Советы одиного курильщика.Тринадцать рассказов про Татарникова. - Кантор Максим Карлович - Страница 26
- Предыдущая
- 26/53
- Следующая
— Полегче, Сергей Ильич, — встрял все-таки Гена, — вы что, утверждаете, что наши чиновники — не люди?
— В слове «оборотень» не содержится оскорбления. Оборотни, они не плохие, они просто иные. В мире ясных культурных валентностей, в том мире, где исторический процесс обеспечил ученых знанием культурной составляющей всякого общества, в этом самом мире Россия пребывает до сих пор абсолютно неизученной — и тем самым остается непредсказуемой величиной. Говорят о «загадке русской души», а на деле имеют в виду наибанальнейший вопрос: хотят русские с нами дружить — или шарахнут по нам бомбой? Они за разрядку — или за гегемонию? Стягивают войска к границе, чтобы напасть — или чтобы провести дружественные военные учения? Самое поразительное, что ответа на этот вопрос не существует — и спрашивать политического лидера об этом все равно что спрашивать мистера Джекила о том, что сделает ночью мистер Хайд. Мистер Джекил этого не знает, не может знать! Он искренне хочет дружить, милый русский политик с интеллигентным лицом! Он расположен к сотрудничеству! А почему завтра начнет войну, вырубит газ или еще что-нибудь выкинет — он об этом никак не догадывается.
Татарников обвел нас взглядом: все ли понятно, не упустил ли он чего в объяснении.
— Ну, разумеется, — добавил, — непонимание Западом Востока, а Востоком — Запада имеет свою, очевидно, еще более сложную историю. Стена непонимания меж культурами не может быть, в отличие от Берлинской стены, разрушена за одну ночь — и надо ли это делать в принципе? Но наличие в подлунном мире культурно-исторического оборотня — России — делает границу меж Востоком и Западом проницаемой, не вполне четкой. То, что случается с Россией, ее западные и восточные соседи обычно трактуют как свидетельство глобальных тенденций — а на деле это лишь циклы существования оборотня. Любопытно, что перемену, случившуюся с Россией двадцать лет назад, Запад склонен был интерпретировать как объективное свидетельство своей победы над восточной конструкцией. А эта перемена была лишь определенным этапом в жизни вервольфа. Пропел петух, и реформы оказались не то что забыты — просто речь уже не о них. Они неактуальны для нового цикла жизни.
— Все это замечательно, — сказал я историку, — и наверное, интересно для политологов. Но простите, Сергей Ильич, как это относится к конкретной истории? И еще: эти ваши рассуждения — они хоть соотносятся с наукой? Наука-то что нам говорит?
— Насколько я могу судить, — отвечал Татарников, — сказанное мной не противоречит теории дарвинизма. Если верно учение Дарвина, то есть теория восхождения от более примитивных видов к более сложным, возможен и обратный процесс. Более того, в истории оба эти процесса происходят постоянно, идут встречные движения. Оборотни — это такие существа, которые участвуют попеременно то в поступательном движении, то в возвратном. Вот и все.
— И вы полагаете, что существа, увиденные Денисом Макаровым…
— Обыкновенные оборотни. Да, они — соломенные чучела. Но они же и культурные чиновники.
— А как быть с фактом людоедства?
— Вы спрашиваете, съели француза или нет? Не могу вам твердо ответить на этот вопрос. Мир оборотней все-таки мир особый. Как они соревнуются меж собой, каким способом выясняют отношения — остается лишь гадать. Возможно, они француза и съели — однако, как видите, цикл бытия сменился, и француз по-прежнему гуляет по Парижу. В конце концов, не только в России оборотни имеются.
Я заметил, что в этот вечер мы даже не выпили водки — разговор затянулся за полночь, и пора было уходить. Не могу сказать, что мне все стало ясно, ну а Гена выглядел совсем потерянным.
— Так что же, и дело заводить не стоит? — спросил следователь.
— Вам решать, голубчик.
— Пойдем! — Гена встал, и мы пошли к дверям.
С порога он спросил:
— А как объясняете крысу?
— Крысу?
— Ну, крысу, которую кололи иголкой. Это что такое, по-вашему?
— Ах, крыса! Ну, это совсем просто. Полагаю, что это всего лишь одна из ипостасей современного искусства. Если живые существа оборачиваются предметами, а страны и культуры перекидываются в свои противоположности, отчего бы субстанции искусства не мимикрировать в животное. Искусство Вавилона, например, осталось в образе льва. Современное искусство — это маленькая крыса, и над ней ставят опыты. Вот и все.
Мы с Геной Чухонцевым смотрели на хозяина — и недоумевали. Что он нам сегодня наплел? Средневековый бред, алхимия.
— Прикажете в рапорте писать про упырей и суккубов? — Гена сказал.
— Сергей Ильич, — осторожно спросил я, — а другой версии нет? Ну, знаете, у историков бывают разные версии.
— Отчего же, — охотно ответил Татарников, — есть и другая версия, попроще. Дело было так. Работники музея собираются по ночам кроить бюджет — или как это теперь называется?
— Пилить бюджет, — машинально поправил Гена Чухонцев.
— Именно так. Государство, как помню из вашего рассказа, выделило деньги на строительство нового музея? Вот сотрудники и приходят за полночь, чтобы им никто не мешал, и распределяют по своим нуждам государственные дотации. Полагаю, все и везде делают теперь именно так. И работники современного искусства не исключение. Они сидят в полутемной комнате и делят деньги. Неожиданно врывается неизвестный молодой человек. Кто это может быть? Налоговый инспектор? Милиционер? Вор? Сотрудники музея решают прикинуться куклами — опыт у них грандиозный. Они всю свою жизнь устраивают нечто подобное на выставках. Я ведь не ошибаюсь, голубчики?
— Это точно, — сказал я, — такого искусства у нас много.
— Вот они и повторили одну из выставок. Замерли, заговорили механическими голосами. Как видите, трюк удался. Мальчик натерпелся страху и убежал.
— А крыса, крыса-то что?
— Далась вам эта крыса! Ну, если вам не нравится крыса в качестве ипостаси современного искусства, могу предложить крысу как символ государственного бюджета. В пустых закромах, как правило, остаются только крысы. Пусты закрома нашей Родины — одни крысы шныряют. Вполне возможно, это ритуал такой воровской — когда делят бюджет, гоняют по столу крысу. Не знаю, сам ведь я никогда бюджета не делил.
— Сергей Ильич, — взмолился Гена, — а какая из версий — правдивая? Обе они какие-то странные! Какую выбрать?
— Не знаю, сами выбирайте. Но имейте в виду, голубчики, в истории все версии правдивы одновременно.
— Как это?
— А вот так. История — тоже оборотень.
Мы вышли на улицу. Шел дождь.
— Зайдем куда-нибудь, выпьем? — спросил следователь.
— Да, пожалуй. Странно, что Татарников нам не налил.
— Вот и я чувствую, чего-то не хватает.
Туманы Лондона
Что бандиты? Наши Соловьи-разбойники похожи на детей — наивные, падкие на яркие побрякушки. Есть люди страшнее. Я видел однажды председателя благотворительного фонда, и скажу честно: рад был, что ноги унес с той встречи. Тихий медовый голос, теплая мягкая ладонь — этот человек способен на все.
Есть такая штука, внутренний голос называется. Внутренний голос мне всегда говорил: сиди тихо. Если занимаешься криминальной хроникой — пиши только про бандитов, оно безопаснее. Однако меня все же втянули в политику.
Случилось вот что: в Лондоне погиб полковник КГБ. То есть он некогда был полковником КГБ, а затем объявил себя борцом за демократию — и уехал в Англию. Он успел дать интервью Би-би-си, сказал, что не может молчать и расскажет правду о тюрьме народов, то есть о России, а потом вышел на улицу, провалился в канализационный люк и захлебнулся в нечистотах. Так что правды о тюрьме народов никто не узнал. Можно считать это совпадением — пришел человек на радио, сообщил о планах, вышел на улицу, упал в канализацию. Может, конечно, так все и было. Но мировая прогрессивная общественность не поверила в совпадение, по миру пошли демонстрации: не дадим убивать раскаявшихся полковников КГБ! Высказались по этому поводу все кто только мог. Общий вердикт был прост: полковнику заткнули рот. Точнее говоря, залепили рот фекалиями. КГБ и не такие штуки проворачивало. Подумаешь, хитрое дело — послали пару водолазов в канализацию Лондона, они сидели там, может, недели две и поджидали, пока объект приблизится к люку. А дальше дело техники — схватили клиента за ноги и утопили в говне. Как они сами там не померли, в нечистотах? Ну на то они и профессионалы, люди тренированные.
- Предыдущая
- 26/53
- Следующая