, да,— сказал Эдик.— За многие годы проверено.

— Проверено,..— повторил Костя.— Чем проверено? За эти годы наша дружба хоть раз подвергалась серьезному испытанию? Да и дружба ли это? Вот скажи: что мы друг о друге знаем? Кроме нашей школы, английских книг и журналов, всякого там показушного трепа на публику, что нас еще объединяет? Я, например, что у тебя на душе, не знаю. Или так: можешь ты мне все-все о себе рассказать? Сокровенное? Можешь?

— Дай подумать...— В голосе Эдика была растерянность.

— Не можешь! — даже с торжеством сказал Костя.— Теперь по-другому. Представь ситуацию: мне грозит смерть. И у тебя есть единственная возможность спасти меня, рискуя собственной жизнью. Ты станешь рисковать?

— Слушай! — развел руками Эдик.— Это же крайность, экстремальный вариант. Зачем?

— А вот, например, Жгут... Мы знакомы — и месяца нет. Говорили всерьез один раз. Со Жгутом не разговоришься. Но он, если бы такая ситуация... Я знаю, он за друга жизни не пожалеет!

— Красиво излагаешь, — попытался пошутить Эдик.

— Костя! — послышался голос Виталия Захаровича,— Встречей гостей!

— Извини.— Костя пошел к двери.

В комнате разговаривали родители и учитель школы каратэ. В стороне стоял Очкарик с картонной коробкой.

— Владимир Георгиевич!— обрадованно сказал Костя.— Здравствуйте! Как я рад, что вы пришли! Вы познакомились?

— Познакомились,— ответила Лариса Петровна, улыбнувшись.

— Подарок мой состоит из двух частей,— сказал Владимир Георгиевич. Он прошел в переднюю и вернулся с деревянным веслом, на нем была эмблема «Олимпиада—80».— Я тебе говорил: в тренировки включены походы на байдарках. С десятого числа начнем готовиться. Получай!

— Спасибо! — сказал Костя, принимая весло.

— Теперь второе.— Владимир Георгиевич извлек из кармана маленькую коробочку, раскрыл ее.— Штучка эта восточного происхождения.

На подставке из черного гранита сидела фарфоровая фигурка старого японца — олицетворение сосредоточенности, углубленности, одиночества.

— «Проникни в самого себя» — тек это называется,— сказал Владимир Георгиевич, протягивая фигурку Косте.

— Какая прелесть! — воскликнула Лариса Петровна.

— А это от нас с Дулей.— Очкарик протянул Косте картонную коробку.— Вернее, делал он. Я только помогал.

Костя снял с коробки крышку и достал макет одномачтовой яхты, изящной, легкой, той самой, которая была на схеме в книге Владислава Константиновича.

— Здорово! — сказал Костя,— Неужели Дуля сам сделал?

— Сам.— Очкарик осторожно погладил корпус яхты пальцем.— Дед говорит, у него руки настоящего мастера.

— А где же сам Дуля? — спросил Костя.

— Он...— Очкарик явно смутился,— Он сейчас придет. Немного задерживается.

В передней прозвенел звонок. Костя поспешно побежал открывать дверь.

За ним в комнату вошел Жгут со стопкой книг, аккуратно связанной алой атласной лентой.

— Вот,— сказал Жгут.— От нас с мамой.

На корешках можно было прочитать: «Три мушкетера», «Воскресение», «Королева Марго».

— А где сама Ольга Пахомовна? — спросил Виталий Захарович, и в голосе его прозвучала тревога.

— У нее в клинике...— Жгут замялся.— Как это? Активный курс лечения. Положили на две недели. Домой не пускают.

— Вот и прекрасно! — бодро воскликнул Виталий Захарович и, наверно, чтобы сгладить возникшую неловкость, повернулся к жене:—Лара, давай-ка проверим, все у нас на столе в порядке?

А Костя отвел Жгута в сторону, спросил шепотом:

— Значит, с матерью все устроилось?

— Все в норме! — В голосе Жгута прозвучала радость.— Друг твоего отца... Ну, этот психиатр... Он замечательный человек! И клиника замечательная. Прямо не знаю, как Виталия Захаровича благодарить...

— Да брось ты! — перебил Костя.

— Теперь, может, заживем по-настоящему,— Никогда Костя не видел Жгута таким возбужденным и веселым.— Мне бы ее женить. Только где хорошего мужика возьмешь? А этого Жоржика, козла клетчатого, я погнал.— И Жгут засмеялся.

В комнате часы пробили половину седьмого. Костя быстро взглянул на них. Лариса Петровна перехватила его взгляд.

— Кого еще нет, Костик? — осторожно спросила она.

— Дули и... Лены,— сказал он.

— Может быть, будем садиться? — предложил Виталий Захарович.— А они тем временем подойдут.

— Правильно! — преувеличенно оживленно сказала Лариса Петровна.— Прошу всех к столу! Прошу! Костик, зови Эдика.

...Все сидели за столом. Пустовало два стула: рядом с Костей — для Лены и между Владимиром Георгиевичем и Очкариком — для Дули. Затягивалось неловкое молчание. Костя, побледневший, напряженный, ждал...

Лариса Петровна глядела на сына.

«Да, да!..— смятенно думала она.— Теперь вижу, понимаю; все серьезно у моего мальчика. Но почему такой выбор? Где справедливость? Неужели для этой девчонки мы вырастили сына? Бред, ерунда какая-то... Но что, что делать?..»

Тяжкую тишину нарушил Эдик.

— Очевидно,— бесстрастно сказал он,— у одной нашей общей знакомой таков стиль: опаздывать. Но ведь представительницам слабого пола все...

Эдик не договорил — в передней опять звонили.

Костя метнулся открывать дверь.

В переднюю вошел Дуля. Был он совершенно новый, начиная с костюма: расклешенные «по-морскому» черные брюки, тельняшка под легкой спортивной курткой, коротко, под «бокс», подстриженные волосы — Дуля превратился в моряка. Сказать он ничего не успел.

— Где Лена?— набросился на него Костя.

— Понимаешь...— Дуля покосился на открытую дверь в большую комнату.— Ее Муха не пускает, Уже, наверно, с полчаса.

— Где они? — задохнувшись, спросил Костя.

— Внизу, в подъезде.

— Проходи, садись за стол. Я сейчас.

Костя выскочил на лестничную площадку, взглянул на кнопку лифта — она горела красным огнем, лифт был занят.

Он стал быстро спускаться по лестнице, перепрыгивая через несколько ступенек.

На предпоследнем лестничном марше Костя замедлил бег, стал ступать осторожно: до него доносились голоса.

— Ты глупый, глупый! — говорила Лена.— Ты ничего не понимаешь! Пчелка замечательный! Я не могу...

— Тогда,— перебил Муха,— только со мной! Понятно?

— Он же тебя не приглашал! — Отчаяние было в голосе Лены.

— Подумаешь! — сказал Муха,— Не приглашал... Ты меня пригласила! Я — твой сопровождающий.

— Нет, я пойду одна!

— Не пойдешь!

— Какой ты! Отстань! Отстань!..

Голоса смолкли. Костя осторожно спустился по лестнице, завернул за угол.

Возле окна на лестничной площадке стояли Лена и Муха. На подоконнике лежала гитара, и рядом был небрежно брошен букет гвоздик. Муха целовал Лену. Ее руки вспорхнули ему на плечи, кольцом обвились вокруг шеи.

• Предыдущая
• 15/25
• Следующая