Паутина чужих желаний - Корсакова Татьяна Викторовна - Страница 24

• Предыдущая
• 24/54
• Следующая

– Так это, Вован, коза неместная. – Один из гопников присел рядом с не видимым мне Вованом. – А ты чего к нам? Соскучился?

– Соскучился, к родителям заезжал. – Сигаретный огонек очертил в темноте дугу, упал в лужу и зашипел.

А что это я, в самом деле, здесь расселась?! Не хватало мне ко всем прочим бедам еще и воспаление легких подцепить. Я поудобнее ухватила булыжник и встала на ноги.

– А мы тут это... – гопник сипло заржал, – козу неместную гоняем.

– И зачем, пусть бы шла себе?

Ишь, добрый какой выискался. Пусть бы шла себе! Нет бы даме помочь. Да ладно, сам не рвется в бой с хрупкой женщиной, и на том спасибо.

– Так не местная же! – возмутился второй гопник. – А раз не местная, так и не фиг тут лазить без мужика.

– Да, без мужика нынче никак, особенно тут...

Стоп, а ведь я знакома с этим третьим! Сразу бы узнала его, если бы не стресс.

– А я с мужиком! – Тут главное, чтобы голос не подвел, не сорвался на испуганный писк.

– И где твой мужик? – Не знаю, который из гопников это спросил, неважно. Важно, что в конце моего персонального тоннеля зажегся наконец свет.

– Вот он. – Я сделала шаг навстречу «своему мужику» и вцепилась в рукав его куртки. – Привет, Козырь!

– Привет! – Молодец, который на поверку оказался другом детства Вовкой Козыревым, не стал расспрашивать, кто я такая и по какому праву на нем висну. – А что это ты тут делаешь, посреди лужи?

– Гуляю. – Вот сейчас мне захотелось разреветься, так сильно захотелось, что аж в глазах защипало, и прижаться к Вовке, и зарыться носом в его шарф. Мой друг всегда носил шарфы, он был мерзляком, каких свет не видывал.

– Так что, Вован, это твоя коза, что ли? – в голосе гопника слышалось разочарование.

– Ну, вроде как моя. – Наверное, я слишком сильно к нему прижалась, потому что он отстранился, легонько так, но решительно. Может, чтобы я ему куртку не заляпала, а может, просто неприятно, когда чужая мокрая коза на шею вешается.

– Его, – заверила я гопников.

– Ну так это... шли бы вы отсюдова, пока мы не передумали. Сегодня день тяжелый – понедельник. Нам бы морду кому набить или вот... козу неместную погонять, а вы свои, вам морды бить как-то неправильно.

– Мы уходим. – Вовка потянул меня за рукав, подальше от лужи и разочарованной гопоты. – Пока, пацаны!

Пацаны буркнули что-то неразборчивое, и две тени – одна повыше, вторая пониже – растворились в темноте.

– Ну, рассказывай, коза, из каких мест ты такая прискакала и откуда знаешь, как меня зовут! – Вовка подтащил меня к единственному на весь район фонарю и встряхнул за плечи.

А он изменился. Сколько я его не видела? Наверное, больше года. Последний раз мы встретились совершенно случайно на какой-то презентации в одном модном клубе. Я была с Вадимом, да и Вовка, помнится, тоже не скучал. Он показался мне тогда таким забавным: привычно взъерошенный, с волосами этими своими рыжими, с ухмылочкой привычно-ироничной, в привычных вытертых джинсах. В одной руке он держал бокал чего-то горячительного, а второй обнимал за тонкую талию белокурую нимфетку. Они славно смотрелись, Вовка и эта нимфетка. Я за них тогда даже порадовалась. Порадовалась и немного взгрустнула, потому что Вовка был единственным лучом света в темном царстве моего прошлого. И этот луч теперь озарял не мою дорожку. Не то чтобы я думала о нем каждый божий день, но вспоминала довольно часто и звонила ему не реже раза в месяц, и поздравляла со всеми праздниками, потому что луч света и единственный настоящий друг.

И вот сейчас настоящий друг держит меня за шкирку, обзывает козой и хочет знать, откуда я взялась. А у самого взгляд холодный-холодный и шарфа на шее нет. Не было раньше у Вовки Козырева такого взгляда, а без шарфа мой друг в холодную погоду и носа из дома не показывал. Что же с Вовкой случилось?

– Эй! – Он встряхнул меня так сильно, что очки слетели на землю. Слетели и, похоже, треснули, и лицо его сразу стало нечетким, почти прежним. Без очков, пожалуй, лучше, есть иллюзия того, что ничего не изменилось. – Ну, что ты молчишь? Язык от страха проглотила? Да не бойся, все самое страшное с тобой уже случилось. Вон промокла до нитки.

– Да. – Я подняла очки, сунула их в карман пальто и зябко поежилась – холодно, черт возьми. – Спасибо, что вмешался.

– Ерунда. – Продолжая одной рукой удерживать меня за шиворот, второй Вовка зажег сигарету. Странно, он же не курил никогда. – Ну, куда тебя теперь такую мокрую?

– К себе. – Сердце испуганно замерло, но слово – не воробей, и я решилась: – Козырев, возьми меня к себе. Хотя бы на этот вечер.

Он же добрый, в детстве он всех блудных котов в дом тащил, и голубей с перебитыми крыльями, и меня, когда от очередного маменькиного дружка пряталась. Неужто сейчас бросит бедную девушку в беде?

– А зачем ты мне? – Лица коснулось щекотное облачко дыма, и мне самой вдруг захотелось закурить. – И откуда ты меня знаешь?

Он спрашивал и всматривался в меня с бесцеремонной пристальностью, поворачивал и так и этак, наверное, пытался вспомнить, кто же я такая. Он вертел меня, а я не сопротивлялась, я для себя решила кое-что очень важное. Если Вовка меня нынешнюю в беде не бросит, если возьмет под свое крыло, я ему во всем признаюсь. Должен же у меня и в этой новой жизни быть хоть кто-то по-настоящему близкий и надежный, такой, как Вовка...

– Я тебе расскажу, – пообещала я и чихнула. – Потом...

– Расскажешь? – Вовка сделал глубокую затяжку и отшвырнул недокуренную сигарету. – Ну, поехали, Шахерезада.

– Почему Шахерезада?

– Потому что будешь мне на ночь глядя сказки рассказывать. Ты же у меня ночевать собираешься, я правильно понимаю?

Я молча кивнула.

– Ну, тогда вперед, коза неместная! – Наверное, он веселился, он вообще был очень веселым парнем, мой друг детства Вовка Козырев, но что-то в голосе его мне не понравилось, что-то было в нем непривычное. – Тебя как зовут-то, Шахерезада?

– Ева, – ответила я раньше, чем успела подумать.

– Ева... – Он не спрашивал, он точно пробовал мое имя на вкус. – Красивое имя.

– Да, Ева-королева...

– Что?

– Ничего. Ева хорошо рифмуется со словом «королева», один мой друг меня так называл.

Может, и не нужно было всех этих загадочностей. Может, правильнее было сказать правду прямо в лоб, но я решила, что гуманнее Вовку сначала подготовить. Потому что правда у меня получается очень уж к здравому смыслу недружественная. Зачем же травмировать хорошего человека. Я ему все расскажу, только чуть позже.

– Я тоже так называл... – Он зажег очередную сигарету. Зачем было прежнюю выбрасывать? – Одного человека.

– А он? – Хреновый из меня психолог, не те вопросы задаю.

– А он ушел. – Вовка дернул меня за рукав. – Пойдем-ка, Шахерезада, а то ты скоро совсем околеешь.

Машина у него была хорошая, не из дешевых. И пахло в ней вкусно: не вонючим освежителем, а дорогим парфюмом. Прежде чем усесться на пассажирское сиденье, я сняла пальто, чтобы не выпачкать салон и не испортить другу детства настроение. Мальчики – они все одинаковые, машины – это их фетиши, а с чужими фетишами надо поделикатнее. Любопытно, что у Вовки за работа, на которой можно на такое вот авто заработать? Ничего-то я про друга детства не знаю, даже обидно.

Он уселся за руль, включил зажигание и климат-контроль, посмотрел на меня задумчиво. Наверное, уже пожалел, что дал слабину и связался с незнакомой девицей.

– А камешек с собой повезем? – спросил с коронной своей усмешкой.

– Камешек? – Так и есть: вот он, булыжник – оружие пролетариата. – Нет, камешек не повезем.

– Тогда выбрасывай, – велел он. – И пристегнись.

Я послушно выбросила булыжник, пристегнулась, сложила руки на коленях. Вовка поразглядывал меня еще секунду-другую, а потом тронул машину с места.

Мы ехали в тишине, он не стал включать даже приемник. Так не похоже на Козырева, сколько его помню, он любил, чтобы шумно и весело, и звук вокруг. И не курил, и не хмурился, и шарф носил чуть ли не до самого лета. А сейчас я его не узнавала. Вовка был из породы мужиков, которые едва ли не до старости выглядят пацанами. Именно выглядят, а не рядятся в молодежные шмотки, закрашивают седину и делают пластику. Вовкина молодость была какой-то совершенно естественной, органичной и весьма удачно сочеталась с его замечательной способностью со всеми находить общий язык. Я не помнила, чтобы Козырев молчал хоть несколько минут подряд, и сидел спокойно, и не пытался делать сразу несколько дел, но этот нынешний Козырев изменился до неузнаваемости. Нет, не внешне, внешне он оставался все тем же пацаном из соседнего двора, другом детства, но внутренне... Что-то было с ним не так, что-то в нем работало теперь неправильно. Или, наоборот, слишком правильно – я никак не могла разобраться. Раньше бы я спросила об этом в лоб, а сейчас почему-то стеснялась. Да и кто я такая, чтобы задавать ему глупые вопросы? Так, коза неместная...

• Предыдущая
• 24/54
• Следующая