Преступники и преступления. Женщины-убийцы. Воровки. Налетчицы - Корец Марина Александровна - Страница 15

• Предыдущая
• 15/58
• Следующая

На кухне мать выговаривала Вадику:

— Не трогай маму, пусть побудет одна.

Спасибо за пожелание. Она и так осталась одна. Одна-одинешенька, как березка в поле, о которую каждый кобель норовит почесаться, а потом нырнуть в свою теплую будку. Лариса взяла телефон и набрала Василия. Интересно, что делает он сейчас? Водку пьет? Ее вспоминает? А вдруг закричит сейчас в трубку, что любит ее безумно, что жить без нее не может?!

— Алло, я вас слушаю, — пропел женский голос в ухо. Счастливый, расслабленный голос.

— Молчат, — засмеялась трубка. — Наверное, проверка связи.

«Ошиблась номером, что ли?» — успела подумать Лариса, но подключился голос Василия:

— Ну, кто там молчит? Делать не хрен!

Ей показалось, что гарнитур поставили разом на грудь. Так вот, значит, как он страдает!

— Дочка, иди обедать, — заглянула в комнату мать. — Борщ — объеденье, хоть и варила на костях.

«На костях, — усмехнулась Лариса. — На моих костях хотят сварить свой семейный борщ. Ну нет уж, дудки, это я разберу вас по косточкам… Наваристый борщ получится, особенно из толстой Любки».

— Уйди! — заорала она. И пантерой метнулась в кладовку. Там, на крючке, висела старенькая одежда для огорода, а на крашеной синим полке лежало много полезных вещей — топор, сапожная лапа, клещи, щипцы, домкратик. Лариса выбрала топор и положила его в корзинку. Потом скинула махровый халат и влезла в рабочую одежду.

— Куда? Зачем? — за спиной причитала мать и пыталась схватить ее за руки.

— Пойду убивать Василия, — ответила ей Лариса. И оттого, что черная муть в душе оформилась в эти слова, почувствовала облегчение.

От материного дома до улицы Федосова — 12 минут ходьбы. Ларисе понадобилось мгновение. Вот и калитка бордового цвета, вот дворик, вымощенный кирпичом, окно за легкой занавеской. Они сидели за столом — Василий и Люба, счастливые, обновленные, как будто вернулись в юность. Напротив — соседская пара, на столе — закуска, шампанское.

«Свадьбу празднуют, видно, — усмехнулась ехидно Лариса. — Ну-ну, веселитесь, родные».

В сарае, на старой тахте, она свернулась, как кошка, клубочком. Спешить было некуда. Двигаться не хотелось. В доме играла музыка. Вспомнилось, как на этой тахте была по-настоящему счастливая с Василием. Как он обнимал и покусывал сзади, когда она так отворачивалась…

Уже стемнело, голоса соседей выплыли во двор. Василий и Люба провожали их до калитки. Потом прошли в обнимку назад, хлопнули дверью, щелкнули замком. Последним звуком захлебнулся магнитофон, и стало слышно, как забарабанила в ванну вода. Сквозь ажурный тюлевый узор виднелись пустые комнаты. Значит, моются в ванной вместе. Какая все-таки гадость, какой примитив мужики — со всеми у них одинаково! Сквозь дробь воды донесся смех и шум возни, так что с полки грохнулся таз, и, наконец, блаженные звуки любви, которые не спутаешь ни с чем.

«Ну-ну, — усмехнулась Лариса. — Сношайтесь в последний раз». Теперь вся она, от головы до пят, была наполнена горячей клокочущей ненавистью.

Время тянулось, как патока. Распаренные супруги не смеша попили чайку, пошептались в постели и отошли ко сну. Только тут Лариса заметила огромную зловещую луну, как дьявольский фонарь услужливо освещавшую ей путь. Она открыла своим ключом квартиру. Прислушалась, прошла на цыпочках в спальню. Так и есть — Василий лежит на спине, курчавая грудь наружу, а Люба — на сильной руке. И она так любила спать. Любила, да больше не будет. Она вытащила из корзинки топор и занесла его над Василием.

Хрясь! — первый удар пришелся по золотистым пушистым кольцам. Кровь из глубокой раны хлынула на живот. Василий открыл глаза и зарычал от боли. Люба, как дикая кошка, вихрем слетела с кровати.

— Пощади! — взмолилась она. Но не жалость, а отвращение тошнотой подкатило к горлу. Та опять взмахнула топором, и Люба осела с мучительным стоном. Лариса рубила обоих — по рукам, по груди, по голове, а они стонали и корчились, все меньше походя на людей. Наконец все было закончено — ее топор не мог больше сделать больно. Лариса сняла полотенце и замотала лезвие. Потом закрыла двери на ключ и бесшумно сошла с крыльца.

В доме у матери горел ослепительный свет.

Лариса глянула в зеркало — волосы, лицо, рубашка — все было в бурой сыпи пятен. Она прошла в ванную, помылась, переоделась и, запихав одежду к топору, сурово кинула матери:

— Я убила обоих. А это нужно закопать. Поможешь мне?

О том, как они ползали по кладбищу, выискивая яму понадежнее, как прятали туда улики, как дома пили водку, не пьянея, и сочиняли алиби, мать рассказывала потом, на третий день следствия, когда, устав от пар, допросов и вранья, Лариса во всем призналась. Хоронили Тычин соседи. Ихдети — 14-летняя Маринка и 17-летний Игорек, — придя поутру к родителям со старой квартиры и обнаружив их в луже крови, надолго попали в больницу…

Из судебного приговора по делу Ларисы Тычины, обвиняемой в убийстве двух лиц с особой жестокостью:

«По заключению эксперта-психолога, обвиняемая находилась в состоянии фрустрации, т. е. эмоционального напряжения. Но данное расстройство не является тем состоянием, которое характерно для сильного душевного волнения (физиологического аффекта), т. к. внезапно возникший умысел совершить убийство был реализован не сразу, а через большой промежуток времени…

Заключение экспертизы, а также показания подсудимой, которая пояснила, что во время нанесения ударов потерпевшие стонали, руками закрывши голову, свидетелствуют о мучительном способе убийства… Согласно санкции данной статьи 93 УК Украины мера наказания предусмотрена в виде лишения свободы сроком от 8 до 15 лет или смертной казнью… Однако исключительная мера наказания к Тычине Л. не может быть применена, так как во время совершения преступления она была в состоянии беременности сроком в 1,5 месяца».

Суд приговорил Ларису к 10 годам лишения свободы. Через восемь месяцев после ареста, за несколько дней до суда, она родила дочь в тюремной больнице. В кричащем кулечке, переданном Ларисиной матери, лежала короткая записка: «Я назвала ее Любовью».

Лариса изящна. Для нашего конкретного Донбасса явление не столь уж обычное. И все, за что бы она ни бралась, делает тоже изящно. Разливает по чашечкам чай. Выкладывает кекс на блюдце. Режет тоненько колбасу. А я, ее уважаемая гостья, не могу отделаться от тайной нехорошей мысли — вот так же, должно быть, изящно она перерезала горло своему любимому мужчине. Правильно перерезала — считают подруги. В состоянии сильного душевного волнения — установила экспертиза. И только сама Лариса — безутешная вдова и невольная убийца — не находит себе прощения.

Быть может, потому, что в 26 так хочется любви, а ее интимный опыт по-прежнему исчерпывается короткой семейной жизнью. Вот и остается перебирать воспоминания, как цветные детские стеклышки. Ведь несмотря на то, что она на виду, мужчины к Ларисе относятся с опаской. В их маленьком городе, где заседание народного суда превратилось в заманчивый спектакль для обывателей, слава опасной женщины — как пожизненное клеймо. Встреча с журналистом для нее — долгожданная возможность исповедаться. А еще — редкий шанс взглянуть на себя со стороны. И вот мы в се квартире. «В фамильном склепе Гончаров», — как сказала сама Лариса.

Вечером за Натальей заехал муж. И пока девчата убирали с прилавка товар, он небрежно поигрывал браслетом, поблескивающим из-под кожаной куртки.

• Предыдущая
• 15/58
• Следующая