Книга суда (СИ) - Лесина Екатерина - Страница 85

- Не знаю, тварь.

Теперь от нее пахнет беспокойством. Только верить нельзя. Никому нельзя верить. Все предавали и она тоже… раньше, сейчас или в будущем. Это неизбежно.

Вальрик закрыл глаза, сейчас, он немного отдохнет, соберет остаток сил и доделает начатое. Коннован поняла и, присев рядом, попросила:

- Не надо.

- Почему?

- Мир умрет. - Она опасно близко, и с оружием… но Вальрику все равно. Он не боится смерти, в ней нет смысла, равно как и в жизни. Но разговаривать интересно, Коннован ведь оттуда, из прошлого, где он пытался что-то найти, ради чего-то жить… существовать. Может быть, она расскажет, ради чего. А мир… какая разница, сколько он просуществует, минутой меньше, минутой больше. Все решено.

Никто не уйдет от расплаты.

- А зачем ему жить? Ради чего?

- Просто дай шанс.

- Солнца нет. Холодно. Тебе не холодно?

- Нет.

- А мне холодно, и темно. Смысла нет. Мир… он жестокий. Даже когда боли не ощущаешь, люди все равно находят способ причинить.

Говорить приходится медленно, тщательно выговаривая каждый звук. Коннован слушает, а на куртке кровь, и руки в крови, красная, значит, человеческая, у да-ори кровь другого цвета…

- Они все ненавидят друг друга. Дети, старики, женщины, мужчины, люди и нелюди. Они похожи друг на друга в этой своей ненависти. Но сходства не видят, прячутся за законами, обычаями, правилами лишь бы оправдать боль, которую причиняют другим. Молятся, мечтая попасть в рай, и не замечают, что живут в аду. Так стоит ли его продолжать? Один удар и ничего не останется, ни ненависти, ни боли, ни страха…

- Ни жизни, - Коннован протягивает руку. - Дай мне это, Вальрик.

- Нет. Я сам решу.

- Сразу за всех?

- А почему нет? Ты боишься?

- Умереть? Нет. Жить страшнее, - Коннован кладет клинок на колени. Предупреждение? Если не остановится, то она его убьет? И ведь получится, у него едва-едва хватает сил, чтобы сидеть, а чертово кресло скользкое. И лечь бы, содрать венец, чтобы ничего не слышать, просто отдохнуть, хотя бы пять минут покоя.

- Но ты ведь не бог, чтобы… подумай, разве только темнота? Разве не было ничего, за что стоило бы простить? Дать шанс другим? И себе?

- И сколько было этих шансов? Ты лучше меня знаешь. Война, война, война… опять война… раньше и сейчас, и потом тоже. Я устал, Конни. В людях нет ничего, кроме ненависти. Стоишь на арене, а они давят, давят… жадные до крови, но трусливые. Слышишь их и сходишь с ума, в темноту ныряешь. Ненавижу темноту и еще серый, там было много серого, вроде как все равны, а на самом деле сволочи. Равные сволочи. Она была как солнце. Отобрали. Убили. Сказали, будет шанс рассчитаться, честный бой, и обманули.

- И поэтому ты считаешь, что в праве судить?

- А почему нет? Я ведь такой же, кровь от крови, дух от духа… по подсудимым и судья.

Она качает головой, не соглашается. Интересно, Коннован тоже умрет? Скорее всего. Жаль, она не заслужила смерти, в ней нет ненависти, но и света тоже не видно.

Понимание было внезапным.

Он просто не видит свет!

Слепой, барахтается в темноте, считая, что она и есть мир. А если ошибка? Если дело совсем не в мире, а в том, что он, Вальрик, просто не способен видеть ничего, кроме боли?!

Сломали? Там, в лаборатории, когда копались в черепе, или еще раньше, в белом-белом коридоре, когда он тупо шел вперед, пытаясь выжить. Или когда Джулла умерла? А может еще раньше? Когда на арену выходил, дурея от крови. Заразился ненавистью, как болезнью.

Нельзя ошибиться, а думать не выходит. Венец чересчур тяжелый… снять, хотя бы ненадолго. Не получается, иглы-зубы вросли в череп, а темнота снова клубиться, подступая ближе, и шепот, шепот… не слушать, не вслушиваться, не позволить одурманить себя.

Решай, Князь мира! Они ждут.

- Сними это, пожалуйста, Конни. Сними с меня это!

Не выходит. Правильно, нельзя быть Богом ненадолго, судья должен решить… но что решать, когда так больно.

- Тихо, все будет хорошо, князь. - Коннован обнимает, укладывает на кресло. - Скорее всего, ты сам должен. У тебя получится.

Должен. Только он не знает, что делать. Ее ладони сжимают руку, ее шепот успокаивает. Не так страшно. Закрыть глаза. Снять барьер, шагнуть навстречу. Первый шаг всегда сложно. А дальше?

Пить, глоток за глотком, содрогаясь от горечи. Невидимый яд сжигает изнутри. Еще немного. И еще. Ни тени не оставить на свободе. Все верно, тьма к темноте, ненависть к ненависти… быть может миру станет немного легче.

Видишь, кто бы ты ни был, приведший сюда. Чаша твоя пуста отныне.

Вальрик справился.

- Получилось, - ее голос возвращает. Открывать глаза тяжело. Дышать тяжело. Жить тяжело. То, что внутри, душит, пытаясь выбраться на свободу.

- Сейчас, я попробую снять эту штуку, и мы вернемся домой…

- Нет. Ты… должна… убить… так надо.

Коннован понимает с полуслова. Да, она и раньше была понятливой.

- Посмотри мне в глаза, Вальрик.

Лиловые. Раньше черными были. Длинные ресницы, почти как у Джуллы, только белые. Прозрачная слеза скользит по щеке. Медленно. Мир остановился.

- Извини, - шепчет Коннован и следом за словами приходит боль. Снова боль, на сей раз мягкая, успокаивающая, унимающая черноту внутри. Щелчок, и синяя звезда срывается в полет лишь для того, чтобы вонзить иглы в белую ладонь. И успокаивается, гаснет, обернувшись разноцветным мячом.

- Прости меня, пожалуйста.

Слова проникают сквозь боль, как кровь сквозь пальцы. Много… почему так много крови? Полукруглая гарда, длинная рукоять, а лезвия не видно. И тело немеет, это потому что сердце стало. Нужно вынуть. Руки в крови, скользят. Неудобно. И слабость непонятная.

- Помоги. Пожалуйста.

Коннован молча вытаскивает саблю. Но все равно больно, с каждой секундой все больнее. Мир кружится. Летит вниз.

Жесткий пол и ласковые руки, утешают, успокаивают, прогоняют боль, дарят солнце. Снова тепло и снова счастье. Длинные светлые волосы и черно-карие глаза, тень на щеке, песчинка в уголке рта. Улыбается. В ее улыбке потерянный свет.

- Спасибо…

Коннован

Ненавижу себя. Он умирал долго, медленно, хотя совсем не цеплялся за жизнь. Треклятый обруч раскрылся почти сразу, лежит на полу, скалится окровавленными зубами. И темнота исчезла, оставив после себя оплавленные стены зала и обыкновенную ночь за стеклянным потолком.

А Вальрик успел понять, что у него получилось? Наверное, иначе откуда улыбка? Закрыть глаза, стереть кровь с лица и отделаться от ощущения сотворенного предательства.

- Ты все сделала правильно, - Тора с опаской ступила на край платформы, посмотрела вверх, потом вниз.

- Теперь спокойно. Нету темноты и голосов тоже нету. Слушать не больно, - наклонившись, она потрогала кровяную лужу, затем вытерла пальцы о пол. Пять параллельных полос свежими шрамами расчертили серо-зеленую поверхность.

- Я могла попробовать вытащить его. Помочь. А вместо этого убила.

- Не могла, он сломался. Вот здесь, - Тора коснулась виска. - Запутался. Зато теперь тихо. И не больно.

- Не больно.

Мертвым больно не бывает, они вообще ничего не чувствуют, тогда какого черта мне настолько плохо? И он смотрит так… с упреком, что ли. А еще спасибо сказал. За что спасибо, за смерть?

Сколько ему? Двадцать два? Двадцать три? Мало, даже по человеческим меркам. Острые скулы, жесткая щетина и длинная царапина на виске, сухие чешуйки спекшейся крови и целая лужа свежей. От запаха этой крови меня мутит.

- Если хочешь, я включу его, - предлагает Тора. - Тогда ты не будешь плакать.

- Я не плачу. Это так… в глаз попало.

Вытираю слезы.

- Так включить? - Интересуется она, подбрасывая мячик вверх. Сине-красно-желтый шар на мгновенье зависает под потолком, потом послушно, медленно опускается в детские ладошки. Включить - это значит как внизу? Еще одна игрушка, только не для Торы, а для меня? Ну уж нет, Вальрик не заслужил такого.