Собрание сочинений. Том 8 - Маркс Карл Генрих - Страница 21

Парижские пролетарии были разбиты, обескровлены, раздавлены настолько, что они и теперь еще не оправились от удара. И немедленно во всей Европе новые и старые консерваторы и контрреволюционеры подняли голову с такой наглостью, которая свидетельствовала, насколько хорошо они уразумели значение того, что произошло. Печать повсюду стала подвергаться преследованиям, право собраний и союзов было ограничено; каждым ничтожным происшествием в каком-либо маленьком провинциальном городке начали пользоваться как поводом для того, чтобы разоружить народ, объявить осадное положение и обучить войска тем новым маневрам и приемам, которые преподал им Кавеньяк. И, кроме того, впервые со времен Февраля было доказано, что непобедимость народного восстания в большом городе является иллюзорной; честь армии была восстановлена; войска, которые до сих пор всегда терпели поражение в сколько-нибудь значительных уличных боях, вновь приобрели уверенность в том, что им по плечу и такого рода борьба.

Со времени этого поражения парижских рабочих ведут свое начало и первые реальные шаги и определенные планы старой феодально-бюрократической партии Германии, направленные к тому, чтобы отделаться даже от своей временной союзницы — буржуазии, и восстановить положение, существовавшее в Германии до мартовских событий. Армия снова стала решающей силой в государстве и армия принадлежала не буржуазии, а именно этой партии. Даже в Пруссии, где перед 1848 г. среди части низших офицеров наблюдались сильные симпатии к конституционному режиму, беспорядок, внесенный в армию революцией, снова сделал этих склонных к рассуждениям молодых людей верными своему служебному долгу. Стоило лишь простым солдатам допустить некоторую вольность по отношению к офицерам, как для последних сразу стала более чем очевидной необходимость дисциплины и беспрекословного повиновения. Побежденные дворяне и бюрократы начали теперь понимать, что надо делать. Следовало только постоянно вовлекать в мелкие конфликты с народом армию, более сплоченную, чем когда бы то ни было, упоенную победами, которые она одержала, подавляя мелкие восстания, а также во время военных действий за границей, и жаждавшую тех же крупных лавров, какие только что стяжала себе французская солдатня, — и эта самая армия в решительную минуту одним сильным ударом могла бы уничтожить революционеров и положить конец заносчивости буржуазных парламентариев. Подходящий момент для такого решительного удара наступил очень скоро.

Мы оставляем в стороне порой любопытные, но в большинстве случаев скучные парламентские дебаты и местные конфликты, которыми были поглощены в течение лета различные партии в Германии. Достаточно сказать, что большинство защитников буржуазных интересов, несмотря на многочисленные парламентские победы, из которых ни одна не привела к какому-либо практическому результату, в общем чувствовали, что их положение между крайними партиями становится с каждым днем все более неустойчивым; поэтому они оказались вынужденными сегодня добиваться союза с реакционерами, а завтра заискивать перед более демократическими партиями в погоне за их благосклонностью. Эти постоянные колебания окончательно уронили их в глазах общественного мнения, и, в соответствии с дальнейшим оборотом дел, то презрение, которое они навлекли на себя, оказалось в данный момент на руку главным образом бюрократам и феодалам.

К началу осени отношения между различными партиями до крайности обострились и стали настолько критическими, что решительное сражение стало неизбежным. Первая схватка в этой войне демократических и революционных масс против армии произошла во Франкфурте. Хотя столкновение это и было второстепенным, но войска впервые получили здесь сколько-нибудь заметный перевес над восстанием, и это произвело огромное моральное действие. Пруссия по вполне понятным причинам позволила иллюзорному правительству, учрежденному франкфуртским Национальным собранием, заключить такое перемирие с Данией, которое не только выдало шлезвигских немцев на расправу датчанам, но и явилось полным отрицанием более или менее революционных принципов, лежавших, согласно общему убеждению, в основе датской войны. Франкфуртское собрание отклонило это перемирие большинством в два или три голоса. За этим голосованием последовала комедия министерского кризиса, однако через три дня после этого Собрание пересмотрело свое решение и вынуждено было фактически отменить его и признать перемирие. Этот позорный поступок вызвал негодование в народе. Были воздвигнуты баррикады, но во Франкфурт уже было стянуто достаточно войск, и после шестичасового боя восстание было подавлено. Такие же, хотя и менее значительные волнения в связи с этим событием произошли и в других частях Германии (в Бадене, Кёльне), по все они точно так же были подавлены.

Эта предварительная стычка принесла контрреволюционной партии одну огромную выгоду, заключающуюся в том, что единственное правительство, которое — по крайней мере по видимости — вышло всецело из народных выборов, а именно имперское правительство во Франкфурте, равно как и франкфуртское Национальное собрание потеряли в глазах народа всякий авторитет. Это правительство и это Собрание вынуждены были прибегнуть к солдатским штыкам против народа, выражавшего свою волю. Они были скомпрометированы, и как ни мало прав на уважение заслужили они до сих пор, это отречение от своего происхождения, эта зависимость от враждебных народу правительств и их войск превратили отныне имперского регента и его министров и депутатов в полные нули. Мы скоро увидим, с каким презрением встречали потом — сначала Австрия, за ней Пруссия, а затем также и мелкие государства— всякое распоряжение, всякую просьбу и всякую депутацию, которые исходили от этого сборища бессильных фантазеров.

Мы подходим теперь к тому мощному отклику, который вызвала в Германии французская июньская битва, к событию, которое для Германии имело столь же решающее значение, как для Франции пролетарская борьба в Париже. Мы имеем в виду восстание и последовавший затем штурм Вены в октябре 1848 года. Но значение этой борьбы настолько велико, а с другой стороны, объяснение различных обстоятельств, оказавших более непосредственное влияние на ее исход, потребует столько места в «Tribune», что мы вынуждены посвятить изложению этой темы особую статью.

Лондон, февраль 1852 г.

Мы подходим теперь к тому решающему событию, которое в Германии явилось революционной параллелью июньскому восстанию в Париже и которое одним ударом склонило весы на сторону контрреволюционной партии: к венскому восстанию в октябре 1848 года.

Мы видели, какова была позиция различных классов Вены после победы 13 марта. Мы видели также, как движение в немецкой Австрии переплелось с событиями в ненемецких провинциях Австрии и тормозилось ими. Следовательно, теперь нам остается только дать краткий обзор причин, которые привели к последнему и самому грозному восстанию в немецкой Австрии.

Высшее дворянство и финансовая буржуазия, бывшие главной неофициальной опорой меттерниховского режима, смогли даже и после мартовских событий сохранить решающее влияние на правительство, используя при этом не только двор, армию и бюрократию, но в еще большей степени страх перед «анархией», который быстро распространялся среди буржуазии. Они очень скоро осмелились пустить несколько пробных шаров в виде закона о печати, расплывчатой аристократической конституции и избирательного закона, в основе которого лежало старинное разделение на «сословия»[32]. Так называемое конституционное министерство, состоящее из трусливых и неспособных полулиберальных бюрократов, 14 мая отважилось даже на прямое нападение на революционные организации масс, распустив Центральный комитет, образованный из делегатов от национальной гвардии и Академического легиона, — организацию, которая была специально создана для того, чтобы контролировать правительство и в случае необходимости поднимать против него народные силы. Но этот акт лишь вызвал восстание 15 мая, которое заставило правительство признать Комитет, отменить конституцию и избирательный закон и передать полномочия на выработку нового основного закона Учредительному рейхстагу, который должен был быть избран на основе всеобщего избирательного права. Все это было подтверждено императорской прокламацией, изданной на следующий день. Но реакционной партии, у которой были свои представители в министерстве, скоро удалось побудить своих «либеральных» коллег к новому посягательству на завоевания народа. Академический легион был оплотом партии движения, центром постоянной агитации и именно поэтому он стал ненавистным для более умеренных венских бюргеров. 26 мая министерским приказом он был распущен. Удар, пожалуй, увенчался бы успехом, если бы исполнение приказа было поручено только части национальной гвардии, но правительство, которое не доверяло и этой гвардии, пустило в дело войска, и национальная гвардия тотчас же круто повернула, соединилась с Академическим легионом и таким образом расстроила план министерства.