Смерти нет. Другая дверь Бога - Кейси Эдгар Эванс - Страница 31

Он в недоумении уставился на меня, видимо решив, что я спятил, и направился в душ. Я сидел, как прикованный к месту, поскольку эта сцена сама всплыла в моем уме: трое подростков у небольшого костра в пустыне, а рядом с нами белые ездовые верблюды. Я вижу, как к верблюдам издалека приближаются люди, и я знал, что это были наши семьи. Мы тогда были подростками и, образно говоря, мы угнали семейный автомобиль без разрешения и гонялись на этих верблюдах по пустыне. Я, несомненно, знал, что меня ждет самое суровое наказание из всех, каким я подвергался в своих воплощениях. Я испытывал странный ужас: страх, что меня выпорют кнутом и ужасно побьют палками. Здесь не стоял вопрос, заслуживаю я этого наказания или нет. Просто я испытывал этот странный ужас!

После этого я целый год не общался с этим парнем. Он служил в другом взводе, а меня тогда отозвали в штаб, не дав дослужить основную службу. Потом меня зачислили в другое подразделение и некоторое время я не возвращался в тот взвод, в котором начал свою службу. Затем нас перебросили в Англию.

Тогда я служил в специальном подразделении, и наша работа состояла в обеспечении отдыха (кинофильмы, книги, развлечения) для тех, кто находился на передовой. У нас были самые последние фильмы и портативные кинопроекторы, и мы могли показывать фильмы прямо на поле боя. В нашей коллекции было около сотни фильмов. Нам спускали самые последние фильмы на парашюте. В нашем распоряжении были музыкальные записи, книги, самые разнообразные шоу с участием певцов и циркачей, а также прочие развлечения. Мы обслуживали войска в Англии в течение года, а затем нас присоединили к танковому корпусу генерала Паттона.

Этот молодой человек пришел ко мне, корда мы служили в Англии, и передал мне потрепанную копию книги «There Is a River», которая ходила в его взводе, и сказал: «Я хочу поговорить с Вами об этом когда-нибудь». Его звали Сэм БиниШ. Но затем наши пути снова несколько месяцев не пересекались. Это произошло через шестнадцать дней после дня высадки союзных войск, когда мы, с несколькими грузовиками, пианино, целым оркестром и прочим реквизитом «вторгались» в Европу, приближаясь к берегам Нормандии.

Оказалось, что из нашей троицы Сэм лучше всех поддается гипнозу. Это был удивительный человек.

Другим персонажем в этой сцене кражи верблюдов оказался Билл Эпштейн. Я нашел. И его. Мы с Сэмом лучше познакомились, пока ждали нашей высадки. Однажды ночью некоторые из наших товарищей решили побаловаться гипнозом, и Сэм вызвался добровольно. Он был одним из троих, гипнотизируемых нами, и он отправился в прошлое и заговорил на иностранных языках. Находясь под гипнозом, Сэм встретил своего деда, который, на самом деле, умер еще до его рождения. Он начал говорить со своим дедом. Он хотел пойти с ним и мы с большим трудом вывели его из состояния гипноза. Его дед брал его с собой во все эти путешествия по Индии и Египту. Все это происходило на глазах у пятидесяти солдат, в комнате, переполненной людьми. Мы никак не могли его разбудить. Он разговаривал со своим дедом, которого, разумеется, никто не видел. Мне пришлось шлепать Сэма и применять всевозможные приемы, чтобы вывести из гипноза. Пробудившись, он сразу же вышел из комнаты и в последующие дни был очень расстроен.

В ту ночь, когда я с двух до четырех нес караульную службу, Сэм вышел ко мне. Мы разговорились. В состоянии гипноза он вспомнил все эти путешествия в Египет и Индию, а также странные религиозные обряды посвящения. Поскольку я был немного знаком с тибетским и египетским мистицизмом, я узнал некоторые моменты из того, что он рассказывал мне. Он обладал обширными знаниями. После этого случая я написал его матери об этом. Она вспоминала, что когда он был еще совсем маленьким, он рассказывал, что к нему во снах приходит его дед и берет его с собой в путешествие. Это пугало его. Они водили его к психиатру, который загипнотизировал его и стер память об этом. Но мы снова открыли дверь ко всем этим переживаниям. Он никогда не видел своего деда и знал его только по снам. После этого мы с Сэмом стали неразлучными друзьями и таковыми остались на всю жизнь. В 1980 году он управлял одной крупной корпорацией.

Спустя годы, в день, когда Германия признала свое поражение, наш взвод стоял в небольшой австрийской деревне в баварских Альпах близ Берхтсгадена. Мы добыли замечательного австрийского пива, и я, сидя во дворике одного из уютных домиков, опорожнил целую солдатскую флягу. Дорога, проходящая через деревню, была наводнена остатками австрийской армии: я видел их изможденные, грязные и тощие лица. По обочинам дороги брели военнопленные из соседнего лагеря: поляки, русские, чехи. Американские грузовики сновали туда-сюда, подбирая сложенные вдоль дороги самолетные двигатели. Британские грузовики везли освобожденных летчиков, которые были подстрелены во время первых налетов и заточены на годы в концлагеря, а теперь обрели свободу: они пели, смеялись, восклицали и пили, предвкушая свое возвращение в Англию. Оживление, облегчение, радость, смятение и страх слились в одной почти осязаемой волне.

Пока я сидел здесь, пропитанный пивом и чувством смятения, что-то щелкнуло в моей голове, и я увидел перед собой марширующие полчища крестоносцев, всадников в доспехах, оруженосцев, несущих копья, слуг, конных и пеших, людей в нарукавных повязках с сидящими на них охотничьими соколами в колпачках, кувыркающихся карликов… Меня перенесло во времена крестовых походов.

Эти образы исчезли столь же внезапно, как и появились, словно на короткое время передо мной открылась некая завеса, а затем была задернута вновь. Тем не менее, это видение вызвало во мне некое странное географическое осознание: я знал, где стояло старое здание, где был каменный мост через ручей.

Затем наступило своеобразное ощущение, что «все закончилось», что круг завершен. Когда-то давным-давно я оставил дом и семью и пошел воевать.

В этой жизни я должен был вернуться к тому самому месту, откуда я отправился на войну. Я думал о своей жене и об оставленном дома ребенке, об отце и матери, которые умерли, не дождавшись моего возвращения. Я размышлял о поворотах кармы, о том, что это было своего рода завершением.

Все мои попытки отнести это переживание к пьяному воображению или к воспоминаниям из курса истории, который я изучал в колледже, не смогли притупить это своеобразное ощущение попадания во вневременной мир глубинных воспоминаний.

Я могу привести вам дюжину других примеров подобных переживаний, имевших место в течение моей жизни. И я поделюсь с вами еще одним переживанием.

Мы с Томом Сёрджи ненавидели друг друга с того дня, как познакомились. Мы не знали, как с этим быть. Мы пытались нормально общаться, но это было чрезвычайно трудно. Мы причиняли друг другу душевную боль, а порой и физическую, устраивая драки и потасовки и приводя в замешательство самих себя, соседей по комнате и друзей. Практически весь первый курс обучения в колледже Вашингтона мы не переставая спорили, в основном на две темы: Эдгар Кейси и католическая церковь.

В конце концов, Том настолько достал меня своими насмешками над моим отцом, что я осмелился привести его к нам в дом и познакомить с ним. Это послужило поворотным пунктом в наших отношениях. Отец сделал для него считывание жизни, которое прослеживало корни проблем наших отношений, уходившие в древний Египет. Том просто влюбился в мою семью. И мы стали друзьями на всю жизнь.

Когда Мэри, жену Тома отвезли в больницу рожать их первого ребенка, Том решил проконсультироваться в той же больнице по поводу своего колена. Чтобы убить инфекцию, врачи поместили его в высокотемпературную камеру. Мэри вышла из больницы с малышкой на руках, а Том вышел оттуда, как скелет. На его руках и ногах совсем не осталось плоти, и он не мог ходить. Он являл собой ужасное зрелище. Том хотел попросить отца провести для него считывание, но Мэри не разрешала. Она говорила, что эти считывания ненаучны, и что они, возможно, проделки самого дьявола. В конце концов, она согласилась, поскольку боялась, что Том умрет.