Собрание сочинений, том 22 - Маркс Карл Генрих - Страница 27

Рабочие из Центрального комитета были возмущены этой устроенной им каверзой. Демонстрация, казалось, окончательно попала в руки двух организаций, представлявших лишь незначительное меньшинство лондонских рабочих. И казалось, против этого не было другого средства, как взять штурмом трибуны Совета тред-юнионов, что и угрожали сделать рабочие-газовщики. Тогда Эдуард Эвелинг отправился в министерство и добился, вопреки существующим правилам, предоставления Центральному комитету права установить в парке также семь трибун. Попытка мошенническим путем использовать демонстрацию в интересах меньшинства сорвалась; Совет тред-юнионов присмирел и с радостью готов был вести с Центральным комитетом переговоры об организации демонстрации на равных началах.

Об этой предыстории надо знать, чтобы понять характер и оценить значение демонстрации. Предложенная рабочими Ист-Энда, недавно вступившими в движение, она встретила такое всеобщее сочувствие, что две организации, относившиеся друг к другу не менее враждебно, чем обе они относились к основной идее демонстрации, были вынуждены объединиться для того, чтобы захватить в свои руки руководство и использовать собрание в своих интересах. С одной стороны, консервативный Совет тред-юнионов, проповедующий равноправие капитала и труда, с другой стороны, выпячивающая свой радикализм Социал-демократическая федерация, разглагольствующая всегда, когда это безопасно, о социальной революции, — обе организации объединились для подлой каверзы, чтобы нажить себе капитал на глубоко ненавистной им обеим демонстрации. Вследствие этих событий собрание 4 мая раскололось на две части. На одной стороне — консервативные рабочие, кругозор которых не выходит за рамки системы наемного труда, и рядом с ними слабосильная, но властолюбивая социалистическая секта; на другой стороне — широкие массы недавно вступивших в движение рабочих, которые и слышать больше не желают о манчестерстве старых тред-юнионов[105] и стремятся своими силами завоевать себе полное освобождение и завоевать его совместно с теми союзниками, которых они сами избрали, а не с союзниками, которых навязывала им маленькая социалистическая клика. На одной стороне — застой, представленный тред-юнионами, которые сами еще не вполне освободились от цеховщины, и узколобой сектой, опирающейся на самых жалких союзников; на другой стороне — живое свободное движение вновь пробуждающегося английского пролетариата. Достаточно было бросить беглый взгляд, чтобы даже самому ослепленному стало очевидным, на какой стороне этого двуликого собрания была живая жизнь, а на какой — застой. Вокруг семи трибун Центрального комитета — густые, необозримые толпы, прибывающие с музыкой и знаменами, свыше ста тысяч человек в колоннах, к которым присоединилось почти столько же пришедших в одиночку; повсюду единодушие, воодушевление и в то же время полный порядок и организованность. Напротив, у трибун объединившихся реакционеров все выглядело вяло; их колонны были гораздо малочисленное, плохо организованы, шли в беспорядке и большей частью запаздывали, так что там в некоторых местах еще только начинали, когда у Центрального комитета все уже было закончено. В то время как либеральные руководители отдельных радикальных клубов и официальные лица некоторых тред-юнионов примкнули к Совету тред-юнионов, члены тех же самых союзов и даже целых четыре филиальных отделения Социал-демократической федерации маршировали в колоннах Центрального комитета. Несмотря на это, Совет тред-юнионов достиг все же некоторого успеха, однако решающий успех был на стороне Центрального комитета.

Многочисленные буржуазные политики, наблюдавшие за демонстрацией, разошлись по домам с твердым убеждением, что английский пролетариат, который вот уже целых сорок лет был придатком и голосующим стадом великой либеральной партии, пробудился, наконец, к новой самостоятельной жизни и деятельности. Не может быть уже никакого сомнения в том, что 4 мая 1890 г. английский рабочий класс вступил в великую интернациональную армию. И это факт эпохального значения. Английский пролетариат опирается на самое передовое промышленное развитие и к тому же располагает наибольшей свободой для политического движения. Его продолжительная зимняя спячка, — следствие, с одной стороны, крушения чартистского движения 1836–1850 гг., с другой стороны, — колоссального промышленного подъема 1848–1880 гг., — наконец, нарушена. Внуки старых чартистов вступают в боевые шеренги. Вот уже восемь лет как в широких массах то там, то здесь происходит брожение. Возникли социалистические группы, но ни одна из них не поднялась выше уровня секты; агитаторы и так называемые партийные вожди, среди которых были и просто дельцы и карьеристы, оставались офицерами без солдат. Это почти всегда напоминало знаменитую колонну имени Роберта Блюма в баденской кампании 1849 года[106]: один полковник, одиннадцать офицеров, один горнист и один рядовой. И склока между этими различными «колоннами» Роберта Блюма из-за руководства будущей пролетарской армией представляла собой малоутешительное зрелище. Теперь все это скоро прекратится, как прекратилось уже в Германии и в Австрии. Мощное движение масс положит конец всем этим сектам и группкам, вберет в свои ряды солдат и укажет надлежащие места офицерам. Кому это не нравится, может убираться. Без трений дело не обойдется, но все пойдет своим чередом; спустя более короткое время, чем многие ожидают, английская пролетарская армия станет такой же единой, хорошо организованной и решительной, как любая другая, и все товарищи на континенте и в Америке будут восторженно ее приветствовать.

Написано между 5 и 21 мая 1890 г.

Печатается по тексту газеты

Напечатано в «Arbeiter-Zeitung» № 21,

Перевод с немецкого

23 мая 1890 г.

НАБРОСОК ОТВЕТА РЕДАКЦИИ «SACHSISCHE ARBEITER-ZEITUNG»[107]

Сложившая с себя полномочия редакция «Sachsische Aribeiter-Zeitung» в своем прощальном слове, опубликованном в № 105 (31 августа 1890 г.), заявляет, что мелкобуржуазный парламентский социализм имеет якобы теперь за собой в Германии большинство. Но большинство нередко очень быстро превращалось в меньшинство,

«и поэтому сложившая с себя полномочия редакция «Sachsische Arbeiter-Zeitung» надеется вместе с Фридрихом Энгельсом, что, подобно тому как был в свое время преодолен наивный государственный социализм Лассаля, точно так же благодаря здравому смыслу немецких рабочих будет быстро преодолено жаждущее успехов парламентское направление в современной социал-демократии».

Если я и мог еще в какой-то незначительной степени сомневаться относительно характера недавнего бунта студентов в нашей германской партии, то это колоссальное бесстыдство бывшей редакции одного из их главных органов должно было открыть мне глаза. Бывшая редакция «надеется вместе» со мной, — получается, будто и я надеюсь вместе с ней, — что направление, представленное такими людьми, как Ауэр, Бебель, Либкнехт, Зингер, скоро будет иметь за собой меньшинство немецких рабочих, а «принципиальное направление», представленное бывшей редакцией, будет иметь большинство. Это означает, что мне прямо-таки клеветнически приписываются надежды бывшей редакции, и я привлеку ее за это к персональной ответственности.

Я не испытывал никакого желания вмешиваться в склоку, затеянную господами студентами и литераторами. Однако я откровенно высказывал свое мнение каждому, кто хотел его знать. И если господа склочники хотят и публично его услышать, то — быть по сему.

Когда эти господа начали поднимать шум против Правления партии и против фракции, я с удивлением спрашивал себя: чего, собственно, они хотят, к чему все это? Насколько я мог понять, не было решительно никакого основания для всей этой огромной шумихи. В спорном вопросе о майском празднике Правление партии, возможно, несколько медлило с изложением своей точки зрения. Но Правление состояло из пяти человек, проживавших в четырех различных и отдаленных друг от друга местах, и требовалось какое-то время, чтобы им договориться. Однако, когда Правление высказало свое мнение, это мнение оказалось правильным, единственным отвечавшим положению дел. События в Гамбурге полностью под твердили его правильность [108].