Собрание сочинений, том 22 - Маркс Карл Генрих - Страница 82

Французская революция 1848 г. спасла английскую буржуазию. Социалистические лозунги победоносных французских рабочих напугали английскую мелкую буржуазию и внесли дезорганизацию в движение английского рабочего класса, протекавшее в более узких рамках, но имевшее в большей степени непосредственно практический характер. Как раз в тот момент, когда чартистское движение должно было развернуться в полную силу, оно оказалось надломленным изнутри еще до того, как наступило внешнее поражение 10 апреля 1848 года[275]. Деятельность рабочего класса была отодвинута на задний план. Класс капиталистов одержал победу по всей линии.

Парламентская реформа 1831 г.[276] была победой всего класса капиталистов над землевладельческой аристократией. Отмена хлебных пошлин была победой промышленных капиталистов не только над крупным землевладением, но и над теми группами капиталистов, интересы которых были более или менее тесно связаны с интересами землевладения, то есть банкиров, биржевиков, рантье и т. д. Свобода торговли означала преобразование всей внутренней и внешней торговой и финансовой политики Англии в соответствии с интересами промышленных капиталистов, класса, который теперь представлял нацию. И этот класс энергично принялся за дело. Каждое препятствие промышленному производству беспощадно устранялось. В таможенном тарифе и во всей налоговой системе был произведен полный переворот. Все было подчинено одной цели, но цели в высшей степени важной для промышленных капиталистов: удешевление всех видов сырья и в особенности жизненных средств для рабочего класса, сокращение расходов на сырье и сохранение на прежнем уровне, — если не снижение, — заработной платы. Англия должна была стать «мастерской мира»; все другие страны должны были стать для Англии тем, чем уже была Ирландия, — рынками сбыта для ее промышленных изделий, снабжающими ее, со своей стороны, сырьем и продовольствием. Англия — великий промышленный центр сельскохозяйственного мира, то промышленное солнце, вокруг которого вращается постоянно увеличивающееся число Ирландий, производящих зерно и хлопок. Какая величественная перспектива!

Промышленные капиталисты приступили к осуществлению этой своей великой цели с тем крепким здравым смыслом и с тем презрением к традиционным принципам, которыми они всегда отличались от своих более ограниченных континентальных конкурентов. Чартизм умирал. Вновь начавшийся период процветания промышленности, естественный после того как крах 1847 г. был вполне изжит, приписывался исключительно влиянию свободы торговли. Вследствие этих двух причин английский рабочий класс оказался политически в хвосте «великой либеральной партии» — партии, которой руководили фабриканты. Это раз достигнутое выгодное положение надо было увековечить. А оппозиция чартистов не против свободы торговли как таковой, а против превращения свободы торговли в единственный жизненный вопрос нации, показала фабрикантам и с каждым днем показывает им все более, что без помощи рабочего класса буржуазии никогда не удастся добиться полного социального и политического господства над нацией. Так постепенно изменились взаимные отношения обоих классов. Фабричные законы, бывшие некогда жупелом для всех фабрикантов, теперь не только соблюдались ими добровольно, но даже были в большей или меньшей степени распространены почти на все отрасли промышленности. Тред-юнионы, которые недавно еще считались исчадием ада, теперь стали пользоваться вниманием и покровительством фабрикантов как совершенно законные учреждения и как полезное средство для распространения среди рабочих здравых экономических воззрений. Даже стачки, которые до 1848 г. рассматривались как нечто самое гнусное, были теперь также признаны подчас весьма полезными, в особенности когда господа фабриканты в подходящий момент сами их вызывали. Из законов, которыми рабочий лишался равенства в правах со своим работодателем, были упразднены по крайней мере самые возмутительные, а некогда столь страшная «Народная хартия» стала по существу политической программой тех самых фабрикантов, которые до последнего времени выступали против нее. «Отмена имущественного ценза» и «тайное голосование» были проведены законодательным путем. Парламентские реформы 1867 и 1884 гг.[277] сильно приближаются уже к «всеобщему избирательному праву» по крайней мере в том виде, в каком оно существует теперь в Германии; новый проект закона о перераспределении мест в избирательных округах, обсуждаемый сейчас в парламенте, создает «равные избирательные округа», во всяком случае в общем не менее равные, чем во Франции или в Германии. Уже намечаются как несомненные достижения в ближайшем будущем «вознаграждение депутатам» и сокращение срока мандатов, хотя, правда, до «ежегодно переизбираемого парламента» дело еще не дошло; и при всем том находятся люди, которые говорят, что чартизм мертв.

У революции 1848 г., как и у многих ее предшественниц, были своеобразные попутчики и наследники. Те самые люди, которые ее подавили, стали, — как любил говорить Карл Маркс, — ее душеприказчиками[278]. Луи-Наполеон был вынужден создать единую и независимую Италию. Бисмарк был вынужден совершить своего рода переворот в Германии и вернуть Венгрии независимость, а английским фабрикантам пришлось дать Народной хартии силу закона.

Для Англии последствия этого господства промышленных капиталистов сначала были поразительны. Промышленность вновь ожила и стала развиваться с быстротой, неслыханной даже для этой колыбели современной индустрии. Все прежние изумительные успехи, достигнутые благодаря применению пара и машин, совершенно бледнели в сравнении с мощным подъемом производства за двадцать лет, от 1850 до 1870 г., с колоссальными цифрами вывоза и ввоза, с несметным количеством богатств, накоплявшихся в руках капиталистов, и человеческой рабочей силы, сконцентрированной в гигантских городах. Этот подъем, правда, прерывался, как и раньше, кризисами, повторявшимися каждые десять лет: в 1857 г., а также в 1866 году; но эти рецидивы считались теперь естественными неизбежными явлениями, через которые приходится пройти, но после которых, в конце концов, все возвращается в прежнюю колею.

Каково же было положение рабочего класса в этот период? Порой наступало улучшение, даже для широких масс. Но это улучшение каждый раз опять сводилось на нет притоком огромного числа людей из резерва безработных, непрестанным вытеснением рабочих новыми машинами и приливом сельского населения, которое также все более и более вытеснялось теперь машинами.

Длительное улучшение мы находим только в положении двух «привилегированных» категорий рабочего класса. К первой категории принадлежат фабричные рабочие. Законодательное установление относительно рациональных границ их рабочего дня восстановило их физическое состояние и дало им моральное преимущество, еще усиленное их концентрацией в определенных местах. Их положение несомненно лучше, чем до 1848 года. Это больше всего подтверждается тем, что из десяти стачек, которые они проводят, девять бывают вызваны самими фабрикантами в своих собственных интересах как единственное средство обеспечить сокращение производства. Вы никогда не уговорите фабрикантов согласиться на сокращение рабочего времени, хотя бы их товары и вовсе не находили сбыта; но заставьте рабочих объявить стачку, и капиталисты все до одного закроют свои фабрики.

Вторую категорию составляют крупные тред-юнионы. Это организация таких отраслей производства, в которых применяется исключительно или, по крайней мере, преобладает труд взрослых мужчин. Ни конкуренция женского и детского труда, ни конкуренция машин не смогли до сих пор сломить их организованную силу. Организации механиков, плотников и столяров, каменщиков являются каждая в отдельности такой силой, что могут даже, как например каменщики и их подручные, с успехом противостоять введению машин. Несомненно, их положение с 1848 г. значительно улучшилось; наилучшим доказательством этого служит то, что в течение более пятнадцати лет не только хозяева были чрезвычайно довольны ими, но и они — хозяевами. Они образуют аристократию в рабочем классе; им удалось добиться сравнительно обеспеченного положения, и это они считают окончательным. Это образцовые рабочие господ Лиона Леви и Джиффена, и они в самом деле очень милые, покладистые люди для всякого неглупого капиталиста в отдельности и для класса капиталистов в целом.