Собрание сочинений. Том 8 - Маркс Карл Генрих - Страница 93

Поэтому предводителю добровольческого отряда необходимо обладать квинт-эссенцией навязчивых идей, он должен быть человеком принципа, которого неотступно преследует сознание своей миссии освободителя мира. Проповедями перед строем и постоянной назидательной пропагандой в личных беседах с каждым из солдат он должен внушить понимание этой высшей идеи своим солдатам и превратить таким образом весь отряд в своих сыновей по духу. Если эта высшая идея имеет спекулятивный, энергичный характер и возвышается над уровнем обычного рассудка, если она имеет известные гегельянские черты, — подобно той, которую генерал Виллизен пытался привить прусской армии[238], — тем лучше. Таким образом, благородное сознание внушается каждому отдельному партизану и подвиги всего отряда приобретают благодаря этому характер спекулятивного священнодействия, значительно возвышающего их над обычной бездумной смелостью; а слава подобного отряда основывается не столько на его действиях, сколько на его мессианском призвании. Отряду можно придать еще большую стойкость, если заставить всех бойцов поклясться, что они не переживут крушения дела, за которое сражаются, и предпочтут скорее с пением священных песен дать себя перерезать вплоть до последнего человека у последней пограничной яблони. Совершенно естественно, что подобный отряд и подобный предводитель должны чувствовать себя оскверненными общением с обыкновенными мирскими воинами и при каждом удобном случае должны стараться либо отделиться от армии, либо немедленно избавить себя от общества неверных; ничто не может быть для них ненавистнее больших воинских соединений и большой войны, в которой поддерживаемое высшим вдохновением коварство может сделать слишком мало, если оно пренебрегает обычными правилами военного искусства. Таким образом, предводитель партизан должен быть в полном смысле слова крестоносцем: он должен совместить в одном лице Петра Пустынника и Вальтера Голяка. Беспутному образу жизни своего разношерстного отряда он должен противопоставить свою личную добродетель. Никто не смеет напоить его допьяна, и сам он должен предпочитать прикладываться к своей бутылке втайне от всех, хотя бы ночью в постели. Если ему по слабости человеческой случится возвращаться в казарму в неурочное, ночное время, чрезмерно вкусив от благ земных, то он никогда не пойдет в ворота, а предпочтет обойти вокруг и перелезть через стену, чтобы никого не вводить в соблазн. К женским прелестям он должен оставаться равнодушным, но зато хорошее впечатление будет производить, если он время от времени будет давать приют на своем ложе какому-нибудь портновскому подмастерью, как поступал Кромвель со своими унтер-офицерами; вообще же он не должен быть чересчур аскетичен в своем образе жизни. Так как за cavaliere della ventura {рыцарем — искателем приключений. Ред.} стоят cavalieri del dente {рыцари, орудующие челюстями, прихлебатели. Ред.} его отряда, пробавляющиеся преимущественно за счет реквизиций и дарового постоя, а Вальтеру Голяку чаще всего приходится смотреть на это сквозь пальцы, — то уже в силу одного этого необходимо постоянное присутствие Петра Пустынника с готовым утешением, что подобного рода неприятные меры принимаются исключительно ради спасения отечества, а, следовательно, и в интересах самих пострадавших.

Все эти качества предводителя партизан во время войны проявляются также и в мирное время, правда, претерпев некоторые изменения не совсем благоприятного характера. Прежде всего он должен сохранить ядро для нового отряда и постоянно рассылать унтер-офицеров— вербовщиков. Это ядро, состоящее главным образом из остатков добровольческого отряда и эмигрантской черни, содержится в казармах то ли за счет правительства (например, в Безансоне[239]), то ли как-нибудь иначе. Жизнь в казармах должна быть освящена идеей; это достигается посредством казарменного коммунизма, благодаря которому презрение к обычной гражданской деятельности приобретает высший смысл. Но так как такая коммунистическая казарма не подчиняется более воинскому уставу, а подчинена только нравственному авторитету и заповеди самопожертвования, то в ней дело не обходится без потасовок из-за общей кассы, причем случается, что тумаки выпадают и на долю нравственного авторитета. Если где-нибудь поблизости находится союз ремесленников, то его могут использовать в качестве вербовочного пункта для пополнения всепьянейшего отряда рекрутами, причем ремесленникам рисуют перспективы разгульной жизни и партизанских приключений в будущем как вознаграждение за их нынешний тяжкий труд. Кроме того, иногда удается устроить так, чтобы, ввиду высокого принципиального значения данной казармы для будущности пролетариата, союз ремесленников вносил денежные суммы на содержание отряда. Как в казарме, так и в союзе проповедь и патриархально-фамильярные манеры в личном обращении должны оказывать свое влияние. Партизан и в мирное время не теряет абсолютно необходимой ему непоколебимой уверенности, и подобно тому как он на войне после каждого поражения всегда предсказывал на завтрашний день победу, так и теперь он постоянно возвещает моральную несомненность и физическую необходимость того, что это «начнется» никак не позже, чем через две недели — и именно пресловутое это. Так как ему непрестанно нужно иметь перед собой врага и так как благородным всегда противостоят бесчестные, то он среди последних будет обнаруживать яростную враждебность по отношению к себе и убеждаться в том, что бесчестные из одной ненависти к его заслуженной популярности задумали его отравить или заколоть; поэтому он всегда будет держать у себя под подушкой длинный нож. Подобно тому как на войне предводитель партизан не может достигнуть никаких успехов, если он не воображает, что население его боготворит, точно так же и в мирное время он даже при отсутствии у него действительных политических связей непрестанно их предполагает или воображает, что порой приводит к удивительным мистификациям. Талант по части реквизиций и дарового постоя вновь проявляется в форме приятной паразитической жизни. Наоборот, строгий нравственный аскетизм нашего Роланда, как все благородное и великое, подвергается в мирное время тяжким испытаниям. Боярдо говорит в песне 24-й:

Но известно также, что впоследствии граф Брава потерял рассудок из-за очей прекрасной Анджелики, и Астольф принужден был разыскивать этот рассудок на луне, как это очаровательно изобразил мессер Лодовико Ариосто[240]. Наш современный Роланд, однако, спутал себя с самим поэтом, рассказывающим о себе, что и он от любви потерял рассудок и искал его с помощью губ и рук на груди своей Анджелики, причем случилось так, что в благодарность его выгнали из дома. — В политике предводитель партизан обнаруживает свою непревзойденную искушенность во всех способах ведения малой войны. В соответствии с самим значением слова «партизан» он переходит от одной партии к другой. Мелкие интриги, жалкие увертки, а порой и ложь, выступающее под видом нравственного негодования коварство проявляются у него как естественные признаки благородного сознания, и полный веры в свою миссию и в высший смысл своих слов и поступков он решительно заявляет: «я никогда не лгу!». Навязчивые идеи образуют великолепное прикрытие для замаскированного вероломства и побуждают глупцов-эмигрантов, лишенных всяких идей, думать, что он, человек с навязчивой идеей, является просто дураком, — а для такого бывалого молодца только этого и нужно.

Дон-Кихот и Санчо Панса в одном лице, столь же влюбленный как в мешок с провизией, так и в свои навязчивые идеи, воодушевленный даровым содержанием странствующих рыцарей не менее, нежели их славой, герой карликовых войн и крохотных интриг, скрывающий свое плутовство под маской сильного характера, — таков Виллих, подлинная будущность которого находится в прериях Рио-Гранде-дель-Норте.