Богатыри проснулись - Каратеев Михаил Дмитриевич - Страница 20

• Предыдущая
• 20/50
• Следующая

– За Русь будем биться, не за меня! – ответил Дмитрий. – Я же, поелику от Бога получил власти, богатгтва и чести больше, нежели все иные, – перед Ним и перед землею своей наибольший должник. Ну, о том кончено, – добавил он другим голосом. – Уводите с поля людей, а завтра с зарею в поход! До Лопасни пустить наперед пеших и обозы, конница выступит днем либо двумя позже. А уж за Окою пойдем иным порядком.

Великий князь уже собирался уезжать с поля, когда к нему приблизилось несколько человек, судя по одежде, купцов. Разом сняв шапки, все они поклонились в землю.

– Дозволь слово молвить, великий государь, – сказал стоявший впереди других.

Подлинные слова Дмитрия.

– Молви, – ответил Дмитрий, придерживая коня. – Кто такие?

– Сурожские гости мы, великий государь! Я – Козьма Хаврин, а со мною тут Василей Капица, Костянтин Пету-нов, Олферьев Сидор, да Тимофей Весяков, да Митрей Черный, да еще Антон Верблюзин, да братья Саларевы – Михаила и Дементий, да Иван Ших.

– Сурожане! Некомата дружки? – нахмурился Дмитрий.

– Не кори нас им, батюшка государь! – воскликнул Хаврин. – Какой он нам друг, разбойник проклятый! Что сраму-то за него натерпелись! Он нам лютый ворог, как и тебе!

– Чего же хотите вы? – смягчаясь, спросил Дмитрий.

– Челом тебе бьем, княже великий: Русь и нам стала матерью, хотим за нее головы сложить! Повели принять нас в твое войско.

– Добро, – сказал Дмитрий, секунду подумав. – Коли так, и Русь вас и детей ваших не забудет. В войско вас беру. За торговой надобностью ездите вы по разным странам, так вот, кто из вас жив останется, пусть расскажет там, как билися мы за родную землю! Михаила Андреевич, – обратился он к Бренку, – поставь их по разным полкам, чтобы добре всю битву увидели.

Ночью великого князя разбудили: возвратился из Орды боярин Тютчев. Дмитрий пожелал его видеть тотчас и, наспех одевшись, принял своего посла. Тютчев, скакавший несколько дней почти без отдыха, был покрыт пылью и еле держался на ногах от усталости, но его почерневшее от солнца лицо излучало безмятежное спокойствие, которое сразу передалось и Дмитрию.

– Слава Христу, – воскликнул он, обнимая воеводу, – жив ты, Захар Матвеич! Боялся я за тебя… Ну как? Говорил с Мамаем?

– Говорил, великий государь.

– Ну и что? Да ты садись, чай, притомился изрядно. Где застал орду?

– За Доном, княже, чуть ниже Красивой Мечи.

– А велика ли?

– Велика, но не столь, как Мамай кажет. Более трехсот тысяч едва ли будет.

– Ну, сказывай все, с самых начал!

– Доехал я без помех, княже, и принял меня Мамай в тот же час, поначалу будто милостиво. Спросил о твоем здоровье, – все по чину, – должно, думал, что ты согласился платить ему десятину и с тем меня прислал. Но когда вычитал ему толмач твою грамоту, он враз озверел. Стал кричать, что еще до зимы обратит Москву во прах и что ты будешь ему ноги целовать. Снял с себя чувяк и мне сует, – на, говорит, отвези своему князю, чтобы загодя целовать его наловчился! Я, вестимо, не беру и ему ответствую, что о моем государе слушать мне такое не подобает. А свой чувяк, говорю, ты, хан, побереги: он тебе сгодится, когда будешь бежать от Москвы, ибо земля наша для татар колючая, – коли побежишь босиком, попортишь ножки.

– Так и сказал? – в восхищении воскликнул Дмитрий.

– Так и сказал, государь. Юрий Нелидов да Тимофей Кикин при том были.

– Ну, а Мамай что?

– Он сперва обомлел на миг, а после крикнул страже, чтобы меня схватили и вели на казнь. Скрутили мне его нукеры руки, а он тогда спрашивает: может, я еще что сказать имею? Я говорю: сказал тебе такое, ибо не стерпел поношения своему государю, а больше сказать мне нечего. И ежели у тебя обычай казнить послов, я готов принять муки и смерть. Ну, тут он чуток подумал и велел слугам отпустить мои руки. «Вижу, говорит, что ты князю Дмитрею верный слуга, а я бесстрашных людей люблю. Скоро, говорит, тебе некому будет служить на Руси, тогда приходи ко мне, – я возьму тебя в службу и поставлю высоко. Теперь же ворочайся к своему государю, и коли не хочешь везти ему мой чувяк, – отвезут мои послы, коих отправлю с тобой; им же дам грамоту для князя Дмитрея».

Ну, наутро выехал я в обрат, и со мною четыре Мамаевых посла: Казибек, Агиш, Урай и Сеид-Буюк, а при них полета нукеров. К ночи приехали мы на то место, где оставил я свою сотню. Узревши ее, послы было всполошились, но я их успокоил, что это-де мои люди и что будут они нам охраной. Повечеряли дружно и легли спать, только средь ночи велел я своим молодцам всех нукеров повязать, а послов привести ко мне. Подвели их к костру, и я говорю Казибеку: давай, князь, Мамаеву грамоту, буду ее читать! Он, вестимо, уже смекнул, что дело их плохо, не сказал и полслова, – дает. Прочел я, плюнул в ту грамоту, разорвал ее надвое и подаю

Казибеку: садись, говорю, теперь на коня и вези эти шмотья обратно Мамаю, скажи ему, что к русскому государю так писать негоже. Да и чувяк не позабудь ему воротить! С тем он уехал, а других послов и их людей я привез сюда, – может, ты пожелаешь их о чем расспросить.

– Что же было писано в Мамаевой грамоте? – спросил Дмитрий.

– Да всякая похвальба и хула на тебя, государь. Неохота и повторять.

– Повтори все же.

– Слово в слово я не запомнил, но написал Мамай вроде того, что если жалеешь ты свою землю и не хочешь, чтобы всю ее вытоптали татарские кони, – должен выйти ему на-встречь, с покорностью и повиниться, что не способен править Русью. Тогда он тебя цомилует и пошлет пасти своих верблюдов, а на Русь поставит другого князя.

– Малого он хочет, – засмеялся Дмитрий. – Что же, навстречу ему я выйду, только едва ли он тому останется рад. Ну, молодец же ты, Захар Матвеич, дай еще раз обниму тебя! Спаси тебя Господь за верность и за службу твою, век того не забуду! Мыслю я, что Мамай теперь так взъярился, что беспременно пойдет на нас, не ожидая Литву и Рязань. А мне того и надо!

– Он уже идет, княже. Следом за Казибеком послал я тайно из моих людей сына боярского Михаилу Лялина, наказавши ему высмотреть, что там будет. На третьем ночлеге он нас догнал и сказал, что в тот самый день, когда воротился к Мамаю его посол, орда стронулась и пошла вверх по Дону.

– Ну, слава Христу! Завтра и мы выступаем, авось успеем ударить на татар, покуда они одни. А ты, едучи Рязанской землей, ничего там не вызнал?

– Вызнал, государь: войско князя Олега Ивановича не вельми велико и ныне стоит близ реки Вожи, недалече от того места, где запрошлым годом побили мы Бегича. Прежде стояли они под самым Пронском, да вой его, как прознали о том, что собрал их князь в помощь Мамаю, – почали разбегаться, вот и увел их князь подале от городов и сел, чтобы не так бежали.

– Ну, оттуда он едва ли поспеет ко времени, да по всему видно, – не слишком ему хочется и поспеть. Эти нам не страшны: если бы и дошло до дела, почитай, все рязанцы, кроме своего князя, сами бы на нашу сторону перешли. Иное Ягайло. Знать бы наверное – где он?

– Передовой литовский полк ныне стоит в Одоеве, княже,

а сам Ягайло, со всею своей силой, к нему подходит. Так мне сказал в пути человек, который ехал прямо оттуда.

– Должно быть, то истина, потому что сегодня и здесь такие слухи были. Ну, добро, Захар Матвеич, иди теперь отдыхай, да и я посплю. Завтра день будет трудный.

На Москве кони ржут, звенит слава руская по всей земле. Трубы трубят в Коломне, бубны бьют в Серпухове, стоят стяги у Дона великого на берегу. То не орлы слетошася со всея полунощный страны, – съехалися вси князи руския к государю-князю Дмитрею Ивановичи), рекучи ему: господине великий, уже поганый татарове на поля наши наступают и отчину нашу берут. Пойдем же за быструю реку Дон, прольем кровь за землю Рускую и за веру крестьяскую!

«Задонщина» – повесть Софония Рязанца (конца XIV в.)

Двадцатого августа, выслав вперед большой разведывательный отряд под начальством воеводы Семена Мелика и детей боярских Игнатия Кренева, Петра Горского, Фомы Ты-нина, Карпа Олексина и Петра Чирикова, – с наказом бдительно следить за всеми передвижениями орды, – Дмитрий Иванович с войском выступил из Коломны и через три дня прибыл к месту переправы.

• Предыдущая
• 20/50
• Следующая