Великое противостояние - Кассиль Лев Абрамович - Страница 67

• Предыдущая
• 67/76
• Следующая

По традиции наших школьных вечеров, Зарубин всегда произносил речь или что-нибудь рассказывал из своей богатейшей жизни.

Мы стали его просить не нарушать обычая и в этот день.

— Ну, разве чтоб не нарушать, — сказал Зарубин и встал, прокашливаясь. — Речь так речь, товарищи! Только вместо речи можно вам про один случай рассказать? Шел сюда, думал о вас, молодежь, и вспоминал. Вот зажал нас сейчас очень крепко немец — что говорить, теснит нас! А мы знаем: судьба у нас все равно впереди просторная. Нас не зажмешь! Мы привыкли к размаху, к широте. За этот простор в жизни своей сейчас наша молодежь на фронте геройствует. Нет! Нам Ленин жизнь так распахнул настежь, что уж обратно в тесноту нас никто не загонит. А был я вот как-то в заграничной командировке — оборудование ездили мы закупать. Вот зашел в один магазин. Непромокаемый плащ купить себе. А продавец, мальчонка совсем, лет шестнадцати, узнал, что покупатель из СССР. Примеряет на меня плащ, а сам все говорит, все спрашивает, как ему бы к нам податься. «Посмотрите, говорит, дорогой господин, на всю мою судьбу. Вот она тут вся. Видите, вон у того прилавка старший приказчик стоит? Вот, если он помрет, так меня на его место поставят, повышение дадут, а может быть, и кого-нибудь другого. Но пока мне обещано. Вот от меня до него четыре метра, говорит. Вот вся моя карьера, жизнь. От этого прилавка до той конторки. Это в лучшем случае», — говорит. Посмотрел я, и жутко мне стало, друзья. Очень уж это наглядно… Действительно, четыре метра, вот и вся дорога. — Зарубин остановился и как бы отмерил глазами эти четыре метра. — Четыре метра на всю жизнь… А у нас с вами, дорогие товарищи, на все стороны простор — не дотянешься. Правда, немец у нас не одну сотню километров сейчас отхватил. Но ведь это что? Мы же с вами понимаем. Мы-то еще плечи не расправили, четверть силы не показали, а он уж на цыпочки вытянулся, чтобы до Москвы дотянуться, достать… Вот почему-то я сегодня об этом все думаю… Ну, Полина Аркадьевна, с праздником наступающим! И вас, товарищи. Я поехал. Счастливо вам!

Он надел фуражку, застегнул шинель, заправил складки за кожаный пояс и оглядел учительскую.

— Отопление не ремонтировали в этом году? — спросил он. — Ничего, Полина Аркадьевна, и отопление отремонтируем, и непременно надстройку сделаем. Зал гимнастический необходим, совершенно необходим! Будем строить, немного обождите. Будем, Полина Аркадьевна! Ну, всего.

Фронтовики откозыряли ему, вскочив, а математик, порывисто, крепко пожав Зарубину руку, с тихим восхищением сказал:

— Завидую! Из железа вы все, что ли?

— Что вы, что вы! — отмахнулся Зарубин. — Самые мы обыкновенные, из нормального человеческого материала.

Он открыл дверь и столкнулся в ней с кем-то. Оба извинились друг перед другом. Новый гость уступил почтительно дорогу Зарубину, а потом из темноты коридора ворвался в учительскую.

— Ромка!.. — закричала я вне себя от радости.

— О-о!.. Какое общество! — как ни в чем не бывало заговорил Ромка. — Здравствуйте, Полина Аркадьевна. И Крупицына тут! Здравствуй, Сима… О-о, смотрите, Юрка здесь! Как говорили древние римляне, пришел на форум, а там полный кворум. Э, да ты, Юрка, уже старший лейтенант! Смотри, когда маршалом станешь, позвони, не забудь!

— Оглушил, совершенно оглушил! — говорила Полина Аркадьевна, затыкая уши.

— Сима, — продолжал Ромка, — а мне ребята говорили, что ты переменила наш умеренный климат на более тропический… Нет, смотрите-ка! Явилась. А я-то думал, что я один буду умница. Удивлю-ка, думаю, Полину Аркадьевну. Докажу ей, что и в эту грозную годину меня влечет невольно к этим берегам неведомая сила… Я узнаю родимые края, здесь все напоминает мне мои незабвенные «неуды», «уды», «хоры». К сожалению, воспоминаний об «отлично» не нашлось…

— Ну, зачем? Что ты на себя клевещешь, Каштан? — рассердилась Полина Аркадьевна. — Что за болтун! У тебя же очень часто были отличные отметки, если не считать последнего полугодия.

— Да ну? Были? — весело изумился Ромка. — Скажите пожалуйста! И почему это плохие отметки помнятся лучше, чем хорошие? Скромность всегда меня губила…

Приход Ромки сразу оживил нас всех. Он рассказал, как они работали на укреплениях, а потом с трудом добрались до Москвы. Многие так и не вернулись оттуда…

Долго мы сидели в тот вечер вместе с нашим директором в учительской, пока наконец Полина Аркадьевна, взглянув на часы, не сказала, что скоро наступит комендантский час и нам пора идти восвояси. Долгухину с его товарищем надо было возвращаться в часть. Математик Евгений Макарович заторопился к себе на квартиру, где он еще не был, потому что вся семья его была в эвакуации. А мы вместе с Ромкой Каштаном, простившись со всеми, пошли по домам.

Когда мы вышли на улицу, радио заканчивало передавать сообщение о торжественном заседании, посвященном 24-й годовщине Октябрьской революции. Мы шли, прислушиваясь.

— А где же все это происходило? — вслух соображала я. — Не на земле и не на небе, говорит Зарубин.

— Значит, под землей. В метро, говорят. Здо?рово все это! Верно?

Мы долго шли в темноте молча, задумавшись. Потом Ромка сказал мне:

— Не ожидал я тебя в Москве застать. Ты что же это, улепетнула?

— Улепетнула.

— Молодец! Хотя, конечно, тут сейчас рискованно быть… — Он помолчал. А я в это время споткнулась в темноте и чуть не упала. — Ну, давай я тебя под руку возьму. Знаю, знаю, что ты этого не любишь. Хоть пора было бы уже глупости эти еще в шестом классе оставить.

— Давай лучше я тебя возьму, — предложила я.

Он отставил руку бубликом, и я оперлась на нее.

— Ты обо мне хоть когда-нибудь вспомнила, Сима? — спросил неожиданно Ромка.

— Сколько раз!

— Ну, и на том спасибо… Слушай, Сима… — Он понизил голос. — Можно мне тебе сказать одну вещь, но дай слово, что это абсолютно никому… Тебе можно доверить?

— Ну, если не доверяешь, можешь не говорить.

— Ну, это я так. Я верю. Иначе бы я не начинал… Я в особой группе. Я уже давно вернулся с укреплений. Мы тут живем под Москвой. И обучаемся… Ну, словом, подробности я тебе не могу говорить. Даже тебе. Могу только сказать, что я теперь радиотехнику знаешь как освоил!

— Кто там? Кто там гуляет? — раздался голос патрульного возле нашего дома. — Идите домой, граждане. Время подходит. Конец хождению по городу. Это там кто?

— Герой Советского Союза Роман Каштан и заслуженный деятель искусства, науки и мануфактуры Крупицына Серафима! — громко отвечал неисправимый Ромка.

Я проснулась на другое утро от тяжелого грохота орудий. «Неужели тревога? — подумала я. — Так рано?..» А мне хотелось в этот день полежать подольше в постели. Был праздник Седьмого ноября, день Октябрьской революции. В комнате было холодно, дом не топили. Я лежала, вспоминая, как хорошо мы проводили в прежнее время этот день.

А за окном над Москвой гремели залпы. Но это не было похоже на яростно-торопливые такты зениток. Пушки били мерно, с ровными интервалами, как будто непреложно утверждали: «Быть тому!» И эхо залпов перекатывалось в улицах: «Быть-тому! Быть-тому!»

В соседней комнате говорило радио. И наш жилец, майор Проторов, подбежал к моей двери и распахнул ее, крикнув мне: «Слушайте, Сима, слушайте! Парад на Красной площади. Понимаете, на Красной площади! Вот это здорово. Это Гитлеру оплеуха. Это на весь мир дело».

И снова праздник стал праздником. И весь день я ходила как именинница.

А вечером мне пришлось выступать в клубе зенитчиц. Он помещался глубоко под землей. И девушки-зенитчицы громко аплодировали мне. Все-таки ведь наша картина тоже напоминала о том, как гибельна для врага Москва, даже если враг дошел до нее.

На фронте под Москвой наступило как будто короткое затишье. Враг медленно нажимал на дальние подступы к Москве и, видно, готовился к решающему прыжку на город. Это все понимали.

В конце ноября утром ко мне пришел наш комендант Ружайкин.

• Предыдущая
• 67/76
• Следующая