Под тёплым небом - Кузьмин Лев Иванович - Страница 65

• Предыдущая
• 65/67
• Следующая

— Извини! Нам сказали, на заставе ничего такого нет…

— А у вас — есть. Даже Пестрёнка есть! — развела руками Таня и хотела с пола одну банку тоже подхватить. И папа эту банку нацелился подхватить. И тут они стукнулись головами, присели друг против дружки и давай смеяться.

Смеялись, смеялись, наконец папа махнул на голубую груду:

— Ладно! Раз привезли — значит, привезли. На заставе ничего попусту не пропадало. Собирайтесь быстрей да и айда к Парамонову.

И мама с Таней унесли лёгкий теперь чемодан в другую комнату, быстро переоделись, немножко прифрантились, и вот вместе с папой пошли поздравлять Парамонова.

За порогом Таня спохватилась:

— А подарок-то?

Но папа сказал:

— Ничего… Сержанту ведь ясно, вы с мамой всё ещё с дороги. А от заставы подарок ему готов.

На черно-синем краю неба, куда не достигало серебристое сияние луны, высыпали горохом звёзды. На сторожевой вышке, за воротами заставы и везде-везде, где полагается, уже давным-давно заняли свои места ночные караулы.

А на самой заставе тоже ещё никто не спал. Все, кто был свободен от дежурства, собрались в столовой. Там полыхало электричество, раздавались шутки, смех, но когда папа, Таня и мама вошли, то все бойцы вскочили, подтянулись.

Ефрейтор Вася Полухин, всё ещё облачённый в свой длинный фартук, устремился к папе, хотел ему о чём-то докладывать.

Васю папа остановил:

— Отставить, отставить… Прошу без формальностей. Сейчас и так известно, зачем мы собрались.

Потом сказал всем бойцам:

— Вольно… А ну-ка, покажите нам нашего именинника. Где он?

Вперёд уверенно, легко вышагнул стройный Парамонов. Он улыбался, он сиял новыми, в честь события, лычками на погонах, сиял всеми начищенными на гимнастёрке пуговицами и, хотя была команда «Вольно!», предстал перед папой, перед Таней и мамой, щёлкнув каблуками, грудь — вперёд.

Папа одобрительно крякнул, сам подтянулся, сказал:

— Молодец! К собственному торжеству готов?

— Так точно! — ещё веселее щёлкнул каблуками Парамонов.

— Тогда приступим к вручению подарка…

Но сказать-то папа про подарок сказал, а в руках у папы не было ничего.

Он обернулся туда, где на стенде с красной надписью «НАШИ ЛУЧШИЕ ЛЮДИ» блестели глянцем в тонких рамочках фотографии бойцов. С одной из них смотрел и сам сержант Парамонов. Он стоял там во весь рост с оружием в руках у своего вездехода, а вернее, как подумала Таня, везделёта. И сразу было видно, что он вот-вот готов отправиться на какое-то очень ответственное задание, — такой там был у Парамонова вид.

Фотография была замечательной, и папа, взглянув на неё, тоже сказал:

— Замечательно.

Но — вдруг стал фотографию из рамочки вынимать, с почётного места снимать.

У сержанта Парамонова, у того Парамонова, который стоял рядом с товарищами, сделались большими глаза.

Товарищи загудели:

— Что такое? Надо бы наоборот его фотографию сегодня чем-нибудь украсить…

А папа засмеялся:

— Я наоборот и делаю.

Он фотографию снял, перевернул, положил на стол, вынул из кармана авторучку, принялся на белой стороне аккуратно писать и, не торопясь, повторять вслух: «У-ва-жа-е-ма-я Ан-на Три-фо-нов-на!»

Поставил восклицательный знак, полюбовался и, как бы чуть самим собой гордясь, спросил у Парамонова:

— Правильно я запомнил имя твоей дорогой матушки? Не ошибся?

— Так точно! Не ошиблись! — всё ещё в сильном недоумении ответил Парамонов.

А папа написал на фотографии ещё и полное имя Парамонова-отца и снова спросил: «Так ли?», а затем громко прочитал всё, что теперь вышло.

А вышло вот что:

А ещё папа приписал слово — «Комсорг», оглянулся:

— Если комсорг согласен, пусть тоже поставит свою подпись.

— Конечно, согласен! Вместе всё придумывали! — отозвался не кто иной как ефрейтор Вася Полухин и с превеликим удовольствием поставил рядом с папиной подписью свой росчерк-завитушку. Поставил, сказал Парамонову:

— Вот подарок тебе, Парамоша, так подарок! В родной деревне увидят! Но ты не беспокойся и за доску Почёта… Под рамку мы с тебя закажем новое фото и опять туда поместим.

— Да я и не беспокоюсь… — растерянно-радостно топтался, не знал, что больше сказать, Парамонов. — Да я и не беспокоюсь…

И тут грянул бал. Точнее, сначала не грянул, а наплыл на всех в виде большого-пребольшого сладкого пирога.

Но прежде чем пирог появился, произошло ещё одно очень важное событие.

Когда Вася побежал на кухню за именинным пирогом, то он позвал себе на подмогу и Таню с мамой. И они, как на кухню пришли да как пирог увидели, так мама сразу принялась Васю хвалить.

Пирог был румяный, круглый, размером с хорошее колесо. А по всему кругу — сахарные вишенки, числом ровно двадцать штук.

Пересчитав вишенки, мама похвалила Васю ещё раз, а вот Таня вдохнула ванильный запах, посмотрела на пирог, на его поджаристую, но пустую середину, и решительно сказала:

— Хорошо, но можно сделать ещё лучше. Я — сейчас!

И она было повернулась к двери, да мама заступила дорогу. И тогда Таня стала поспешно объяснять:

— Вот здесь-то и пригодятся наши сгущённые сливки. На пустой середине, на пироге, этими сливками можно нарисовать что-нибудь такое же, что мы рисовали в день рождения твой и мой.

— Верно! — спохватилась мама, а Вася тоже сказал: «Идея подходящая!», и так как на дворе было темно, то в командирский домик за голубой банкой слетал сам.

Потом они тонкое донце проткнули и тягучими сливками на пироге изобразили белый цветок. А в серёдке цветка косо, но зато вкусно вывели КОЛЯ.

В таком вот ещё более чудесном виде пирог и вплыл в столовую на широкой доске. Папа и бойцы сразу встали, захлопали в ладоши. А сам Парамонов пожал Васе руку, пожал Тане руку и лишь маме пожать руку постеснялся.

Когда же бойцы пирога отведали, когда опять захлопали Васе, то счастливый Вася разошёлся совсем:

— Раз такое дело, то, дайте, я ещё и скажу в честь именинника речь. Заздравную. Я её приготовил вместе с пирогом. То есть в то время, когда пёкся пирог. Я придумал к этой речи даже заглавие: СЕРЖАНТ ПАРАМОНОВ — ЛИХОЙ ПОГРАНИЧНИК; В СЛУЖБЕ И В ДРУЖБЕ — ВО ВСЁМ ОН ОТЛИЧНИК! Ну, а дальше…

Тут Вася засунул руку в карман фартука. Пошарил, пошарил — полез в другой карман:

— Ну, а дальше у меня всё на бумаге. Пирог мог сгореть, заучивать речь было некогда.

И опять он пошарил, опять ничего не нашёл. И тогда, охлопав ещё и карманы брюк, развёл руками:

— Вот те на! Бумагу-то я, кажется, позабыл на духовке или даже в духовке… Подождите, сбегаю.

Тут все засмеялись, все сказали:

— Если в духовке, то, считай, речь твоя тоже спеклась. Но хватит и заглавия. Про Колю Парамонова там сказано всё. И это даже не заглавие, а целое стихотворение. Мы его перепишем в стенгазету. А сейчас, ефрейтор, давай-ка включай музыку.

Но Вася разыскивать пропажу всё-таки пошёл; правда, по пути снял с тумбочки, с магнитофона прозрачный колпак, нажал там, какую требуется, кнопку, и в столовой раздалась очень живая старинная полечка.

Папа встал из-за стола, поправил усы, по-старинному поклонился, приглашая маму. Бравый Парамонов одёрнул гимнастёрку, подлетел к Тане. Бойцы за неимением других дам пустились в круг друг с дружкой.

Парамонов для Тани кавалером был, конечно, высоковатым. Она доставала ему лишь до пояса. Но Парамонов так ловко наклонялся, так ловко держал Таню за руку, так плавно и вовремя поворачивался, что танец у них выходил — лучше не надо.

• Предыдущая
• 65/67
• Следующая