Леди и разбойник - Картленд Барбара - Страница 30
- Предыдущая
- 30/56
- Следующая
И то, и другое продолжалось недолго, и вскоре Рудольф обнаружил, что в поисках денег вынужден опускаться все ниже.
В Европе было слишком много англичан благородного происхождения, и все они оказались в такой же ситуации. Ему не удавалось даже заручиться чьим-либо сочувствием. И Рудольф пустился в авантюры. Не гнушался дуэлями, грабежами, обольщениями, только так ему удавалось обеспечивать себя.
Его единственным реальным достоянием была красивая внешность. Женщины влюблялись в него, потому что он возбуждал в них желание. Благодаря этому ему удавалось несколько раз выбраться из тюрем и находить для себя за их стенами пристанище.
Реставрация предоставила ему новый шанс поправить свои дела. Рудольф одолжил значительную сумму у французской семьи, перед которой он умело разыграл роль верного сторонника только что коронованного Карла, и с набитыми золотом карманами приехал в Лондон. Благодаря взяткам, просьбам И нахальству он пробился в придворные круги, а там благодаря поистине счастливой случайности привлек к себе внимание Барбары Каслмейн.
Обстоятельства слишком часто заставляли Рудольфа заниматься любовью с самыми разными женщинами. Он привык считать себя неподвластным их чарам и не сомневался, что ни любовь, ни страсть не заставят его потерять голову. Но Барбара доказала, что он ошибался. Она будила в нем желание, чего не могла сделать ни одна другая женщина. Рудольф даже готов был тратить на нее свое драгоценное золото, готов был часами простаивать у ее порога. Он был хорош собой, а его манера вести себя в постели развлекала Барбару, поэтому она держала его при себе дольше, чем других любовников.
Однако теперь Рудольф чувствовал, что их страсть начинает остывать. Барбара по-прежнему возбуждала его, но это было уже не то жаркое пламя, которое пылало в нем несколько месяцев назад. Он ловил себя на том, что вспоминает другое лицо, видит другие глаза, такие мягкие и глубокие, что порой казались лиловыми, как морская бездна. Образ Теи вставал перед ним так часто, что он даже спрашивал себя: вспоминал бы он ее, если бы она была бесприданницей? Сначала этот вопрос казался ему почти смешным. Но потом его стали мучить гнев и досада, потому что его ухаживание совершенно не продвигалось вперед.
Глядя на свое тусклое отражение, Рудольф вдруг ударил кулаком по каминной полке так сильно, что пустая кружка, стоявшая там, упала на пол, прокатилась по полу и оставила на голых половицах несколько темных пятен, еще добавив беспорядка в это жалкое пристанище.
Камердинер Рудольфа ушел от него две недели назад, прихватив с собой вместо платы золотую печатку и вечерний плащ, подбитый мехом. С тех пор кровать стояла незастеленная, камин невычищенный. Пока у него еще была крыша над головой, но домовладелец пригрозил, что и этому скоро придет конец.
Рудольф повторял, что должен немедленно заполучить Стейверли или Тею, а лучше – обоих. Положение его было отчаянным.
Он отвернулся от зеркала и, подойдя к шкафу, достал оттуда еще один нарядный камзол и надел его. Этот камзол был отнюдь не такой щегольской, как тот, с которого назойливый виноторговец только что срезал золотые пуговицы, пригрозив Рудольфу, что отправит его в долговую тюрьму, если не получит хотя бы часть долга.
Тем не менее, когда Рудольф сменил обувь и приколол свежее жабо, вид его не вызвал бы в Уайтхолле недоумения.
Он не ел весь день и потому предвкушал обед, на который тетка пригласила его в свои апартаменты. Там ожидались несколько скучных гостей, но Рудольфу пока было достаточно того, что там будет и Тея.
При мысли о ней его сердце забилось быстрее, и он с удивлением – но без неудовольствия – понял, что начал в нее влюбляться. Он мог бы жениться на Tee и только ради ее приданого, но если он ее полюбит, это будет такой удачей, на какую он даже не надеялся.
Проходя по узким улочкам и не без труда минуя переполненные отбросами и грязью стоки, Рудольф строил планы своей будущей жизни в Стейверли вместе с Теей. Чем ближе к дворцу он подходил, тем увереннее становилась его походка, тем более торжествующей – улыбка. Немало женщин смотрели ему вслед.
Даже леди Гейдж, такая увядшая, что трудно было поверить, что в ее жилах когда-то текла молодая кровь, схватила за руку мужа, вместе с которым ехала в карете во дворец, и воскликнула:
– Смотри, Филипп, вон идет племянник леди Дарлингтон, Рудольф Вайи. Право, до чего же он хорошо сложен!
Почему бы тебе не пригласить его как-нибудь на обед?
– Он совершенно безмозглый! Я же рассказывал тебе, как он наговорил мне небылиц о разбойниках, а мы нашли там только красотку, которая читала книжку, сидя у камина.
– Если хочешь знать мое мнение, – возразила леди Гейдж, – не могу поверить, что леди Дарлингтон знала о том, что ее подопечная позволяет себе ночные поездки в одиночестве. Моя дочь себе такого не позволила бы, можешь в этом не сомневаться.
– Полно, полно, Этель. Я же предупреждал тебя, чтобы ты ничего не говорила леди Дарлингтон! То, что происходит, когда я выполняю свои обязанности, не касается ни тебя, ни кого-либо еще. Я бы и тебе ничего не стал рассказывать, если бы мне не показалось странным и опасным, что юная девушка ночью ездит верхом по дорогам, которые наводнены головорезами и грабителями.
– По если и ты считаешь это опасным, Филипп, разве я не должна предупредить леди Дарлингтои о выходках ее внучатой племянницы?
– Ты вообще не должна об этом говорить, Этель. Ни в коем случае, слышишь! – раздраженно ответил сэр Филипп.
– Хорошо, раз ты настаиваешь, – неохотно согласилась леди Гейдж. – Но эта девушка плохо кончит, попомни мои слова.
Карета уже останавливалась у дверей дворца.
– Тебе предстоит самой добираться до апартаментов леди Дарлингтон, – заметил сэр Филипп. – Мне надо нанести визит леди Каслмейн. Не думаю, чтобы это отняло у меня много времени.
Леди Гейдж возмущенно фыркнула.
– Надо надеяться! Хотела бы я знать, что этой женщине от тебя нужно. Могу сказать одно, Филипп: мне не нравится, что ты идешь в ее апартаменты один. Это… ну… небезопасно.
Сэр Филипп даже не сразу понял, на что намекала его супруга. А когда понял, горделиво выпрямился, словно мысль о ее подозрениях не была ему неприятна.
– Долг есть долг, милая! – напыщенно заявил он. – По работе мне часто приходится беседовать со странными людьми, и знатными, и простолюдинами. Но могу тебя заверить: я буду вести себя со всей возможной благопристойностью, не сомневайся.
– Хотела бы я не сомневаться, – сурово проговорила леди Гейдж. – Эта женщина абсолютно бесстыдна, и всем это прекрасно известно. Ты уверен, что обязан ей повиноваться? Я и внимания не обратила бы на ее распоряжения!
– Милая, если бы я рассуждал так же, мы в скором времени оказались бы дома, в Бедфордшире. Не забывай, что к миледи Каслмейн, что бы о ней ни думали другие, прислушивается сам король.
– Я и не забываю, – мрачно отозвалась леди Гейдж. – И единственное, что его извиняет, это то, что мужчины совершенно беспомощны перед этой особой. А она готова на все ради достижения своих целей. Но если даже король тает от улыбки этой шлюхи, то устоишь ли ты, Филипп?
Сэр Филипп расправил светлые усы и поплотнее надвинул на лысую голову парик.
Жизнь не должна ограничиваться только работой, подумал он про себя. И если работу можно сочетать с удовольствием, тем лучше. Нельзя, конечно, рассчитывать на то, что Этель поймет его. Она уже больше двадцати пяти лет была ему верной и преданной женой. Всего полгода назад они отпраздновали свой юбилей. Но она никогда не понимала его.
Конечно, он женился на ней потому, что ее отец был главой судебной и исполнительной власти в графстве Бедфордшир, а Этелфреда – единственной наследницей очень удобного дома и процветающего поместья. Но даже в юности Этелфреда была худой и угловатой, а сэру Филиппу всегда нравились пухленькие женщины с пышными формами. Он смирился с невозможностью иметь сразу все, но не мог не вспоминать откровенно открытые платья леди Каслмейн, которые почти не скрывали ее соблазнительную белоснежную грудь.
- Предыдущая
- 30/56
- Следующая
