Сиротская доля - Лукашевич Клавдия Владимировна - Страница 3

• Предыдущая
• 3/20
• Следующая

— С вами она говорит, а нам так не хотела отвечать… Все «не знаю, да не знаю», — сказал чей-то насмешливый голос.

— Вы ее напугали своими криками. У кого ты жила, Наташа?

— У тети Маши… У дяди Пети… У Липочки… Еще с нами жил дядя Коля, только его потом выгнали…

Девочки вдруг громко неудержимо расхохотались, а у Наташи больно защемило сердце.

— Ха, ха, ха… Дядю Колю выгнали… Кто выгнал? За что выгнали? Верочка, спросите ее, за что выгнали дядю Колю? Хорош гусь, наверно, дядя Коля!

— Скажи, Наташа, за что выгнали твоего дядю Колю? — спросила старшая воспитанница.

Наташа взглянула на нее угрюмо и ничего не ответила и больше говорить не стала. Ей казалось, что кто-то грубо и резко коснулся самого чувствительного, больного места в ее душе. Никогда ни слова больше не скажет она этим девочкам, никому не станет она рассказывать про дядю Колю… Они станут насмехаться над ним, как насмехались тетка и Липочка. Ее всегда обижало это; она в детском уме находила эти насмешки жестокими и несправедливыми. Ведь дядя Коля был тихий и добрый, «несчастный», как он сам говорил про себя. Он никому не сделал в жизни зла; правда, он пил водку. Это было очень дурно, но в последнее время он перестал пить: он обещал Наташе и дяде Пете… Он поступил в монастырь, говорил, что не пьет и работает… Он жалел всех, всем старался угодить и горячо любил маленькую Наташу.

Наташа стояла понуря голову и воспоминания о прошедшей жизни вереницей проносились перед ней… Старшая воспитанница давно уже ушла; другие девочки тоже разбрелись — только человека три-четыре еще хихикали около новенькой. «Какая она тихоня! Ишь, как она смотрит сердито, — сказала бледная блондинка. Знаете, девицы, за что выгнали дядю Колю? Я вам скажу на ушко». Она стала шептать подругам что-то на ухо. Девочки громко смеялись.

— Новенькая, иди-ка переодевайся! — раздался около Наташи голос старушки учительницы.

Девочка переоделась в казенную форму и стала воспитанницей приюта.

Для Наташи Петровой наступила новая жизнь. Тихая, боязливая, неразговорчивая девочка не могла понравится новым подругам. В учебных заведениях любят тех, кто бесшабашно весел, смел, кто хорошо учится и помогает другим или кто может чем-нибудь поделиться, угостить…

К Петровой никто не приходил, у нее ничего не было. Подруги сначала допытывались у Наташи:

— Что же, Наташа Петрова, к тебе никто не приходит по воскресеньям?

— Не знаю.

— А будут ли к тебе приходить?

— Да…

— А гостинцы тебе приносить будут?

— Не знаю…

— Кто же к тебе будет приходить?

— Дядя… Тетя… Еще другой дядя…

— Они богатые?

— Да… Впрочем нет… Не знаю…

— Смешная ты… Не знаешь, богатые ли у тебя дядя и тетя…. У них денег много?

— Нет, не очень много… Часто и совсем не бывает.

— Что же они не идут?

— Не знаю…

— Наверно, они тебя не любят?

— Не знаю!

— Ну, Петрова… От тебя ничего не вытянешь… Все «не знаю, да не знаю»… В самом деле ты «Незнайка». Скучно с тобой.

Между тем шло воскресенье за воскресеньем, а к Наташе никто не приходил. Первое время она все ждала… ждала мучительно и тревожно, Как ждут обещанного дети. Бывало, в воскресенье сидит она в уголке, тихая, задумчивая, и глаз не спускает с дверей приемной, в которую входят родные. При каждом движении ручки ей кажется, что откроется дверь и войдут дядя Петя, тетя Маша, Липочка… Или вдруг появится милый, дорогой человек, которого так нетерпеливо ждет и ждет Наташа.

Она долгие часы смотрит на дверь, вся дрожит, вся замирает, и ее сердечко готово выпрыгнуть… Если бы пришел кто-нибудь родной, как бы обрадовалась девочка… бросилась бы навстречу, обняла бы и крепко поцеловала, поведала бы все, что пережила она, о чем ей хочется знать, и облегчила бы маленькую душу.

Но время шло, и к Наташе никто не приходил. Сначала она не теряла надежды и горько плакала по ночам после обманутых ожиданий. А потом и ждать перестала. Сидит в уголке как в воду опущенная и с завистью посматривает на других. Вон маленькую толстушку Аню Ястребову как нежно ласкает мать: то голову поцелует, то щечку, то к себе прижмет, дает ей что-то, опять целует, Аня смеется — такая веселая, счастливая — что-то шепчет, обняв мать за шею… Вон к двум сестрам, Любе и Наде Андреевым, пришел их дедушка-швейцар. Он всегда приносит им то священную книжку, то по прянику, то булку и читает длинные нравоучения, как они должны вести себя. Несмотря на нравоучения, девочки очень любят дедушку и с нетерпением ждут его.

Любимица всего приюта, Верочка Тимофеева, хотя и круглая сирота, но тоже с радостью ожидает воскресенья: или ее берут к себе знакомые, или к ней приходят какие-то подруги и приносят гостинцы.

Ко всем приходят, всех любят, всех балуют, ласкают, — немного таких, как Наташа. Она совсем одна, покинута, забыта, никому не дорога, не нужна. Такое одиночество делает детей угрюмыми или озлобленными, сосредоточенными в своем горе.

Наташа замкнулась, как улитка в раковину. Она ни с кем не разговаривала, никогда от души не смеялась и даже редко улыбалась. Маленькая стриженая головка девочки привыкла думать; большие удивленные зоркие глаза привыкли все видеть, все наблюдать. Как бывало прежде в доме тетки, так и теперь здесь, Наташа забивалась куда-нибудь в уголок, в уединение и наблюдала и обо всем рассуждала сама с собой. Она никому не сообщала своих наблюдений, потому что привыкла молчать и таить все в себе.

Соня Малкова и Дуня Григорьева перед воскресеньем всегда так нежно целуют Анну Мухину, и платье казенное ей зашивают, и постель стелют, — это чтобы она им побольше дала… Когда Анюта Мухина развязывает свой узелок с гостинцами, то Дуня Григорьева жует ртом, ее бледное круглое лицо становится красным, глаза прыгают, и она ласкается, как кошка, к Анюте… Она больше всего любит гостинцы, любит поесть… За обедом у всех выпрашивает лишнюю порцию; за гостинцы все готова отдать: книгу, ленточку, тетрадь, свои карандаши, перья, бумагу выменивает на пастилку или леденец. Ей бы всегда что-нибудь жевать… За то она такая полная, точно налитая, неповоротливая и ленивая. Соня Малкова, рыжая, косоглазая девочка, очень хитрая; старается свою вину свалить на других, очень часто лжет, обманывает, и за нее подруг наказывают. Аня Мухина любит всем приказывать, всегда важничает, перед всеми хвастается. Лучше всех Верочка… Она ко всем одинакова добра и ласкова, всем готова помочь. И какая она хорошенькая, какая у нее чудная коса. Так разбирала втихомолку, про себя, своих новых подруг Наташа Петрова. К ней все относились равнодушно, холодно, чаще всего подсмеивались над ней, называли ее «Сычом, Тихоней, Незнайкой». С ней было скучно. Бедность, одиночество, застенчивость — очень часто отталкивают людей, а блеску, красоте и богатству — поклоняются.

В приюте все очень льнули к Анюте Мухиной. Шаловливая, изящная брюнетка, с живыми серыми глазками, с ярким румянцем, — эта двенадцатилетняя девочка была чем-то вроде кумира своих подруг. Мать ее служила экономкой у какой-то важной графини и очень баловала свою дочку. Она часто брала к себе девочку, носила ей массу лакомств, ленточек, конфет; приносила зимой букеты живых цветов и дорогие бонбоньерки. Рассказы Анюты волновали весь приют, как волшебная сказка.

— Ах, девицы, какие комнаты у нашей графини!.. И рассказать-то невозможно… Такие все прелести… Вы и представить себе не можете… Зала белая с золотом. Мебель атласная, зеркала огромные, на потолке разные картины нарисованы… Знаете, летят ангельчики и держат гирлянды цветов… Одна гостиная у нас китайская, и потолок сделан, как небо, и звездочки и луна сделаны, как настоящие… А на столах слоны и львы, разные китайские звери и люди и диковинная китайская мебель, вся расшитая разноцветными шелками… Другая гостиная помпадур… Это, знаете, все так пышно, пышно и мебель с розовыми цветами. А спальня у нашей графини вся зеленая, и стены шелковые, и кровать под балдахином, а на полу подушки лежат, куда графиня свои ноги ставит, и такие зеркала, что можно себя со всех сторон увидеть.

• Предыдущая
• 3/20
• Следующая