Возвращение - Каратеев Михаил Дмитриевич - Страница 5

• Предыдущая
• 5/43
• Следующая

– Да, изменились тут времена, – промолвил Карач-мурза. – Едучи в Карачев, повсюду я видел, что народ беднее живет, нежели в первый мой приезд.

– А как ему еще жить? Ведь людей налогами да поборами вовсе задавили. Раньше вольный смерд платил князю подать, а тягловый работал на хозяина три дня в неделю, и это все. А ныне чего только ему не выдумали! Он должен, кроме подати, платить налог от дыма, от плуга, либо от сохи, от прясла[7], от скирда, от помола и от покоса, от убоя скотины и еще невесть от чего, а кто на барщине – работает пять дней в неделю на помещика. Ну как же народу не бедовать? И потому бегут смерды кто куда горазд: одни к Москве, а другие на низ, в дикие земли. Э, да что о том говорить! Видно, прогневили мы Бога, и послал Он нам все это в науку, чтобы наперед за свою старину и друг за друга стояли покрепче. Мудрые люди давно знали, что так будет, и остерегали народ. Едва умер князь Ольгерд Гедиминович, – Ягайло был еще православным и о женитьбе на польской королеве даже не помышлял, – а наш здешний колдун Ипат уже сказал: скоро править тут будут ляхи, а русский народ пойдет из беды в беду. Так оно и вышло.

– Неужто Ипат дожил до короля Ягайла?

– Али ты знавал его, Иван Васильевич?

– Однажды довелось встретиться.

– Ну, кто хоть раз с ним дело имел, не позабудет. Вещий был старик! Уж не знаю, святым ли он был, либо сам черт в нем сидел. Вот тебе случай с нашей Ириной: эдак год спустя после того, как ты у нас побывал, пошла она как-то в лес по ягоды и повстревался ей старичок древний с лукошком, собирал он травы и коренья. Николи она его прежде не видела, однако поздоровалась, либо спросила что, – уже не помню. Словом, сели они на траву отдохнуть и разговорились. Между прочим, зашла у них речь о Боге и о вере, он ей и говорит: «Что ты в этом понимать можешь? Только то, чему тебя попы учили, а много ли они сами знают? Я их хаять не хочу – есть среди них достойные и святой жизни люди, только к Богу они идут круговой дорогой, блуждая в потемках книжных писаний, я же, хотя в церкви смолоду не бывал, шел к Нему прямым путем и потому всех попов опередил». Ну Ирина, как ты знаешь, за словом в карман не лазила, и тотчас ему в ответ:

«Писания те писаны святыми пророками и апостолами, а ты говоришь «потемки», и себя выхваляешь зря. А что до попов и чернецов наших, то ведомо всем – было среди них немало чудотворцев и провидцев великих, коим за чистую веру их и за прямой путь Господь открывал и прошедшее и грядущее». А он, Ипат, значит, ей на это такое: «В том, что книги те писаны святыми людьми, знавшими Истину, я с тобой спорить не буду. Да ведь писания их всяк толкует по-своему, вот и получились потемки, средь которых прямой путь отыскать мудрено, потому и нет среди нас единой веры. Отцу же небесному всякий мил, кто идет к нему с чистым сердцем и дар провиденья Он дает тем, кто достоин. Сподобился того и я, а коли тому не веришь, давай испытаем… Вот, к примеру, поп, хотя бы духовник твой, что он о душе твоей знает? – Только то, что ты ему сама откроешь. А я тебя сегодня впервые вижу и ни о чем не спрашиваю, а послушай, что тебе сейчас скажу»… И выложил ей самый тайный случай из ее жизни, о котором ни одна душа знать не могла, да при этом еще все ее думки сокровенные, как четки, перебрал! О чем доподлинно речь его была, Ирина нам не сказала, но домой прибежала вся белая и с неделю ходила сама не своя, видно, в самую точку колдун попал.

– Ужели жив он еще?

– Нет, помер. Прожил он, как люди считали, мало не сто тридцать лет и смерть принял годов тому с пятнадцать. И знаешь, как умер-то? Видно, еще задолго выкопал себе в лесу яму, круглую и тесную, как колодезь, и когда почуял, что подходит конец живота его, залез в ту яму стоймя и сам себе загорнул землей, что округ была навалена, только одну голову оставил торчать снаружи. Так, много дней спустя, люди его и нашли. Голова была уже вовсе сухая, но вот диво: ни одна ворона ее, видать, не клюнула!

Беседа за столом продолжалась еще долго, и лишь на заходе солнца, с трудом преодолев натиск радушных хозяев, которые уговаривали его остаться у них погостить, Карач-мурза возвратился в город, а наутро со своими слугами и с провожатым князя Ивана Мстиславича выехал на реку Неручь.

Проехав несколько десятков верст по трудным, давно не езженным дорогам, а местами – по глухим лесным тропам, либо вовсе по бездорожью, маленький отряд Карач мурзы заночевал в лесу у костра и, продолжив путь на следующий день, к полудню был уже на месте.

Оказалось, что истоки Рыбницы и Неручи лежат почти рядом, в каких-нибудь шести-семи верстах друг от друга, на невысокой возвышенности, откуда Неручь течет в Зушу, а Рыбница в Оку.

Вверху по Неручи расстилались широкие черноземные поля, покрытые пышной травой и местами пересеченные оврагами. Изредка тут попадались небольшие болота, дубравы и перелески: ниже по течению эти перелески становились обширнее и встречались все чаще, а верстах в двадцати от истоков сливались уже в сплошной лес, который еще дальше переходил в густой хвойный бор, где несметной ратью высились могучие, прямые сосны, годные на постройки. В Неручь справа и слева впадало много ручьев и мелких речек; все тут покоилось в первобытной тишине и было безлюдно – за целый день путникам встретились лишь три глухие деревушки, в пять-шесть дворов каждая.

Место Карач-мурзе понравилось, и он решил не искать иного. Снова заночевали в лесу и выбрали удобную для поселения поляну, где до постройки домов надлежало поставить войлочные шатры, которые везли они с собой и пока оставили в Карачеве. Через два дня Карач-мурза возвратился в бывшую столицу предков и получил от князя Ивана Мстиславича опись рубежей своего нового владения. Она была немногословна:

На следующий день Карач-мурза отправил гонца с этой описью в Вильну, к Витовту, а другого к Юсуфу, в его улус. Сыну он писал, что литовский государь принял его милостиво и дал много земли в княжестве их предков, и далее наказывал отправить к нему ханум Хатедже и Абисана не медля, а с ними тех татар, числом до пятисот семейств, которые согласятся принять христианскую веру и за то обрести спокойную и сытую жизнь. Просил также пригнать к нему с тысячу коней и несколько тысяч овец, указав путь окраинами Рязанской земли.

Тот же гонец повез письмо Джелал ад-Дину, с извещением о том, что великий князь Витовт предлагает ему и Кериму-Берди приют и помощь, соглашаясь принять их вместе со всем войском, которое они смогут с собою привести.

Покончив с этими делами, Карач-мурза со своими людьми, взяв с собою шатры и закупив все необходимое на первое время, выехал в свое новое поместье.

Место для будущей усадьбы и для поселка Карач-мурза выбрал верстах в двадцати от истоков Неручи, в начале лесистой части своих владений. Тут была широкая поляна, которую лес охватывал подковой с трех сторон; с четвертой открывался вид на реку, протекавшую в полуверсте отсюда, и на раскинувшиеся за нею поля.

Здесь поставили три привезенные с собой шатра и, едва это было сделано, Карач-мурза послал своих людей в замеченные поблизости деревни, с приказанием всем взрослым мужчинам явиться к нему утром, в ближайшее воскресенье.

Их пришло тридцать семь человек. Столпившись на поляне, они хмуро и удивленно глядели на появившегося из шатра седобородого татарина. Но удивление их еще возросло, когда этот татарин обратился к ним на чистом русском языке и сказал:

• Предыдущая
• 5/43
• Следующая