Богатыри проснулись - Каратеев Михаил Дмитриевич - Страница 23
- Предыдущая
- 23/50
- Следующая
В центре стоял Большой полк, численностью в пятьдесят тысяч человек, – почти все из московских и владимирских земель, – под началом воевод: Тимофея и Микулы Вельяминовых, Михаилы Бренка, Семена Мелика, Ивана Квашни и двух Валуевых, – дяди и племянника. На полверсты впереди – Передовой полк, двадцать тысяч бойцов, все на конях, под командой князей Ольгердовичей и братьев Всеволожских. Запасный полк, – тысяч пятнадцать, под начальством князей Тарусских и Оболенских, поставили позади Большого, чтобы он мог легко прийти на помощь туда, где в том окажется надобность.
Справа от Большого полка – полк Правой руки, тридцать тысяч воинов и главные воеводы: князь Андрей Федорович Ростовский и князь Андрей Федорович Стародубский, а под рукою у них Ярославские и Углицкие князья. Правым крылом этот полк примыкал к обрывистому и заросшему лесом
берегу речки Нижний Дубняк, что надежно защищало его от обхода или от флангового удара.
По другую сторону Большого полка стоял полк Левой руки, под началом князей Белозерских, Федора Моложского и Глеба Друцкого. Этот полк насчитывал двадцать пять тысяч бойцов и слева был прикрыт лишь неглубоким оврагом речки Смолки, – таким образом, левое крыло было наиболее уязвимой частью русского построения. Дмитрий понимал, что во время боя татары это непременно обнаружат и постараются использовать, а потому именно с этой стороны, в лесу за рекою Смолкой, он приказал поставить Засадный полк, численностью в семьдесят тысяч всадников, под водительством испытанных военачальников: князей Боброка-Волынского и Владимира Серпуховского, в помощь которым были князья Федор Елецкий и Юрий Мещерский. Этому полку было наказано до поры не ввязываться в сражение и ничем себя не обнаруживать, чтобы ударить на татар только в решающую минуту, – если они начнут явно одолевать, или преследовать и добивать их, когда побегут с поля.
К двум часам дня все полки были разведены по местам, воинам приказали осмотреть и изготовить к бою оружие, потом отдыхать. Вскоре по всему полю закурились дымки костров, от бесчисленных казанков, котлов и мисок потянуло запахами каши, лука и мясного хлебова, волнами поплыл рокот негромких голосов. Кто-то попробовал затянуть песню, но тотчас оборвал ее.
– Петь будешь, как побьем татар, – сурово сказал ему сидевший рядом седобородый воин, – а ноне близких вспомяни да помолись!
В канун грозного сражения, решающего участь родной земли, люди были серьезны и сдержанны, никто не сквернословил и не гомонил, точно стояли не в поле, а в преддверии храма, в ожидании великого таинства. Но ни страха, ни уныния не было. «Это не княжья усобица, где невесть за что подневольный человек несет голову на кон, а война правая, за домы свои и за Святую Русь! В такой битве и Господь и ангелы Его пособят, – беспременно побьем поганых!» – так рассуждали и так верили воины, и за святое дело каждый готов был к тому, чтобы лечь костьми на этом поле, коли такова будет воля Божья. Только не все ведь лягут, – будет немало и таких, что возвратятся домой со славою и с победой!
Поснедавши и помолясь, люди отошли от костров. Кто, найдя холодок, улегся спать, иные, собравшись кучками, негромко беседовали, вспоминая всякую бывальщину и род-
ные места; те, у кого не было на завтра чистых рубах, отправились к ближайшим ручьям и речкам, постирать свои. Яркий солнечный день постепенно бледнел и гас, как бы проникаясь томительным предчувствием близкой грозы.
Часа за два до захода солнца прискакали вестники от поставленной впереди стражи и сказали: идут татары. Вскоре их передовые тумены показались на открытом месте, верстах в четырех от русского стана. Взрыв свирепых криков, долетевший оттуда, ясно говорил о том, что и они заметили неприятеля. Потоптавшись немного на месте, – видимо в ожидании приказаний от хана, – они продвинулись еще версты на полторы вперед и растеклись во всю ширину поля, разбивая свой стан. До самой темноты к этому рубежу черным потоком текла с юга несметная орда. Шла она, видно, и ночью, ибо на татарской стороне все поле, доколе хватал глаз, светилось огнями костров и факелов, а в лагере их почти до рассвета слышались крики, движение и возня. Дмитрий Иванович, хотя и знал, что татары не любят воевать ночью, все же приказал, помимо обычного охранения, выставить далеко впереди русского войска многочисленные сторожевые посты и бдительно следить за всем, что делается у противника.
Шатер великого князя был поставлен в безопасном месте, позади Большого полка. Целый день Дмитрий, поглощенный делами и заботами, в него не заглядывал, – пришел лишь затемно, когда все распоряжения были сделаны и русский лагерь начал погружаться в сон. Не раздеваясь, он лег на постель и попытался заснуть. Но, вместо сна, пришло чувство гнетущего одиночества и смутной, нарастающей тревоги. Все помыслы князя были с войском, ему казалось, что покуда он тут лежит, – там, впереди свершается или каждый миг может свершиться нечто непредвиденное и важное, отчего дальше все пойдет совсем не так, как предположено. Этак промаявшись около часу, он понял, что здесь не уснет, – встал, пристегнул к поясу меч, накинул плащ и вышел из шатра.
Вокруг было тихо, в русском стане почти все спали. Миновав Большой полк, Дмитрий вступил в расположение Передового. Тут тоже царило безмолвие, лишь отфыркивались и всхрапывали лошади на коновязях, да кое-где потрескивали догорающие костры, освещая блеклым червонным пламенем тела спящих повсюду людей. Заметив в стороне молящегося на коленях воина в белой рубахе, Дмитрий подошел к нему.
Увидев великого князя и узнав его, воин поспешно поднялся на ноги.
– Молись, молись, брате, – промолвил Дмитрий – я тому не помеха.
^ – Ништо, государь, еще помолюсь… А может, ты для какой службы человека ищешь? – помолчав, добавил воин. Это был крепкого сложения мужик, лет сорока, с лохматыми русыми волосами и стриженной вполукруг бородой.
– Нет, я так… Как звать тебя и откуда родом?
– Степан я, прозванием Новосел, а родом из-под Юрьева княже.
– Уже бывал в войнах?
– Не случалось доселева. Был я в общине старостой, так меня в войско не брали.
– Что же, боязно завтра в битву идти?
– Нет, княже. Чего бояться-то? Все под Богом… Я ноне своею охотою пошел.
– __А вот, молишься, когда другие спят. Значит, душа не спокойна.
– Так нешто я от боязни? За Русь сердце болит, – что народу-то завтра ляжет! Молил я Господа, чтобы полегче далась нам победа.
– А веришь, что победим?
– Вестимо, верю! Завтра народ будет биться, как николи еще не бился, всякий разумеет, за что в сечу идет. Истинный Бог, побьем поганых, – ты, государь, в том не сумлевай-ся! Хоть бы и воеводы оплошали, – все одно побьем!
– Не оплошают и воеводы! А в победе и у меня сумнений нет, – разве с такими людьми возможно не победить? – Дмитрий шагнул вперед, обнял воина и троекратно его поцеловал. – Всех не могу; а тебя одного за всех! – сказал он. – Ну, молись, брате Степан, Христос с тобою, а я пойду. О том же и я молю Господа еженощно.
Эта короткая беседа с воином вернула Дмитрию душевное равновесие и уверенность. Выйдя за линию Передового полка, он с минуту поглядел на мерцавшие вдали костры татарского стана, затем расстелил под кустом свой плащ, лег и почти мгновенно уснул.
Проснулся великий князь от весьма чувствительного удара в бок. Приоткрыв глаза и все еще находясь во власти сна, он увидел стоявшую над ним темную фигуру, готовящуюся на-
градить его вторым пинком. Еще не вполне сознавая – где он и что происходит, Дмитрий сел, протирая рукой заспанные глаза.
_ Так– то ты службу несешь, пес смердящий, – раздался
голос, по которому Дмитрий сразу опознал своего зятя, князя Бо брока-Волынского. – Ну, не я бы на тебя набрел, а татары?
_ Где татары? – вскакивая на ноги, воскликнул князь. – Окстись, Дмитрей Михайлович! Ты что, в разуме повредился?
– Матерь Божья! Это ты, Дмитрей Иванович?
– Слава Христу, хоть теперь признал! – засмеялся Дмитрий. – Чай, больше ругать не станешь?
- Предыдущая
- 23/50
- Следующая
