Собрание сочинений. Том 10 - Маркс Карл Генрих - Страница 6

Пруссия пытается повторить ту игру, которую она сыграла в 1780, 1800 и 1805 годах[4]. В ее планы входит образование союза нейтральных балтийских или северогерманских государств, во главе которых она могла бы играть немаловажную роль и примкнуть к той стороне, которая посулит ей наибольшие выгоды. Как показывает история, все подобные попытки с почти комическим однообразием всегда заканчивались тем, что алчное, нерешительное и трусливое прусское правительство бросалось в объятия России. Едва ли на этот раз Пруссия избежит своей обычной участи. Она протянет во все стороны щупальца, будет открыто продавать себя с аукциона, интриговать в обоих лагерях, глотать верблюдов и отцеживать комаров[5], теряя и те остатки престижа, какие у нее еще, быть может, сохранились, будет получать колотушки и в конце концов достанется тому, кто даст меньше всего, т. е. в данном случае, как и во всех других, — России. Для России Пруссия будет не союзницей, а обузой, ибо сочтет за должное для собственной пользы и удовлетворения заранее дать разбить свою армию.

Пока хотя бы одна из немецких держав не втянута в европейскую войну, борьба может свирепствовать только в Турции, на Черном и на Балтийском морях. В течение этого периода наибольшее значение будет иметь борьба на море. Без сомнения, союзный флот способен разрушить Севастополь и уничтожить русский черноморский флот; союзники в состоянии занять и удержать Крым, оккупировать Одессу, блокировать Азовское море и развязать руки горцам Кавказа. Нет ничего легче, если действовать быстро и энергично. Если предположить, что на это уйдет первый месяц активных операций, то уже в следующем месяце пароходы соединенных флотов, оставив позади медленно идущие парусные суда, могут оказаться в Ла-Манше. Ибо то, что оставалось бы сделать в Черном море, легко могло бы быть выполнено турецким флотом. Для того, чтобы запастись в Ла-Манше углем, и для других приготовлений, потребовалось бы еще две недели. И после присоединения этих пароходов к французской и английской эскадрам в Атлантическом океане и Ла-Манше союзный флот мог бы еще до конца мая появиться на кронштадтском рейде в таком количестве, которое обеспечило бы успех нападения.

То, что должно быть предпринято в Балтийском море, так же самоочевидно, как и то, что должно быть предпринято в Черном море. Необходимо любой ценой добиться союза со Швецией, если понадобится, припугнуть Данию, развязать восстание в Финляндии путем высадки достаточного количества войск и обещания, что мир будет заключен только при условии воссоединения этой области со Швецией. Высаженные в Финляндии войска угрожали бы Петербургу, в то время как флоты бомбардировали бы Кронштадт. Правда, эта крепость занимает очень сильную позицию. Фарватер, ведущий к рейду, едва может пропустить два военных судна, идущие рядом, последние при этом вынуждены подставить свои борты под огонь батарей, расположенных не только на главном острове, но и на небольших скалах, на отмелях и прилегающих островках. Некоторые жертвы не только людьми, но и судами неизбежны. Но если это будет учтено при составлении плана атаки, если будет решено пожертвовать тем или иным кораблем и если план будет осуществляться неуклонно и настойчиво, то Кронштадт должен будет пасть. Каменная кладка его укреплений не сможет долго противостоять концентрированному огню тяжелых пушек Пексана[6], этих наиболее разрушительных из всех орудий, применяемых против каменных стен. Большие винтовые пароходы с полным комплектом этих орудий очень скоро оказали бы неотразимое действие, хотя при этом, разумеется, они рисковали бы своим собственным существованием. Но что значат три или четыре линейных винтовых корабля в сравнении с Кронштадтом, этим ключом к Российской империи, овладение которым оставило бы Петербург без защиты?

Во что превратилась бы Россия без Одессы, Кронштадта, Риги и Севастополя, если бы Финляндия была освобождена, а неприятельская армия расположилась у ворот столицы и все русские реки и гавани оказались блокированными? Великан без рук, без глаз, которому больше ничего не остается, как пытаться раздавить врага тяжестью своего неуклюжего туловища, бросая его наобум то туда, то сюда, в зависимости от того, где зазвучит вражеский боевой клич. Если бы морские державы Европы действовали с такой решимостью и энергией, то Пруссия и Австрия могли бы настолько освободиться от русского контроля, чтобы даже примкнуть к союзникам. Ибо обе немецкие державы, чувствуй они себя в безопасности в своем собственном доме, охотно воспользовались бы затруднительным положением России. Но нечего рассчитывать на то, что лорд Абердин и Друэн де Люис пойдут на столь решительные мероприятия. Власти предержащие не намерены наносить решающих ударов, у, если разразится всеобщая война, инициатива военачальников будет настолько ограничена, что они окажутся совершенно парализованными. Если же все-таки будут одержаны решительные победы, то позаботятся о том, чтобы, приписав их случаю, сделать их последствия по возможности безвредными для врага. Войне на азиатском побережье Черного моря мог бы быть положен немедленный конец действиями флотов; но на европейском побережье она продолжалась бы без значительных перерывов. Русские, изгнанные с Черного моря, лишенные Одессы и Севастополя, не смогли бы переправиться через Дунай, не подвергаясь большому риску (разве лишь по направлению к Сербии, чтобы поднять там восстание), но они вполне могли бы удерживать Дунайские княжества, пока их не заставили бы уйти из Валахии превосходящие силы противника и угроза высадки крупных войсковых масс у них в тылу и с фланга. Молдавию русские могли бы не эвакуировать, пока нет общих военных действий; ведь демонстрация сил в тылу и на фланге имела бы мало значения, поскольку Хотин и Кишинев обеспечивали бы им безопасную связь с Россией.

Но пока война ограничивается борьбой между западными державами и Турцией, с одной стороны, и Россией, с другой, она не может стать европейской войной, подобной той, какую мы видели после 1792 года. Однако пусть только война начнется: бездеятельность западных держав и активность России скоро вынудят Австрию и Пруссию стать на сторону самодержца. Пруссию, вероятно, можно будет не принимать особенно в расчет, так как более чем вероятно, что ее армия, каковы бы ни были ее качества, получит из-за своей самонадеянности вторую Йену[7]. Напротив, Австрия, несмотря на свое положение, граничащее с банкротством, несмотря на возможность восстаний в Италии и Венгрии, будет противником, с которым придется считаться. Сама Россия, вынужденная держать свои войска в Дунайских княжествах и на кавказской границе, оккупировать Польшу, иметь армию для защиты Балтийского побережья и, в особенности, Петербурга и Финляндии, будет располагать весьма малым количеством войск для наступательных операций. Если Австрия, Россия и Пруссия (в том случае, если последняя еще не будет окончательно разбита) смогут сконцентрировать на Рейне и в Альпах от пятисот до шестисот тысяч человек, то это больше, чем можно, здраво рассуждая, ожидать. А с этой пятисоттысячной союзной армией могут справиться одни французы при условии, что во главе их будут стоять генералы, не уступающие по своим качествам генералам противников; из последних одни только австрийцы имеют полководцев, действительно заслуживающих этого названия. Русские генералы не страшны, а у пруссаков вообще нет генералов; их офицеры — прирожденные прапорщики.

Но не следует забывать, что в Европе существует шестая держава, которая в определенные моменты заявляет о своем главенстве над всеми пятью так называемыми «великими» державами и заставляет дрожать каждую из них. Держава эта — Революция. Она долго молчала и отступала, но теперь торговый кризис и голод снова зовут ее на поле битвы. От Манчестера до Рима, от Парижа до Варшавы и Пешта — всюду чувствуется ее присутствие, всюду поднимает она голову и пробуждается от дремоты. Многообразны симптомы того, что она вновь возрождается к жизни; они проявляются повсюду в волнениях и беспокойстве, охвативших пролетариат. Достаточно будет одного сигнала, чтобы эта шестая и величайшая из европейских держав выступила вперед в блестящих доспехах и с мечом в руке, подобно Минерве, выходящей из головы Олимпийца. Этот сигнал будет дан надвигающейся европейской войной, и тогда все расчеты на равновесие держав будут сорваны появлением нового фактора, который своим вечно жизнеутверждающим и юношеским порывом опрокинет планы старых европейских держав и их генералов, как это было в 1792–1800 годах.