Лунные часы (Сказка для взрослых пионерского возраста) - Иванова Юлия Николаевна - Страница 14

• Предыдущая
• 14/26
• Следующая

Дудка вспыхнула у меня в руке, рассыпалась на тысячу бенгальских огней, которые холодной звёздной пылью взметнулись в сказочное небо. Зато усталость мою как рукой сняло, и дурного настроения как ни бывало, и сна ни в одном глазу. Сердце застучало быстрей, загорелись щёки, словно в мороз, когда придёшь с катка. И мои чудесные машины, без которых я минуту назад прямо-таки жить не мог, действительно стали вдруг просто жестянками на колёсах для перевозки людей с места на место. Зачем они мне, да ещё в таком количестве? Прочь отсюда! В дорогу!

Машины загудели вслед на разные голоса — вначале жалобно, затем угрожающе и бросились в погоню. Загораживали дорогу, ласкались полированными боками, как большие кошки, урча и обжигая горячим бензиновым дыханием.

Суховодов протянул мне руку, и мы побежали.

Нырнули на узкую, загромождённую вещами улицу, где машинам не проехать, и они отстали. Мы не останавливались и не оглядывались, пока не выбежали из города на дорогу, где меня взял в плен вишнёвого цвета «Москвичок».

Мы пробыли в плену почти семнадцать лет.

На дороге уже стояла запыхавшаяся Варвара, опять в каком-то потрясном платье, и потрясным длинным шарфом перевязывала порезанную руку.

— Я разбила витрину, — сказала она, — Они не хотели меня отпускать. Что же это? Как же это?

Пока я приходил в себя (ходить отвык, не то что бегать), а Суховодов отвечал на варькины расспросы, появилась Петрова. С таким видом, будто просто ходила прогуляться по городу, а не удирала только что от своих шкафов и комодов. В руке — швабра — небось, ею отбивалась, а держит, словно сувенир прихватила на дорожку. И опять в утёсовской шляпе, чтоб овечьи патлы скрыть.

Кивнула нам небрежно:

— Ой, откуда это у тебя? — это она про варварин наряд.

— От верблюда, — с отвращением выдавила Варвара, — Хочешь, махнёмся?

Ещё бы Петровой не хотеть, когда её собственное платье походило на тряпку, которой она вытирала свои шкафы!

— Ну, если тебе так уж хочется, — сказала Петрова.

Девчонки мигом переоделись и повеселели. У женщин всегда так: сменила платье — сменила жизнь. Кажется, мама так говорила.

— Пора бы уж о пенсии подумать, а ты всё наряжаешься, — сказал я Петровой, — Глянь-ка на часы, бабуля!

А Петрова вдруг разозлилась.

— Ничего не хочу знать, надоело! На этих чёртовых куличках всюду капканы, куда ни ступи. Притащил, называется…

— Это я…Тебя…

Я уж совсем было собрался стать «ненастоящим мужчиной» и наверняка отвесил бы ей подзатыльник, если б не Макар.

— Быстрей!..Там…там Фома с Волком…Волк такой страшный. голодный. Он отвязался, но почему-то не убежал в Лес, а вокруг шастает и зубами щёлкает…Я хотел подойти, а они от меня. Фома и Волк. Вон туда побежали. А я ничего…Я ж ему телят хотел отдать…

Бедный Макар весь дрожал. Телята, которые увязались за ним из города Вещей, тоже дрожали, сбившись в кучу.

Я помчался за Фомой и вскоре догнал его. Откуда только силы брались? Фома сильно отощал, глаза блуждали, из ладони торчал золотой крючок с обрывком золотой лески. Видимо, проходя мимо города Вещей, попался на Золотую Удочку и висел на ней, пока мы спали в царстве Матушки Лени, тряслись у Страха и Тоски Зелёной, а затем тоже попали в плен к Вещам. Но потом наша Дудка-Побудка пробудила в нём чувство дороги, потому что все здесь тоже люди, хоть и сказочные, и ничто человеческое им не чуждо, даже самым отрицательным. Поэтому Фома сорвался с Золотой Удочки, поймал Волка и…

Волк действительно выглядел жутковато, как всегда, когда голоден. Вообще было непонятно, чем он питался в городе Вещей? Мяса там не было, а хозяин висел слишком высоко на своей Удочке…Но ведь были другие. Которые закатывали банки, перетаскивали по улицам мебель…

От этой мысли я весь похолодел.

— Стой, Фома, послушай!

Но Фома лишь припустил быстрее, бормоча:

— А зовут меня Фомой и живу я сам собой! Сам собой живу…

— Погоди! — я бежал рядом с ним, — Да не бойся, мы тебя бить не будем, хоть ты и гад…Ты погоди, послушай…Ну хочешь, давай вместе? И Волк будет общий, а? Пошли с нами.

— Давай дружить, — тоже на бегу бормотал Фома, — Будем с тобою, как рыба с водою — ты ко дну, а я на берег. То я к вам в гости, то вы меня к себе. Я для друга последний кусок не пожалею — съем!

— И Волк будет общий. Ведь тебе даже нечем его кормить, а мы…У нас стадо…

— Не отдам! — заорал Фома и ещё крепче вцепился в поводок, — Сам Тайну найду! Мой клад! Ни с кем не поделюсь. Сам собой живу я. Сам собой!

— Ну и живи, балда!я плюнул и отстал. Вообще-то можно было двинуть ему разок-другой и отобрать Волка. Как говорится, с волками жить…Но до того мне стало противно, что я не стал связываться. Вернулся и сказал, что не догнал Фому.

На плече у Петровой сидела какая-то странная птица. Похожа на павлина, но поменьше. Я не сразу сообразил, что это наш Ворон в павлиньих перьях, которые он, видимо, раздобыл в городе Вещей. Ворону было жарко, и он, вздыхая, повторял:

— Тяжко бр-ремя богатства!

А наутро к нам прибежал Волк, Который Всегда Смотрит в Лес. Прибежал сам, один, сытый и смирный, как овечка. Вилял хвостом и ласкался, поглядывая на телячье стадо.

Все радовались, а Макар вдруг заплакал. И у меня было нехорошее предчувствие. Только мы с Макаром промолчали, чтоб никого не расстраивать. Но когда на дороге нашли обглоданные кости и клочья одежды — поняли, кому они принадлежат. И жалели Фому. Хоть он и сам виноват, хоть и был эгоистом, индивидуалистом и гадом, но всё-таки так походил на человека!

Бедный Макар горько оплакивал брата, а Суховодов утешал его, что Фома не то, чтобы умер, а просто превратился в другого персонажа. В Эгоиста, Который Жил Сам Собой и Которого за Это Съел Собственный Волк. Люди сочинят про него разные пословицы и поговорки, которые будут передаваться из поколения в поколение, то есть никогда не умрут, а значит, и сам Фома будет жить на Куличках в новом качестве. То есть для каждого читателя или слушателя он будет всякий раз как бы оживать, жить эгоистом, а потом его за это будет съедать собственный Волк.

От такой перспективы Бедный Макар совсем расстроился и сказал, что чем вечно так жить, лучше вообще никогда не жить.

И мы с ним были полностью согласны.

Может, потому, что у нас теперь был Волк, Который Всегда Смотрит в Лес, — знай себе, иди за ним и размышляй, — а может, потому что мы с Петровой стали почти пожилыми, хоть внешне и не изменились, мы с ней начали задумываться над жизнью. Особенно по вечерам, когда привал, горит костёр и все спят, мы с ней могли часами шептаться.

Сорок пять лет! Если сложить все наши остановки, получится почти целая жизнь. Жизнь-ошибка. Лень, страх, жадность, эгоизм и всё такое — разве нас не учили дома и в школе, что это плохо? Почему люди ошибаются? Знают и ошибаются. Иногда по мелочам, иногда на всю жизнь.

Сорок пять лет! Вон, Пушкин погиб, когда ему и сорока не было, не говоря уже о Лермонтове…Конечно, знать бы Тайну, нас бы ни в какую ловушку не заманить! Мы бы давно…

Смешно получалось: — мы бы давно отыскали Тайну, если б её нашли.

Хорошо сказочным персонажам — не стареют, не умирают! Золушке всегда будет шестнадцать. И Макар, Суховодов, Варвара навсегда останутся молодыми. Даже Фома, хоть его и съел Волк.

Здесь времени просто девать некуда.

Мы даже набрели на такое место, где жители занимаются исключительно тем, что убивают время.

Это был небольшой посёлок на берегу Моря, очень похожий на южный курортный городок. Хоть наш Волк туда и не смотрел, мы решили ненадолго в него зайти, искупаться и купить сказочной рыбы.

Море на Куличках тоже никогда не меняется, оно как на картинке в «Сказке о рыбаке и рыбке», там, где «море слегка разыгралось» — белые барашки и всё такое.

• Предыдущая
• 14/26
• Следующая