Книга желаний (СИ) - Лесина Екатерина - Страница 11
- Предыдущая
- 11/107
- Следующая
Люди учатся. Людям осталось жить примерно неделю.
Крепость не выстоит.
И Карл, подняв правую ладонь вверх — она не увидит, но отчего-то ему хотелось попрощаться, пусть не словом, так хотя бы жестом — отступил в тень.
Болело все, особенно почему-то задница, ну и руки, конечно. И вообще было желание упасть и не шевелиться, день, два, а то и целую неделю.
Больше он не выдержит. Сдохнет прямо там, на поляне, с мечом в руках, а она будет стоять и улыбаться, как всегда с издевкой.
— Нехорошо этой, ой нехорошо, не по-божески, — наставник Димитриус шустро перебирал четки. — Убьет, всенепременно…
Отчего-то он был уверен, что беловолосая тварь мечтает о том, чтоб кого-нибудь убить. И Вальрик даже примерно знал, кого именно — его, никчемного, неспособного и никому ненужного. И порой, как правило к концу тренировки, у него возникало желание, чтоб если уж убивала, то поскорей.
— Господь все видит! — четки, выскользнув из пальцев наставника, упали на пол. Поднять надо бы, но каждое движение отзывалось такой болью, что Вальрик не шелохнулся. Не заметил он и все. Не заметил.
Наставник, охнув, наклонился и подобрал четки.
— Вот! И ты поддался бесовскому очарованию! Душу не бережешь… и к заутрене ходить перестал.
К заутрене? Да какая служба, когда тренировка идет! И потом, днем, отоспавших, Вальрик — вот уж стыдно признаться — сам спускался в оружейную, превозмогая почти привычную уже боль в мышцах, повторял ночные уроки. Он будет лучшим. Он будет сильнейшим.
— Душу потеряешь, — погрозил пальцем Димитриус. — Смотри, мальчик мой, доиграешься до беды… тварь-то, она не человек…
Не человек. Но как с оружием управляется!
Сколь огромен мир! Ни карты, ни описания, ни даже рассказы путников, изредка останавливавшихся в Храме на ночлег, не отражали его подлинной красоты и величия.
Правда, величие местами тускнело, особенно, когда деревни проезжали. Грязные, тесные, вонючие, и люди в них такие же — грязные и вонючие, и недобрые к тому же, глядели на кавалькаду со страхом и почти откровенной злобой. А к чему истовым христианам злиться на посланцев Храма? Фома не понимал. Куда больше по душе ему были неоглядные степные просторы, или же чудные горные хребты, тающие вдали, растворяющиеся в небесной синеве. Вот на них он готов был глядеть вечность, и даже жесткое седло и некоторая грубость спутников не умеряли восторгов.
Вот сейчас лошади шли неспешным шагом, и Фома имел редкую возможность не только оглядется, но и вволю поразмышлять над увиденным. Правда, глядеть было особо не на что: пыльная дорога тянулась по степи, вокруг трава, трава, трава… Иногда, правда, попадались крупные, с небольшой коровник, камни, или корявые, будто скрюченные неведомой болезнью, деревья. Но Фоме все равно интересно и мысли текут спокойно, плавно, совсем как в родной, знакомой до последней полочки, библиотеке…
Но до чего ж огромен мир!
— О чем задумался? — Поинтересовался брат Морли. Фома и не заметил, как он подъехал, а заметив, не слишком-то обрадовался, ибо теперь подумать ему точно не дадут. Брат Морли обладал живым характером и необъятным животом, куда помещалось — Фома собственными глазами видел — литров десять пива. Сие обстоятельство настолько его поразило, что даже замечания не сделал, хотя где это видано, чтобы святой брат богопротивное зелье потреблял?
Морли мурлыкал под нос песенку — скорее всего непотребную — и чтобы отвлечь инквизитора от сего пагубного занятия, Фома ответил на вопрос.
— Восхищаюсь.
— А, ну, тогда, это конечно. Пить будешь?
— Вода?
Морли презрительно фыркнул.
— Воду нехай кони пьют. Пиво! Самое лучшее по эту сторону гор!
— Пьянство противно Господу нашему.
— Тьфу ты! Сразу видно — храмовый птенчик. — Толстяк приложился к фляжке. — Первый раз едешь?
— Первый.
— Ничего, я из тебя человека сделаю, а то там, в храме, совсем вам там мозги засушили. Где ж это видано, чтобы человек доброму пиву воду предпочитал?
— А душа?
— Душа радоваться должна. В Библии так и написано — что душу радует, то и Богу хорошо.
Фома подивился столь вольной трактовке Священного писания.
Всего отряд насчитывал шесть человек: сам Фома и пятеро братьев-воителей, каждый из которых, надо полагать, не раз путешествовал по внешнему миру. Почему именно пятеро — послушник не знал, так решил Святой Отец, а Фома, не единожды убеждавшийся в мудрости этого человека, лишь порадовался подобному сопровождению. Жаль только, что воины не разделяли его оптимизма и от расспросов Фомы про прошлые походы и бои, в которых доводилось принимать участие, увиливали. Один Морли и снисходил до беседы.
— Брат Морли, а вы много путешествовали?
— Приходилось, — толстяк приосанился. Поболтать он любил, особенно, когда слушатель попадался благодарный, например, как сейчас. — Двенадцать экспедиций за спиной, эта тринадцатая. Нехорошее чисто. Нечистое.
— Суеверия, — отмахнулся Фома.
— Ты, сынок, молодой, да делишь быстро. То — суеверия, то — истинная вера… Лучше старика послушай — неспокойно нынче стало.
— Где?
— Да в мире. Слухи всякие ходят. Будто бы далеко на юге, там, где нечисть и та не селится, дверь из преисподней открылась, и твари всякие наружу полезли… Ну, скоро своими глазами все увидишь.
— Это почему? — Из объяснения Фома ровным счетом ничего не понял.
— А куда мы едем? — прищурился Морли.
— Крепость Вашингтон.
— Вот то-то и оно. Самая южная крепость. Почитай на самой границе стоит, даже не на границе, Вашингтон особняком стоит, с одной стороны Проклятые земли, с другой горы… Самый настоящий край мира, можешь мне поверить — своими глазами все видел. Вот замок там хороший, крепкий и земли вокруг богатые. Князь пробовал южнее забраться, не вышло. До реки дошел, а дальше ни-ни: раз пять высылали разведчиков — ни один не вернулся. Князь на реке дозор выставил, чтоб на всякий случай… — Морли замолчал.
— А дальше?
— Дальше? Дальше ничего. Уже годков десять с той поры прошло. Дозор стоит, крепость тоже, и князь, надо думать, здравствует. Володар — настоящий воин, если что из-за реки полезет, всех, до последнего человека положит, но дальше крепостных стен врага не пустит. Ты бы видел, какие там стены! Толстенные. По верху два всадника проехать могут, и разминутся! А на душе все одно неспокойно. Вот если б все хорошо было, разве ж нас туда б послали? Вот скажи, послушник Фома, зачем мы туда едем?
Фома отвел взгляд, так уж вышло, что о цели экспедиции знал лишь он. Остальным было велено доставить послушника к месту назначения, а дальше выполнять его указания.
— Носом-то не крути, как собака больная, знаешь, о чем спрашиваю. Где ж это видано, чтобы пятерых братьев под начало мальчишки-послушника ставили? Давай, рассказывай. Все равно ж узнаем, когда приедем, так чего тянуть? Ну, кого мы там забыли?
— Вампира. — Шепотом ответил Фома. С одной стороны, Морли прав, в крепости братья все одно узнают, с кем придется иметь дело. С другой — лучше, если к этому времени Фоме удастся подружиться с ними. Или хотя бы заручится помощью.
— Матерь Божья! — Во всю глотку выдохнул Морли. — Ты серьезно?
— Серьезно.
— Рассказывай, чего там в Храме снова придумали. Хотя нет, погоди. Рубеус! Эй, Рубеус! Тащи свою задницу к нам!
Тут Фоме стало совсем не по себе, одно дело рассказывать про вампира Морли, который, может, и поорет, повозмущается, но сделает это необидно, а вот брат Рубеус… брат Рубеус являлся командиром отряда. Молчаливый, отрешенный, с холодными глазами и перечеркнутым шрамом лицом, он внушал Фоме безотчетный страх. И тот факт, что брат Рубеус за все семь дней пути ни разу не обратился к Фоме, да и вообще, казалось, не замечал присутствия в своем отряде столь бесполезной личности, как послушник и младший служитель храмовой библиотеки, только радовал Фому. И вот теперь придется рассказывать все брату Рубеусу, он, конечно, разозлится и…
- Предыдущая
- 11/107
- Следующая