Рыбалка на живца - Кораблев Артем - Страница 35

• Предыдущая
• 35/37
• Следующая

— Что вам от меня надо?! — почти выкрикнул я.

Залыгин, тяжело дыша, остановился. Прямо напротив меня. Несколько мгновений он молчал, переводя дух. Затем сделал еще шаг вперед и сунул мне под нос руку с вытянутым пальцем. Я инстинктивно отпрянул.

— Ты… это… не болтай, — угрожающе начал он. — Понял, пацан, не болтай! У тебя язык длинный, ты его укороти. Понял?!

— Понял, — ответил я.

— Ну все. — Залыгин отвернулся и пошел в сторону автобусной остановки. Беда на сегодня для меня миновала.

Я еще стоял у забора некоторое время, чтобы отдышаться и привести свои нетшы в порядок, потом тоже побрел к дому.

Отца еще не было. Мама накормила меня ужином, и я почувствовал, что смертельно устал. Пожелав маме спокойной ночи, я удалился в свою комнату и завалился спать. С отцом поговорю завтра.

Утром меня разбудил Тамерлан, просился выйти. Сидел и свистел носом у моего уха. Я пошел за поводком и вспомнил, что обещал дяде Гене прийти сегодня на рыбалку, а он мне обещал стропу для Тамерлана. Так я и сделал.

Хорошо было на улице, свежо, воздух чистый. После пережитого прошлым вечером ужаса все казалось мне особенно прекрасным, необычным, заслуживающим внимания. Я слушал птиц и вдыхал знакомые запахи утреннего Узорова. Никто мне не попался по дороге на реку и на берегу тоже, до самой ямы, там с удочкой уже сидел дядя Гена. Он откуда-то притащил здоровый булыжник и сидел на нем, как на табуретке.

— А-а, пришел? Это хорошо. Это правильно, — закивал мне дядя Гена. — Ты пса-то своего привяжи, а то опять всю рыбу распугает.

Я привязал Тамерлана к стволу ивы, склонившейся над водной гладью.

— Ну, где стропа?

— Здесь, здесь стропа. Ты не спеши, садись рядом, порыбачим. Будет тебе стропа, — улыбнулся дядя Гена.

Некоторое время мы удили в молчании, но дядя Гена долго так не может.

— Угрюм, значит, не придет. В Ильинское поехал, на живца ловить. Ну и хорошо. У него своя ловля, у нас своя. Без него нам даже веселее будет.

Я молчал, не хотелось даже вспоминать о Залыгине.

— Ты чего сегодня такой молчаливый?

— Да так.

— А вчера-то такой разговорчивый был, про улики рассказывал, хе-хе… — Дядя Гена опять усмехнулся.

— Так есть ведь улики, дядя Гена, — устало сказал я, — есть.

— Отцу еще не рассказывал?

— Нет.

— Ну и хорошо.

— А вам-то что с этого?

— Мне? Да как тебе сказать, ты и сам поймешь скоро. Охо-хо, Саня, как жизнь-то иной раз поворачивается. Вон Коломенцев, был и нету.

— А вы что, с ним тоже были знакомы?

— Был, был. Как же, очень даже был. Сема ваш меня с ним познакомил.

Я с интересом глянул на дядю Гену.

— А вас-то он зачем с ним знакомил?

— Дело у меня к нему было, Саня, дело. Да плохим человеком оказался этот Коломенцев. Хоть о покойниках и не принято говорить дурно, но уж тут наплевать. Денег я у него занял.

— Вам-то зачем деньги, дядя Ген?

— А это не твое дело. Впрочем, все равно. Уехать хотел я отсюда, Саня, уехать. Это вы все сюда рветесь, в деревню. А я наоборот. Надоело мне тут. Я ведь не всегда таким был. Сам-то я из города, из Москвы даже, вернее, из Перова, ну уж это давно Москва.

— А тут-то вы как оказались?

— Жизнь, Саня, все жизнь. Помотала она меня и из Москвы выкинула.

— Сидели, что ль?

— Зачем сидел? Не сидел. Я всю жизнь честно прожил.

Дядя Гена вдруг замолчал, глядя на воду.

— Вот сейчас что-то…

— Что?

— Да так. Понимаешь, хотел я одного, получил другое, обиделся, очутился здесь, стареть начал, а впереди… Ничего- то, Сань, не видать. Вот я и решил отсюда уехать. И Сема меня ваш с Коломенцевым познакомил.

Дядя Гена отложил удочку и поднялся с камня. На камне аккуратными кольцами была уложена стропа, и сам камень был перевязан ею крест-накрест.

— Что это вы его так перебинтовали? — удивился я. — Боитесь, что ль, что развалится.

— Сейчас поймешь, сейчас все поймешь, — приговаривал дядя Гена. — Поплавки мои где?

— Какие поплавки? — окончательно обалдел я.

— Какие, говоришь? Улика твоя! — Дядя Гена с перекошенной рожей прокричал это мне в лицо.

Я все еще не мог сообразить, о чем, собственно, идет речь и при чем тут моя улика.

— Впрочем, — успокоился дядя Гена, — скажем, я их тебе подарил. Мы ведь друзья… были. — На последнем слове дядя Гена сделал ударение. — Главное, что ты не рассказал никому. И не расскажешь. Ну теперь ты все понял? — очень холодно спросил дядя Гена, глядя мне прямо в лицо.

А я действительно понял. Я понял, зачем мы тут, при чем тут стропа, для кого этот камень, почему он этой стропой перевязан и что сейчас будет. Я рванулся назад, но дядя Гена прыгнул на меня, как какой-нибудь тигр на оленя. И все ж он смог только схватить меня за ноги ниже колен. Мы оба повалились в грязь. Я выдернул скользкий сапог из кольца его рук и со всей силы ударил подошвой в лицо.

— Ох ты! Гнида! — охнул дядя Гена, судорожно ловя левой рукой мою свободную ногу и держа другую, словно клещами.

Тогда я резко сел и, как учил меня Сема, дважды ударил кулаком дядю Гену в глаз. Вышло неплохо — он меня выпустил. Я вскочил и бросился прочь от реки, но предательская слякоть сыграла со мной злую шутку: поскользнувшись в самом грязном месте, я растянулся на животе. Еще секунда — и тяжелое тело навалилось на меня и придавило к земле. Одной рукой дядя Гена наглухо закрыл мне рот, так что я и мычал-то еле-еле, а второй вцепился в затылок и стал выкручивать мою бедную голову. Я тоже вцепился в его узловатые, пахнущие грязью, табаком и червями руки и что было сил пытался сдержать их, помешать, сопротивлялся по мере возможности.

Дядя Гена был гораздо сильнее. Очень скоро голова моя налилась свинцовой тяжестью, молотом застучало в ушах и черно-красная мгла поплыла перед глазами. Я уже ничего не видел, кроме этой мглы, но еще слышал, как хрипит сдерживаемый ошейником Тамерлан, тщетно пытаясь сорваться с привязи. И вдруг хрип перешел в рев, в тот самый отвратительный и страшный рык, который издает бультерьер, бросаясь на горло противнику. А потом я услышал крик и тоже отвратительный хруст, это затрещали дяди Генины кости, когда капкан челюстей Тамерлана защелкнулся на плече убийцы…

Я лежал на траве и ловил ртом свежий воздух, дыша всей грудью, и никак не мог отдышаться. Рядом в грязи лежали Тамерлан и дядя Гена. Дядя Гена молчал, потому что был без сознания, а Тамерлан зло и глухо ворчал сквозь сжатые на плече дяди Гены зубы.

После всего, что было, мне как-то не хотелось освобождать своего противника, кто его знает, чего он еще удумает. И я не знал, что теперь, собственно, делать.

— Ну, жив? — неожиданно услышал я и сразу понял, что это Светка. Прямо как в тот раз, когда нас били вместе с Жекой у Митяева и тоже на речке — мистика какая-то…

— Ты Тамерлана отвязала? — спросил я вместо ответа.

— Не успела, поводок лопнул, он сам порвал.

— Молодец, молодец, хорошая собачка, — погладил я по башке Тамерлашку, но он только зарычал еще больше, срываясь на хриплые нотки.

Светка стояла и молчала, глядя на нас троих. Я кивнул на дядю Гену:

— Он убийца…

— Вижу, — ответила Светка.

— А ты откуда?

— Ты же сам вчера приглашал меня сегодня на яму, — укоризненно сказала Светка. — Раньше я не могла.

Мне стало стыдно, но я-то говорил все это только для того, чтобы не ходить с ней вечером вдвоем на реку, боялся Залыгина.

— Извини, не до того сейчас просто. Я поднялся с травы и обнял Светку.

— Мы с Тамерланом подежурим, он теперь навряд ли что сможет. — Я имел в виду дядю Гену. — А ты бери мой велик и езжай в Узорово к Семе, спросишь моего папу, зовут Владислав Николаевич Губин, им все расскажешь. Только побыстрее, пожалуйста, а то кто его знает…

Светка молча подняла горный, уселась по-девчачьи в седло и покатила… Если бы она только знала, что в тот миг со мной творилось, как я ей был благодарен, и вообще, гораздо больше…

• Предыдущая
• 35/37
• Следующая