Собрание сочинений. Том 12 - Маркс Карл Генрих - Страница 88

Английские авторы видят в нынешнем кризисе в Англии, сравнительно с кризисом 1847 г., то преимущество, что он не открывает широкого поля для спекуляции, например, железнодорожными акциями, которая поглощала бы капиталы. Но это далеко не так. Дело в том, что англичане приняли большое участие в спекуляциях за границей как на европейском континенте, так и в Америке; на родине же их избыточный капитал вложен преимущественно в фабричные предприятия, так что нынешнее потрясение более чем когда-либо прежде носит характер промышленного кризиса и поэтому поражает самые корни национального благосостояния.

На европейском континенте зараза распространилась от Швеции до Италии в одном направлении и от Мадрида до Будапешта — в другом. Гамбургу, который является крупнейшим торговым центром Таможенного союза[261] как по экспорту, так и по импорту и главным денежным рынком всей Северной Германии, пришлось, конечно, принять на себя первый удар. Что касается Франции, то Французский банк взвинтил свою учетную ставку до уровня английской; декреты, запрещавшие вывоз зернового хлеба, отменены[262]; все парижские газеты получили секретные предостережения не выражать пессимизма; менялы запуганы жандармами, и сам Луи Бонапарт изволит информировать своих подданных в довольно хвастливом письме о том, что он почувствует себя подготовленным для финансового coup d'etat [буквально: государственного переворота; здесь: переворота. Ред.] и что, следовательно, «зло существует только в воображении»[263].

Написано К. Марксом 13 ноября 1857 г.

Напечатано в газете «New-York Daily Tribune» № 5183, 30 ноября 1857 г.

Печатается по тексту газеты

Перевод с английского

Мы не намерены присоединяться к шумному хору голосов в Великобритании, который до небес превозносит храбрость войск, взявших штурмом Дели. Ни один народ, даже французы, не может сравниться с англичанами в способности к самовосхвалению — особенно, когда дело идет о храбрости. А между тем анализ фактов в девяноста девяти случаях из ста очень быстро сводит величие этого героизма к весьма заурядным размерам; поэтому каждому здравомыслящему человеку должно претить это старание извлекать барыши из чужой храбрости, столь свойственное английскому pater familias [отцу семейства. Ред.], который, преспокойно сидя у себя дома и испытывая непреодолимое отвращение ко всему тому, что грозит ему малейшим шансом добиться военной славы, пытается приобщить себя к бесспорному, но все же не столь уж необыкновенному мужеству, проявленному при штурме Дели.

Если мы сравним Дели с Севастополем, то нам придется, конечно, признать, что сипаи — не чета русским; что ни одна из их вылазок против британского военного лагеря не может и отдаленно сравниться с Инкерманом[264]; что в Дели не было Тотлебена; что, как бы храбро в большинстве случаев ни сражался каждый солдат и каждая рота сипаев, почти все их батальоны — не говоря уже о бригадах и дивизиях, — оставались без всякого руководства; что поэтому согласованность в их действиях не шла дальше роты; что у них отсутствовал какой бы то ни было элемент военной науки, без которой в настоящее время любая армия является беспомощной, а оборона любого города — совершенно безнадежной. Тем не менее неравенство сил и военных средств, превосходство сипаев над европейцами в отношении их способности переносить климат Индии, временами чрезвычайная малочисленность войск, осаждавших Дели, — все это намного уменьшает указанные различия и безусловно дает возможность сравнивать обе осады (если эти действия называть осадой). Повторяем, мы не считаем штурм Дели актом какой-то необыкновенной, сверхгероической храбрости, хотя, как во всяком сражении, отдельные подвиги, без сомнения, совершались с обеих сторон; мы лишь утверждаем, что англо-индийская армия, осаждавшая Дели, проявила больше настойчивости, силы характера, рассудительности и умения, нежели английская армия в пробе сил между Севастополем и Балаклавой[265]. После Инкермана английская армия совсем уже собралась, было, садиться обратно на суда и, несомненно, так бы и сделала, если бы не французы. Между тем осаждавшие Дели войска, которых побуждали к отступлению время года и связанные с ним губительные болезни, нарушения коммуникаций и отсутствие всякой надежды на быстрое прибытие подкреплений, а также общее положение в Верхней Индии, хотя и взвешивали целесообразность такого шага, однако, несмотря ни на что, до конца оставались на своем посту.

Когда восстание достигло наибольшего размаха, англичанам прежде всего необходимы были подвижные войска в Верхней Индии. Были только два отряда, пригодные для этой цели: небольшой отряд Хавлока, который, как вскоре выяснилось, не соответствовал поставленной задаче, и войска под Дели. То, что при тогдашних обстоятельствах с военной точки зрения было ошибкой стоять под Дели, растрачивая наличные силы в бесполезных боях с неуязвимым противником; что, находясь в движении, армия была бы вчетверо ценнее, чем оставаясь на месте; что она могла бы очистить всю Верхнюю Индию, за исключением Дели, восстановить коммуникации, свести на нет все попытки повстанцев сосредоточить свои силы и что тогда падение Дели было бы простым и легко достижимым результатом всех этих действий, — все это факты бесспорные. Однако осаду Дели не позволяли снять политические соображения. Порицания заслуживают именно умники из ставки главного командования, пославшие армию к Дели, а не стойкость этой армии, которая упорно держалась, раз уж она оказалась там. Вместе с тем следует упомянуть, что сезон тропических дождей оказал на эту армию гораздо более слабое влияние, чем можно было ожидать, и что если бы болезни, связанные с активными военными действиями в это время года, хотя бы приблизительно были так распространены, как обычно, отход армии или ее развал были бы неизбежны. Армия находилась в опасности до конца августа. После этого стали прибывать подкрепления; между тем внутренние раздоры все больше ослабляли лагерь повстанцев. В начале сентября прибыл осадный парк, и от обороны англичане перешли к наступлению. 7 сентября первая батарея открыла огонь, а вечером 13-го были пробиты две достаточно широкие для штурма бреши. Рассмотрим теперь, какие события имели место в течение этого промежутка времени.

Если бы для этой цели нам пришлось полагаться на официальное донесение генерала Уилсона, мы были бы поистине в весьма затруднительном положении. Его сообщение так же неясно, как документы, исходившие в свое время из ставки английского главного командования в Крыму. Никто в мире не мог бы на основании этого сообщения определить положение обеих брешей или взаимное положение и боевой порядок штурмующих колонн. Что же касается частных сообщений, то в них, конечно, царит еще более безнадежная путаница. К счастью, один из тех знающих и образованных офицеров из состава бенгальских саперов и артиллеристов, которым почти вся операция и обязана своим успехом, напечатал в «Bombay Gazette»[266] отчет о происшедших событиях, оказавшийся настолько же ясным и деловым, насколько он прост и непритязателен. В течение всей Крымской войны не нашлось ни одного английского офицера, который сумел бы дать столь же вразумительное описание. К сожалению, офицер этот был ранен в первый же день штурма, и на этом его письмо заканчивается. Поэтому дальнейший ход событий все еще остается для нас совершенно невыясненным.

Англичане усилили укрепления Дели лишь настолько, чтобы они могли выдержать осаду со стороны азиатской армии. По нашим современным понятиям, Дели едва ли заслуживал названия крепости: он был только защищен от атаки полевых войск открытой силой. Его каменная стена высотой в 16 футов и толщиной в 12 футов, увенчанная парапетом толщиной в 3 фута и высотой в 8 футов, имела, не считая парапета, 6 футов каменной кладки, не прикрытой гласисом, по которой нападающие могли вести огонь прямой наводкой во время атаки. Крепостная стена была настолько узка, что орудия можно было устанавливать только в бастионах и башнях Мартелло. Последние совершенно недостаточно фланкировали куртину, и так как осадными орудиями нетрудно сбить каменный парапет толщиной в три фута (это можно было сделать даже полевыми орудиями), то заставить замолчать артиллерию защитников, и в особенности пушки, фланкирующие ров, было совсем легко. Между стеной и рвом проходила широкая берма, или ровная дорога, облегчавшая образование достаточно широкой для штурма бреши, и при таких обстоятельствах ров уже не представлял собой coupe-gorge [волчьей ямы. Ред.] для всякого отряда, попадавшего в него, а становился местом передышки и перегруппировки для тех частей, ряды которых могли оказаться расстроенными во время наступления на гласис.