Благоуханье роз - Картленд Барбара - Страница 16

• Предыдущая
• 16/27
• Следующая

«Мадонна в беседке из роз» была в центре.

При взгляде на нее у Николь возникло пугающее ощущение, что картина хочет ее о чем-то предупредить.

— Проснувшись сегодня утром, — начал маркиз, — я задал себе вопрос, как получилось, что, когда вы показали мне картину Мабюзе, я сразу понял, что это портрет Жаклин де Бургонь?

Джимми слушал, не отрывая глаз от лица маркиза, но Николь смотрела на «Мадонну, в беседке из роз».

Не без легкого внутреннего трепета маркиз осознал, что она снова молится ей.

— Поэтому, — продолжал он, — я поднял корреспонденцию моего отца и обнаружил, что он связывался по поводу этой картины с лордом Хартли.

Джимми весь напрягся, а Николь показалось, будто ей в сердце вонзили нож. На мгновение ей стало невозможно дышать. Очень медленно она повернулась к маркизу.

— У меня здесь письмо, которое лорд Хартли написал моему отцу, — продолжал маркиз. — Я прочту его вам.

Он взял в руки папку и своим низким ясным голосом начал громко читать письмо.

Когда он упомянул «Мадонну в беседке из роз», Николь издала сдавленный вскрик и вновь повернулась к картине.

«Помоги нам… Помоги нам!» — молилась она в своем сердце.

Маркиз прочел письмо лорда Хартли и примечание своего отца.

Потом он положил папку на стол и, посмотрев на Джимми, сказал:

— Вероятно, вы объясните это, сэр Джеймс, тем, что леди Хартли изменила свое мнение и продала вам обе эти картины, а также Ван Лейдена, о котором я еще не успел навести справки.

На мгновение воцарилась тишина. Потом, понимая, что Джимми сейчас примется блефовать, Николь вскочила на ноги и подошла вплотную к маркизу:

— Пожалуйста… Прошу вас, поймите… Картины были… рассованы по пыльным комнатам… и… забыты… Нашу тетушку они ничуть… не интересовали…

Ее голос был едва слышен, и умоляющие глаза заполняли, казалось, все ее внезапно побледневшее лицо.

— Так вы их украли! — воскликнул маркиз.

— Леди Хартли — тоже Танкомб, — ответила Николь, — и Джимми… нуждался в деньгах, чтобы… восстановить дом, где… Танкомбы живут… вот уже… четыреста лет!

— Несмотря на это, — произнес маркиз, и голос его стал суровым, — они не принадлежали вашему брату, и, значит, он не имел ни малейшего права их продавать. И, мне кажется, леди Хартли не передала бы их ему в собственность, даже если бы он ее об этом попросил.

— Она не… помогала нам ничем даже при том, что была… очень богата, — пробормотала Николь. — Пожалуйста… Попытайтесь… понять.

— Я думаю, мисс, что ваш брат должен сам говорить за себя, — заметил маркиз.

Николь отшатнулась, словно он ее ударил. Отвернувшись к «Мадонне в беседке из роз», она всем сердцем принялась молиться, чтобы маркиз не осудил Джимми публично.

— Ну? — потребовал маркиз, глядя на Джимми. — Есть у вас что-нибудь сказать в свое оправдание?

— Моя сестра сказала вам правду, — ответил Джимми. — Я отчаянно пытался вернуть Кингз-Кип прежнюю славу но, чтобы дом окончательно не развалился, мы были вынуждены голодать, и я должен был достать деньги.

Он говорил вызывающе, и Николь знала, что в эту минуту он борется за свою жизнь.

Наступило молчание.

Потом маркиз сказал:

— В этой ситуации я могу сделать следующее.

Джимми не стал задавать очевидных вопросов, и он продолжал:

— Во-первых, я могу отправить вас к леди Хартли, чтобы вы вернули картины.

— Если вы это сделаете, они будут лишь гнить в пыли, как и раньше, — ответил Джимми, — и никто их никогда не увидит, кроме мышей.

Маркиз слегка улыбнулся, словно признавая убедительность этого довода, и проговорил:

— С другой стороны, я могу с чистой совестью принять эти картины. Но в таком случае я вправе требовать от вас компенсации за попытку меня обмануть.

Даже не оглядываясь, Николь знала, что Джимми расправил плечи, словно готовый ринуться в драку.

— Что вы хотите, чтобы я сделал? — спросил он.

— Как я понимаю, у вас есть большой опыт в оценке произведений искусства, — ответил маркиз и, помолчав, добавил: — В обмен на то, что я буду хранить молчание о том, что, несомненно, является преступлением, вы окажете мне услугу!

— Какую именно? — спросил Джимми. В голове у Николь мелькнуло, что маркиз предложит Джимми что-нибудь оскорбительное. Она знала, что тогда ее брат откажется, и маркизу не останется ничего другого, как только рассказать леди Хартли о том, что сделал ее племянник.

Если бы это случилось, история с картинами стала бы известна всем родственникам, а потом и другим людям.

От Джимми отвернулись бы все, имя Танкомб было бы запятнано, и ни о каком восстановлении былой славы Кингз-Кип уже не могло бы идти речи.

«Этого не должно… случиться… Не должно!» — воскликнула про себя Николь.

— Я имел в виду, — говорил между тем маркиз, — что на некоторое время вам придется съездить в Лиму, которая, как вы знаете, находится в Перу.

Увидев замешательство в глазах слушающих его брата и сестры, он сделал паузу. Джимми и Николь терялись в догадках, какое отношение имеет к ним Перу.

— А потом из Лимы, — продолжал маркиз, — вы отправитесь в Куско, который расположен в горах, на высоте несколько тысяч футов.

Он вновь на мгновение замолчал и затем продолжил:

— В этом городе, если вы помните историю, испанцы разрушили триста шестьдесят три храма, построенных инками, и возвели на их месте триста шестьдесят пять церквей.

То, что он говорил, было настолько удивительно, что даже Николь повернулась к нему, на время забыв о картине.

— У иезуитов, — продолжал маркиз, — в семнадцатом веке была своя школа живописи, и полотна этих художников до сих пор висят в церквях, которые они построили.

Он сделал паузу и, поскольку ни Джимми, ни Николь ничего не сказали, заговорил дальше:

— Многие из них, как мне известно, продаются, и среди выставленных на продажу, по слухам, есть подлинные шедевры — например, Басилио Сантакрус. Говорят, он просто великолепен.

Николь, сама не отдавая себе в этом отчета, придвинулась ближе к столу маркиза.

— Я собирался, — продолжал тем временем маркиз, — отправиться в Куско лично, но теперь вы, Танкомб, займете мое место и поедете туда с моим другом, который весьма прозорлив, когда речь заходит о деньгах, и немного разбирается в живописи.

Джимми затаил дыхание.

— Вы хотите сказать, что я буду покупать картины для вас?

— Если решите, что их стоит купить, — подтвердил маркиз. — И хотя вам придется на время покинуть свой обожаемый Кингз-Кип, зато вы поглядите на мир и, несомненно, узнаете много нового о живописи семнадцатого столетия.

На мгновение Джимми потерял дар речи.

Потом он с трудом произнес:

— Если вы действительно предлагаете мне именно это, я могу только поблагодарить вашу светлость за великодушие.

— Когда вы вернетесь, — сказал маркиз, не обращая внимания на благодарность, — мы сможем вновь обсудить плату за эти три картины, которые до тех пор останутся у меня на хранении.

От облегчения и радости, что ее молитвы были услышаны, глаза Николь наполнились слезами. В это мгновение, словно внезапно осознав, что она стоит рядом, маркиз резко проговорил:

— Я еще не закончил. Ваша сестра, которая, без сомнения, причастна к вашему преступлению, тоже должна заплатить за мое молчание.

Глаза у Николь стали еще больше, чем были.

— Что вы… хотите от меня?.. — спросила она шепотом.

— Завтра утром я уезжаю в Грецию, — сказал маркиз. — И хочу, чтобы вы сопровождали меня в этой поездке, которая будет включать в себя прогулку на яхте по Эгейскому морю.

Николь показалось, что она ослышалась, а Джимми решительно произнес:

— Я хотел бы знать, милорд, что вы под этим подразумеваете!

Глаза двух мужчин встретились, и маркиз ответил:

— Только то, что я сказал. Это долгое путешествие, и мне хотелось бы, чтобы в пути было с кем побеседовать.

— И вы предлагаете, чтобы моя сестра сопровождала вас без компаньонки?

• Предыдущая
• 16/27
• Следующая