Алые погоны - Изюмский Борис Васильевич - Страница 43

• Предыдущая
• 43/50
• Следующая

— Ну, зачем же быть таким вредным? — неодобрительно посмотрела на мужа Татьяна Михайловна. — Ведь ты, насколько я помню, говорил мне даже, что Илюша — твой любимый воспитанник.

— Вот в том-то и дело! — возбужденно воскликнул Веденкин. — Кто скажет, что я не вправе иметь любимых? А раз любишь — ничего не прощай, требуй больше, чем с кого бы то ни было!

— Тяжеловатая любовь, — засмеялась Татьяна Михайловна, но в ее смехе слышалось согласие.

И все же успеваемость и отделении Беседы продолжала оставаться низкой. Лишь недели на две хватило у ребят нового подъема после вторичного посещения генерала; почти исчезли двойки, Самсонов получил первую тройку по русскому языку. Но прошел порыв, и снова посыпались плохие оценки. Не помогли ни наказания ленивых, ни увещания беспечных. Обиднее всего капитану было то, что могли бы успевать все. Но двойки возникали сразу вслед за пятерками, исчезали сегодня, чтобы завтра с необыкновенной легкостью появиться вновь: у Авилкина — по лености, у Самсонова — из-за беззаботности, у Каменюки — по настроению. Выработался какой-то особый «стиль»: припасали силы к финишу четверти, чтобы как-нибудь придти на тощих тройках. По-своему решали, что победителей судить не должны. Даже Максим Гурыба увлекся созданием летательного аппарата, в котором двигателем должен быть черный жук, и стал заниматься гораздо хуже.

В поисках способа, каким можно было бы заставить отделение учиться в полную силу, Алексей Николаевич обратился за помощью к Боканову. Вместе разработали они план наступления. Главный удар должен был нанести комсомол первой роты. Беседа привел к себе в класс Ковалева.

— Вы утверждаете, — обратился капитан к своим ребятам, — что всем успевать невозможно? Вот спросите у воспитанника первой роты, почему в их отделении нет отстающих?

Беседа холодно посмотрел на класс и вышел, плотно закрыв дверь, словно подчеркивая этим нежелание вмешиваться в их личные дела.

Ковалев начал сразу с главного, без всяких подходов к вступлений:

— У нас все успевают потому, что много работают, честно относятся к своим обязанностям…

— У вас ум развитый! — ввернул Авилкин, знающе поматывая головой.

— А вы что — недоразвитые? Умственно отсталые? — язвительно спросил Ковалев. — Вы что, хотите, чтобы первая рота вас как лодырей к себе даже близко не подпускала? Вы думаете, можно училище позорить — и вам сойдет? Так мы не позволим! Мне ребята поручили сказать — если за эту неделю не выправите успеваемость, вход в нашу роту для вас закрыт. И на все училище прославим — в четвертом отделении пятой роты люди без чести и совести! Дармоеды просто! Напишем о вас в Ставропольское училище и в «Пионерскую правду». На весь Союз опозорим!

Почему Володя выбрал для оповещения именно Ставропольское училище, он и сам бы не смог объяснить, но слова его произвели нужное впечатление.

Ребята сидели нахохлившись. Они никак не ждали такого оборота разговора. Если бы эти же слова произносил воспитатель, это было бы неприятно, но естественно. Офицер просто отчитывает, нагоняй дает и будет еще не раз отчитывать и давать нагоняй — такая уж его обязанность. Но слышать это от Ковалева — совсем другое.

— От имени отделения заявляю, — оскорбленно поднялся Илюша Кошелев, — что честь у нас есть…

— Посмотрим! — недоверчиво бросил Володя, и на этом разговор закончил. Но в классе, после его ухода, еще долго было шумно.

— Купить хотят! — предостерегающе крикнул Авилкин, но его голос потонул в возбужденных возгласах.

— Мы что ж, хуже всех? — вскочил на парту Максим.

— Если захотим — докажем, — поддернул его Дадико, становясь на парту рядом.

— Тише! — вышел к столу Каменюка. — Кто как, а я, вот провалиться мне на этом месте, меньше четверки теперь получать не буду.

— По русскому не получишь! — пискнул Самсонов.

— Не получу? — грозно спросил Артем, надвигаясь на Сеньку плечом.

— Получишь, — быстро согласился Сенька.

— Ребята, — старался перекричать всех Кошелев, — ребята!

Шум немного смолк.

— Я от имени отделения слово дал, — так, значит, все решили! Возьмемся?

Голосовать, подняв руку, еще не умели, поэтому просто закричали разом, как кричали далекие предки на вече:

— Возьмёмся!

…Три дня прошло без единой двойки. Беседа ходил, потирая руки от удовольствия.

На четвертый день подвел Авилкин. Нина Осиповна вызвала его к доске:

— Пьюпл Авилкин, анса зё фолоуин квесчен… (воспитанник Авилкин, ответьте на следующий вопрос.)

По всему видно было, что Авилкин урока не учил, но он сделал мину человека, который заранее знает о замысле «срезать» его, и поэтому, не желая быть жертвой преподавательской придирчивости, предпочитает молчать.

Маленькая, с точеным лицом и неспокойными руками, преподавательница английского языка, первый год работавшая с детьми, решила, что и впрямь Авилкин, может быть, думает, что она нарочно задает ему трудные вопросы, и предложила еще два полегче, но и они, конечно, остались без ответа. И уже улыбочка напускной обиды заскользила по губам Павлика, и он готов был всем видом показать, что «англичанка» придирается, и вызвать тем поддержку общественного мнения, — когда с задней парты раздался чей-то настойчивый шопот:

— Авилка, думай!

Павлик стушевался, съежился и, получив двойку, пошел, виновато помаргивая, к своей парте, сопровождаемый осуждающим шопотом:

— Подвел, Авилка…

— Эх, ты…

В перемену, как только вышла за дверь учительница, Павлика окружили возбужденные ребята.

— Вы чего пристали! — зло огрызнулся он, ища хоть один сочувствующий взгляд.

— Слушай, Павлуша, — сказал твердо Дадико, — если ты еще раз подведешь отделение, ты мне не друг.

Авилкин хотел послать его к чорту, сказать, что он и не нуждается в таких друзьях, что он и сам знает, как нужно отвечать, и много таких друзей найдется, но увидел столько недружелюбных глаз, что пробормотал, ни на кого не глядя:

— Ну, чего пристали? Выучу… — Неохотно волоча ноги, он поплелся из класса.

За доской с нестертыми английскими словами собралось человек десять.

— Братва, — строго сказал Каменюка, — генерал нашим капитаном недоволен.

Откуда это он узнал, было совершенно непонятно, — то ли подслушал разговор старших, то ли сам что-нибудь заметил.

— Недоволен! — значительно повторил Артем.

— Почему?

— Чего врешь!

— Верно вам говорю — из-за нас недоволен. Говорит капитану: «У вас дисциплина плохая, успеваемость плохая, класс грязный; если так дальше будет — разжалую». Насчет разжалованья Каменюка добавил для большего впечатления.

— Да ну! — побледнел доверчивый Мамуашвили.

— Верно говорю, — мрачно посмотрел на товарищей Артем. — Ну, вот что, — решительно распорядился он. — Кошелев и Гурыба, утром до подъема встанете — класс уберете, я проверю… Ты, Самсонов, правила по грамматике учи, а я на Авилку нажму, — он у меня английский выучит. Если кто дисциплину нарушит, капитана нашего подведет. Понятно?

Во время ночного дежурства по роте Алексей Николаевич имел обыкновение часа в три обходить спальни. Сейчас, выйдя для этого из дежурной комнаты, Беседа с удивлением заметил яркий свет, пробивающийся из-за неплотно прикрытой двери его класса. Он тихо подошел и бесшумно приоткрыл ее. За учительским столом, немного развалившись на стуле, сидел Артем и, держа перед собой учебник, спрашивал Авилкина, явно подражая Нине Осиповне:

— Анса зы фолоуин квесчен… (ответьте на следующий вопрос.)

— Уот ду ю ду ин зё монин? (что вы делаете утром?)

Павлик морщил узкий лоб и, глядя искательно на Каменюку, с трудом подбирал слова:

— Уи плэй ин зё моунин (мы играем утром).

— Ну, чего ты брешешь! — разозлился Каменюка, но, спохватившись, вежливо пояснил.

— Ит из нот коррект. Синк э литл.

(Это неправильно. Подумайте.)

• Предыдущая
• 43/50
• Следующая