Тот, кто шепчет - Карр Джон Диксон - Страница 34

• Предыдущая
• 34/52
• Следующая

— Да. Думаю, не принесет.

— Она выйдет из поезда на «Камден-таун». Так же поступим и мы. Садитесь.

Их уши наполнял негромкий шум летящего через туннель поезда. Вагон качался и скрипел, свет ламп с матовыми стеклами плясал по обивке сидений. Терзаемый сомнениями, Майлс опустился на двойное сиденье рядом с Барбарой.

— Не в моих правилах задавать слишком много вопросов, — продолжала Барбара, — но я просто схожу с ума от любопытства с тех самых пор, как говорила с вами по телефону. Почему вы так стремитесь догнать Фей Ситон?

Поезд остановился, и двери плавно открылись.

— «Чаринг-Кросс»! — добросовестно выкрикивал дежурный. — Поезд до «Эджвара»!

Майлс вскочил.

— Но ведь все в порядке, — умоляющим тоном сказала Барбара. — Если доктор Фелл считает, что она отправится к себе, то она выйдет только на «Камден-таун». Что может случиться за это время?

— Не знаю, — честно ответил Майлс. — Послушайте, — прибавил он, снова садясь и беря ее за руку, — я познакомился с вами совсем недавно, но вас не покоробит, если я скажу, что сейчас предпочел бы поговорить именно с вами, а не с кем-либо другим из известных мне людей?

— Нет, — ответила Барбара, отводя глаза, — не покоробит.

— Не знаю, как провели этот уик-энд вы, — продолжал Майлс, — но мы имели большой гала-парад с вампирами, чуть ли не с убийствами и…

— Что вы сказали? — Она быстро высвободила руку.

— Да! И доктор Фелл утверждает, что вы владеете какой-то невероятно важной информацией. — Он помолчал. — Кто такой Джим Морелл?

Поезд с лязгом и стуком мчался в пустоте туннеля, ветер из окон шевелил волосы.

— Вы не можете впутывать его во все это, — сказала Барбара, и ее пальцы крепче сжали сумочку. — Он ничего не знает, он никогда ничего не знал о смерти мистера Брука! Он…

— Хорошо! Но не могли бы вы сказать, кто он?

— Он мой брат. — Барбара облизнула очень гладкие розовые губы — не столь притягательные, не столь пьянящие, как губы той кроткой голубоглазой женщины, которая ехала сейчас в первом вагоне их поезда. Майлс отогнал эту мысль, а Барбара быстро спросила: — От кого вы услышали о нем?

— От Фей Ситон.

— Вот как! — Она казалась слегка удивленной.

— Я сейчас вам все расскажу. Но сначала необходимо кое-что уточнить. Ваш брат… где он сейчас?

— Он в Канаде. Он три года был в плену у немцев, и мы считали, что его нет в живых. Джима послали в Канаду на лечение. Он старше меня и до войны был уже довольно известным художником.

— И, как я понял, он был другом Гарри Брука.

— Да. — Следующую фразу Барбара произнесла тихо, но очень отчетливо: — Он был другом этой мерзкой свиньи Гарри Брука.

— «Стрэнд»! — выкрикнул дежурный. — Поезд до «Эджвара»!

Подсознательно Майлс внимательно вслушивался в его слова, улавливая постепенное затихание стука колес при приближении к остановкам, каждый звук и толчок при открывании дверей. Самым важным сейчас для него было не пропустить тот момент, когда дежурный закричит: «Камден-таун».

Однако… мерзкая свинья? Гарри Брук?

— Есть один момент, — продолжал Майлс, взволнованный и смущенный, но настроенный тем не менее чрезвычайно решительно, — о котором вам следует узнать, прежде чем я расскажу о том, что произошло. И он заключается в следующем. Я доверяю Фей Ситон. У меня возникал конфликт практически со всеми, кому я об этом говорил: с моей сестрой Марион, со Стивом Кертисом, с профессором Риго, возможно, даже с доктором Феллом, хотя я не совсем понимаю, какую позицию занимает он. И поскольку вы были первым человеком, который предостерег меня в отношении нее…

— Я предостерегла вас в отношении нее?

— Да. Разве это не так?

— О! — прошептала Барбара.

За окнами мелькали цилиндрические стены туннеля. Барбара Морелл слегка отодвинулась от Майлса. Свое «О!» она произнесла с величайшим изумлением, словно не могла поверить собственным ушам.

Майлс инстинктивно почувствовал, что сейчас ему предстоит увидеть все в новом свете, что,его точка зрения на происходящее не просто ошибочна — она вообще не имеет ничего общего с действительностью. Барбара смотрела на него во все глаза, приоткрыв рот. В этих серых глазах, изучавших его лицо, постепенно появилось понимание, смешанное с недоверием, потом она почти рассмеялась и беспомощно взмахнула рукой…

— Вы подумали, — добивалась она ответа, — что я?…

— Да! Разве это не так?

— Послушайте, — в голосе Барбары звучала глубокая искренность, и она взяла Майлса за руку, — я не пыталась предостеречь вас в отношении нее. Меня интересовало, не сможете ли вы помочь ей. Фей Ситон…

— Продолжайте!

— Мне никогда не доводилось слышать о человеке, с которым обошлись бы так несправедливо, которого бы так мучили и терзали, как Фей Ситон. Я всего лишь хотела выяснить, была ли у нее возможность совершить это убийство, ведь я не знала никаких подробностей. По моему мнению, ее должны были бы оправдать, даже в том случае, если бы она и в самом деле кого-нибудь убила! Но из рассказа доктора Риго следует, что она этого не делала. И я не знала, как поступить. — Барбара слегка взмахнула рукой. — Если вы помните, в ресторане Белтринга меня не интересовало ничего, кроме убийства. События, предшествовавшие ему, обвинения в безнравственности и… другое абсурдное обвинение, из-за которого местные жители едва не забросали ее камнями… все это не имело для меня никакого значения. Потому что от начала до конца все это являлось бесчеловечной инсценировкой, призванной скомпрометировать Фей. — Барбара заговорила громче: — Я знаю это. Я могу это доказать. Я располагаю целой пачкой писем, доказывающих это. Эта женщина попала в ужаснейшее положение из-за лживых слухов, настроивших против нее полицию и чуть не разрушивших ее жизнь. Я могла помочь ей. Я могу помочь ей. Но я слишком малодушна! Я слишком малодушна! Я слишком малодушна!

— «Лейстер-сквер»! — нараспев сообщил дежурный. В вагон вошли два-три пассажира. Но длинный, душный поезд метро был по-прежнему почти пуст. Солдат-австралиец похрапывал. Зазвенела кнопка для связи с находящимся далеко впереди машинистом, двери плавно закрылись. До «Камден-тауна» оставалось еще немалое расстояние.

Майлс ничего не замечал. Он вновь находился на верхнем этаже ресторана Белтринга и следил за Барбарой Морелл, которая не спускала глаз с сидящего наискосок от нее за обеденным столом профессора Риго, наблюдал за ее лицом, слышал тихие, невнятные восклицания, выражавшие недоверие или презрение, лишавшие, например, всякого значения тот факт, что Говард Брук громогласно поносил Фей Ситон в Лионском кредитном банке.

Теперь Майлс находил объяснение каждому ее слову и жесту, которые до сих пор озадачивали его.

— Профессор Риго, — продолжала Барбара, — прекрасно видит и описывает внешнюю сторону вещей. Но он не в силах — действительно не в силах — постичь их суть. Я готова была разрыдаться, когда он в шутку сказал, что не ведает о происходящем вокруг него. Потому что в каком-то смысле это чистая правда.

Все лето профессор Риго воздействовал на Гарри Брука. Он поучал его, формировал его воззрения, влиял на него. Однако он так и не разгадал Гарри. При всех своих спортивных достижениях и красоте (наверное, — заметила Барбара с презрением, — он был просто смазлив) Гарри являлся обыкновенным жестоким мерзавцем, твердо решившим добиться своего.

(Жестокий. Жестокость. Где совсем недавно Майлс слышал это слово?) Барбара закусила губу.

— Вы помните, — сказала она, — что Гарри мечтал стать художником?

— Да. Помню.

— И он все время спорил со своими родителями? А потом, как описывает это профессор Риго, изо всех сил бил по теннисному мячу или шел на лужайку и сидел там, бледный и задумчивый, проклиная все на свете?

— Это я тоже помню.

— Гарри знал: родители никогда не согласятся на то, чтобы он стал художником. Они действительно боготворили его, но именно это и делало их непреклонными. А у него… у него недоставало мужества отказаться от огромных денег и пробиваться в жизни самостоятельно. Мне жаль, что приходится так говорить о нем, — беспомощно прибавила Барбара, — но это правда. И Гарри, задолго до появления Фей Ситон, начал строить в своем извращенном, ограниченном уме планы: как можно заставить родителей сдаться. Когда Фей приехала к ним в качестве секретарши его отца, он наконец понял, как надо действовать. Я… я никогда не встречалась с этой женщиной, — задумчиво произнесла Барбара. — Я могу судить о ней только по письмам. Не исключено, что мое представление о ней совершенно ошибочно. Но мне она кажется кроткой и доброй, действительно неопытной, немного романтичной и не обладающей большим чувством юмора. А Гарри Брук думал о том, как добиться своего. И прежде всего он притворился, будто влюблен в Фей…

• Предыдущая
• 34/52
• Следующая