Знаменитый Пургин - Кузьмин Лев Иванович - Страница 3

• Предыдущая
• 3/3

Послушный Сударик тоже, разумеется, тронулся.

А поскольку косилка была выключена, и ходовые колеса крутились легко; а так как из-за елок выскочил весь мокрый Екимыч и с перепугу заорал несуразно! «Держи-и! Держи-и! Зарежет!» — то Воронко, увлекая за собой и Сударика, и косилку, пустился теперь во всю свою прыть.

И пустился он не вдоль начатого прогона, а наискосок, через некошеную траву, прямо к своему Пургину. Пургин-то издали всю эту картину увидел, сам закричал, сам руками замахал; ну, смышленый Воронко решил, что это его ко всему прочему еще и сам хозяин к себе зовет.

И вот кони, закусив удила, мчатся. Екимыч, стараясь их упредить, жмет-нажимает, топочет сапожищами вдоль ельника. Косилка со звоном, лязгом по кочкам скачет; а я уцепился обеими руками за жесткие края сиденья и чувствую, что если меня еще разок вместе с косилкой как следует подбросит, то я так под стальные ножи и полечу.

Я понимаю: мне надо бы хоть за вожжи ухватиться, да они привязаны далеко под сиденьем, и мне их в такой ужасной тряске не достать.

Я понимаю: мне надо бы хоть «Тпру!» крикнуть, да губы меня не слушаются, у меня дух и тот весь переняло.

И тогда я сжался в комок и рванулся с сиденья вниз, и покатился кубарем незнамо куда и как, лишь бы подальше от этой проклятущей косилки!

Земля и небо перевернулись, еще раз перевернулись, а когда я опомнился и, словно перепуганный заяц, сел столбиком в траве, то косилка и кони стояли уже далеко от меня, не двигались. Их перехватили сразу с двух сторон Пургин и Екимыч. И я увидел, как Пургин, кратко взмахнув рукой, сказал Екимычу что-то такое крепкое, что Екимыч лишь головой крутнул и даже попятился.

А потом они кинулись в мою сторону. И я хотел было вскочить, от них спасаться, да улепетывать было некуда. Ко мне и слева, и справа, отовсюду по всему лугу тоже бежали люди.

Бежали, кричали: «Мальчишку подкосило! Леньку Астина машиной подкосило!» — и бежала среди толпы моя тетушка Астя, и видно было, что у нее от ужаса так все и отнимается, и она то и дело встает и опять бежит.

Но всех раньше ко мне подскочили Пургин и Екимыч. Я зажмурился: «Ну, будет сейчас трепка так трепка!» А Пургин — весь, как стена, белый, лицо худое, страшное — сцапал меня железными руками, над травой, над собой вызнял, мигом всего глазами обшарил да еще и спрашивает:

— Жив?

— Жив… — отвечаю я.

Тут он меня обратно на землю поставил, и тетушка Астя так на траву с ходу и села, заплакала, а сам Пургин опустился рядом со мною на корточки, глаза в глаза мне смотрит и почти уж спокойно говорит:

— Сбезобразничать хотел, а?

— Нет, — всхлипываю, — поработать…

— А зачем? Ты еще маленький.

— Затем, — отвечаю, — что за работу-то ты мне, может, часы бы ходики подарил…

— Какие такие ходики? — так и опешил Пургин.

— Да такие, как у меня! — подсунулся услужливо Екимыч. И, все еще виновато помаргивая рыжими ресницами и утирая ладонью мокрые волосы, он пустился объяснять:

— Ему, Николай Арсентьевич, не столько ходики нужны, сколько знакомство с тобой. Личное. Он все уши мне прожужжал, все говорит: «Скажи да скажи про меня Пургину!» — а теперь вот, видишь, взял да и сам, как сумел, тебе и представился.

— Не может быть! — удивился еще больше Пургин и опять с великим интересом заглянул мне в лицо: — Неужто это ты из-за моей персоны на косилку полез?

— Угу, — покраснел я, и тогда Пургин как-то очень уж хорошо рассмеялся, и встал, и притянул меня за плечо к себе: — Ну что ж… Считай тогда, что мы уже и приятели. А вот насчет серьезной работы, Ленька, так давай сначала по-дружески померяемся.

И он привлек меня еще ближе, и макушка моя оказалась ему как раз лишь по светлую пряжку пояса, и он мне сказал:

— Эх-х, вот беда! Для настоящей работы ты пока еще все-таки не дотянул… Но и тут дело поправимое. Давай договоримся так. Расти-подрастай до будущего лета, считай это моим заданием, а на будущее лето померяемся опять. А как увидим, что подрос, так тут тебе и вожжи в руки… Согласен? Идет?

— Идет! — улыбнулся, наконец, я сам.

И все вокруг тоже заулыбались, все радостно засмеялись. Потому что всем, наверное, понравилось, что вот всегда очень занятой, всегда строгий-престрогий Пургин теперь почему-то ни капли не строг.

И на этом можно бы мой рассказ закончить. Можно бы, если бы не одно обстоятельство. А обстоятельство это такое, что еще раз встать с Николаем Арсентьевичем рядышком и посмотреть, насколько я выполнил его задание, мне уже не пришлось. Не пришлось ни по его вине, ни по моей.

Всего через день после этого нашего знакомства грянула весть, что началась война, и наш председатель Пургин ушел на фронт.

Ушел вместе со своим Воронком, потому что им-то двоим и тут, на всю, на всю долгую войну, расставаться не полагалось.

• Предыдущая
• 3/3