Собрание сочинений, том 22 - Маркс Карл Генрих - Страница 77

Если дело дойдет до войны, то прежде всего Германия, а затем и Франция станут главным театром военных действий; обе эти страны раньше других почувствуют на себе тяжесть военных расходов и опустошений. К тому же эта война с самого начала будет отличаться рядом таких взаимных предательств среди союзников, каких не было до сих пор отмечено даже в анналах архипредательницы дипломатии; и главными жертвами этих предательств будут опять-таки Франция или Германия или обе вместе. Можно сказать почти наверняка, что в связи с перспективой оказаться в таком рискованном положении ни одна из этих стран не станет провоцировать открытое столкновение. Напротив, Россия, защищенная в силу своего географического и экономического положения от наиболее губительных последствий целого ряда поражений, одна лишь официальная Россия может извлечь выгоду из этой страшной войны и именно она ведет дело к этому. Но во всяком случае при нынешнем политическом положении можно смело держать пари, что при первом пушечном выстреле на Висле французские войска двинутся к Рейну.

А тогда Германия будет бороться уже просто за свое существование, Если она победит, она нигде не найдет объекта для аннексий; на западе и на востоке она встретит лишь области с иноязычным населением, а их у нее и так уже более чем достаточно. Если Германия будет побеждена, раздавлена между французским молотом и русской наковальней, то она должна будет уступить России старую Пруссию и польские провинции, Дании — весь Шлезвиг, Франции — весь левый берег Рейна. Если бы Франция даже и отказалась от этого завоевания, его навязала бы ей Россия. Ибо России нужен прежде всего источник постоянной вражды между Францией и Германией. [В немецком тексте добавлено: «вечное яблоко раздора». Ред.] Примирите эти две большие страны, и с русским преобладанием в Европе будет покончено. Но раздробленная таким путем Германия была бы не в состоянии участвовать в той миссии, которую выполняет Европа в развитии цивилизации [В немецком тексте конец этой фразы после слов «была бы не в состоянии» дан в следующей редакции; «выполнить подобающую ей роль в историческом развитии Европы». Ред.]. Низведенная до положения, которое ей было навязано Наполеоном после Тильзита, она могла бы существовать лишь в том случае, если бы подготовила новую войну с целью восстановления своего национального существования. А пока она оставалась бы послушным орудием царя, который не преминул бы использовать его против Франции.

Что было бы при таких обстоятельствах с Социал-демократической партией Германии? Несомненно одно: ни царь, ни французские буржуазные республиканцы, ни само германское правительство не упустили бы такого прекрасного случая, чтобы раздавить единственную партию, которая для всех троих является врагом. Мы видели, как Тьер и Бисмарк протянули друг другу руки над развалинами Парижа Коммуны, и нам довелось бы еще увидеть, как царь, Констан и Каприви (или кто-либо из их преемников) бросятся друг другу в объятия над трупом немецкого социализма.

А ведь Социал-демократическая партия Германии вследствие непрерывных тридцатилетних усилий [В немецком тексте вместо слова «усилий» напечатано: «боев». Ред.] и принесенных за это время жертв завоевала себе такое положение, которого не занимает ни одна социалистическая партия в мире, положение, которое обеспечивает ей в течение короткого срока переход политической власти в ее руки. Социалистическая Германия занимает в международном рабочем движении самый передовой, самый почетный, самый ответственный пост; ее долг — защищать этот пост [В немецком тексте добавлено: «до последнего человека». Ред.] против всякого нападения.

Но если победа русских над Германией означает подавление немецкого социализма, то в чем же будет состоять при такой перспективе долг немецких социалистов? Следует ли им пассивно подчиниться ходу событий, которые грозят их уничтожить, следует ли им без сопротивления оставить завоеванный пост, за который они несут ответственность перед пролетариатом всего мира?

Никоим образом. В интересах европейской революции они обязаны отстаивать все завоеванные позиции и не капитулировать ни перед внешним врагом, ни перед внутренним. А это они смогут выполнить лишь в непримиримой борьбе с Россией и всеми ее союзниками, кто бы они ни были. Если бы Французская республика поставила себя на службу его величеству царю и самодержцу всея Руси, то немецкие социалисты стали бы сражаться против нее с чувством сожаления, но все-таки сражались бы. По отношению к Германской империи Французская республика может, пожалуй, представлять буржуазную революцию. Но по отношению к республике какого-нибудь Констана, Рувье и даже Клемансо, а в особенности по отношению к республике, поставившей себя на службу русскому царю, немецкий социализм безусловно представляет пролетарскую революцию.

Война, в ходе которой русские и французы вторглись бы в Германию, была бы для нее борьбой не на жизнь, а на смерть, борьбой, в которой она, чтобы обеспечить свое национальное существование, должна была применить самые революционные средства. Нынешнее правительство, если только оно не будет к этому вынуждено, наверняка не развяжет революцию. Но у нас есть сильная партия, которая может его принудить к этому или в случае необходимости занять его место, — Социал-демократическая партия.

Мы не забыли того замечательного примера, который дала нам Франция в 1793 году[253]. Столетний юбилей 1793 года приближается. Если завоевательные вожделения царя и шовинистическое нетерпение французской буржуазии задержат победоносное, но мирное поступательное движение немецких социалистов, то последние — будьте в этом уверены — готовы показать всему миру, что нынешние немецкие пролетарии достойны французских санкюлотов прошлого столетия и что 1893 г. можно поставить рядом с 1793 годом. И если солдаты г-на Констана вступят на немецкую землю, они будут встречены словами «Марсельезы»:

Подведем итог. Мир обеспечит победу Социал-демократической партии Германии приблизительно лет через десять. Война же принесет ей либо победу через два-три года, либо полный разгром, от которого она не оправится по крайней мере лет пятнадцать — двадцать. При таких обстоятельствах немецкие социалисты должны были бы прежде лишиться рассудка, чтобы предпочесть войну, в которой все будет поставлено на карту, верной победе, обеспеченной им при сохранении мира. Более того. Ни один социалист, к какой бы национальности он ни принадлежал, не может желать ни военной победы нынешнего германского правительства, ни победы французской буржуазной республики и уж меньше всего — победы царя, которая была бы равносильна порабощению Европы. И поэтому социалисты всех стран стоят за мир. И если война все-таки разразится, тогда несомненно лишь одно: эта война, в которой от пятнадцати до двадцати миллионов вооруженных людей стали бы истреблять друг друга и опустошили бы Европу так, как она еще никогда ни была опустошена, — эта война должна либо привести к немедленной победе социализма, либо настолько потрясти старый порядок вещей и оставить после себя такую груду развалин, что существование старого капиталистического общества стало бы еще более невозможным, чем прежде, и социальная революция, хотя и отодвинутая на десять или на пятнадцать лет, должна была бы затем одержать более быструю и основательную победу.

На этом заканчивается моя статья во французском рабочем календаре. Эта статья была написана в конце лета, когда хмель от выпитого в Кронштадте шампанского еще кружил головы французской буржуазии[254], а крупные маневры между Сеной и Марной на полях сражений 1814 г. довели патриотическое возбуждение до апогея. В то время Франция — та Франция, рупором которой является большая пресса и парламентское большинство, — была и в самом деле готова на довольно отчаянные глупости в угоду России, и возможность войны стала весьма реальной. И для того, чтобы в случае, если бы эта возможность стала действительностью, не возникло в последний момент никаких недоразумений между французскими и немецкими социалистами, я счел необходимым разъяснить первым, какую позицию должны были бы, по моему убеждению, занять вторые по отношению к подобной войне.