Рулетка судьбы - Карасик Аркадий - Страница 70

• Предыдущая
• 70/125
• Следующая

— Один я. Да и ненадолго в Одессу, не успею надоесть.

— Живите сколько захочется. Нам с Полиночкой будет повеселей. Как там не говорите, мужик в доме — защитник и работник. Вдруг придет охота руки приложить, ту же оградку подправить, скрипы в дверях убрать… Не даром, конечно, нынче это не в моде — в счет оплаты за комнату…

— Обязательно! И без всякой платы.

Собков присел на корточки, протянул Полине шоколадку. Случайно купил на автовокзале, не самому же лакомиться. Девчушка вопросительно взглянула на мать, уловила разрешающую ласковую улыбку, и, сохраняя независимый вид, приняла гостинец.

Комнатушка Голубеву понравилась. Маленькая, светлая, она походила на девичий теремок из той же самой сказки. Старая никелированная кровать, такой же старый стол, два стула, книжная полка — вся обстановка. Зато вид из окна потрясающий: за огородами до самого горизонта — морская гладь!

— Подходит. Сколько возьмете?

— Торговаться не приучены, по старинке живем. Сколько можете, столько дадите. А ежели подремонтируете собачью будку, приладите дверь в коровник да битую черепицу на краше замените, вообще живите задаром, ни копейки не возьму.

Татьяна Викторовна вопросительно смотрела на постояльца. Согласится «приложить руки» или откажется. Девочка, подражая матери, тоже не сводила с него голубых глазенок.

— Все сделаю, — повторил Александр. — Без всякой платы. Сейчас, как принятол, возьмите аванс.

Чуть ли не насильно он заставил хозяйку взять деньги. Хозяйка краснела, отнекивалась. Помогла дочка: с недетской серьезностью взяла у жильца сто баксов, положила в кармашек материнского передника…

Собков зажил спокойной жизнью главы семьи, разве только спал отдельно от Татьяны Викторовны. Утром, после умывания и непременной получасовой разминки, в столовой жильца встречали мать с дочкой. Женщина споро накрывала на стол, Полина помогала ей — расставляла посуду, ставила в центр непременную вазочку со свежими цветами.

— Пошли гулять, дочка? — после сытного завтрака Александр весело приглашал девочку. — Гляди какая стоит погода — грех сидеть в доме.

— Грех, — с неменьшей радостью согласилась девчонка. — Только переоденусь.

Они часами бродили по улицам и бульварам, серьезно беседовали. Полина рассказывала о глупой телке, которая пьет молоко только из ведра и упрямо отказывается сосать его из материнского вымени. Собков, с таким же серьезным видом, отвечал наспех придуманным «ужасным» случаем из своей жизни.

Твердая короста, выросшая на сердце наемного убийцы, постепенно давала трещины. Вначале малозаметные, они расширялись, появлялись новые. Будто Поленька смывала с души киллера жестокость и равнодушие к чужим страданиям.

Как и любая другая мать, Татьяна Викторовна смотрела на дружбу дочери и постояльца, тихо радовалась. Жилец ей тоже пришелся по душе — скромный, работящий, не пьяница, не гулена. Втайне она мечтала о таком муже. Гнала дурацкую надежду, но та не хотела уходить, по ночам донимала ее.

Дни шли за днями, недели — за неделями…

В один из теплых, погожих дней произошло, казалось бы, незначительное событие, но именно оно заставило Александра ускорить от"езд.

Александр и Полина сидели на бульварной лавочке и с удовольствием беседовали. На этот раз девочка «допрашивала» Собкова о его детях, не верила в одиночество дяди Володи. Он, в свою очередь, интересовался ее отцом. Не потому, что любил и ревновал — о таком глупо даже подумать, просто привык как можно больше знать о людях, с которыми приходится общаться.

— Говоришь, отец умер?

— Мамка сказала — его застрелили в Москве бандиты.

— И давно это произошло?

Девочка подумала, перебирая тонкие, прозрачные пальчики, будто костяшки старинных счетов.

— А я еще не научилась считать, — призналась, наконец, она. — Кажется, два лета…

Два года, ахнул про себя киллер. Значит, отца Поленьки мог застрелить и он. Поехал хохол в российскую столицу на заработки, нанялся в шестерки к Глобусу или Гансу и получил пулю в горло. От киллера, который теперь живет в его доме, прогуливается с его дочкой.

— Ты точно знаешь, что…

И вдруг застыл, не закончив вопроса. По аллее медленно шел средних лет мужчина. Бывший зек, по кликухе Фуфло, с которым киллер когда-то парился на зоне. В дорогом костюме, при золотой печатке на пальце, выхоленный, гордый, он остановился в пяти шагах, достал из нагрудного кармана толстую сигару. Огляделся и приблизился к скамейке.

— Мужик, огонька не зажжешь? Скисла зажигалка, хрен ей в фитиль. Щелкал, щелкал — аж рука заболела.

Приказав правой своей руке не дрожать, а губам — приветливо улыбаться, Александр достал зажигалку.

— Дарю, кореш. Прикуривай и вспоминай.

Фуфло кивнул, запалил зарубежное дерьмо в дорогой упаковке. Сигара не хотела прикуриваться, гасла.

Вот она, проверка! Узнает или не узнает? Ведь спали на нарах рядышком, часто чифирили на кухне, работали вместе на лесоповале. Фуфло никакой горбинкой на носу и прижатыми ушами не обманешь.

Бывший зек, наконец, прикурил. Равнодушно поглядел на мужика с девчонкой, еще раз поблагодарил за подарок, скучающе зевнул и продолжил прогулку.

Собков вытер выступивший на лбу пот, облегченно задышал. Если уж бывший дружан не узнал, можно быть спокойным: сыскари ни за что не разгадают! Остается свериться с расписанием отправления пассажирских судов, купить билет и сделать последний рывок. В неизвестность.

— Господи, сколько лет, сколько зим! — радовался Баянов тиская толстого, тоже радостно улыбающегося Клименко. — Все такой же жирный, бродяга! Я думал госбезопасник самостийной Украины отрастил запорожские усы, а у тебя — две метелки.

— Подумаешь, метелки! Вот я рассчитывал встретить тебя в генеральском звании в солидных очках. А ты попрежнему щеголяешь в профессорском пенсне!

Излив друг на друга строго отмеренные дозы дружбы и любви, капитан и майор присели к столу, заставленному тарелками и вазами с фруктами и легкой закуской.

Хитро улыбаясь и деланно облизывая губы, Клименко поставил в центр бутылку украинской горилки.

— По хохляцкому обычаю.

— И по москальскому — тоже! — подхватил Баянов, поставив рядом «Столичную».

Оба дружно расхохотались.

Выпили. Баянов отхватил половину кисловатого яблочка, смачно захрумкал. Клименко отдал предпочтение русской национальной закуске — разделанной селедочке, обложенной крупно нарезанным луком.

— Как поживает мой подопечный? — внешне равнодушно осведомился

капитан. — Уже познакомились?

— Боже сохрани! Ты ведь просил оставить до твоего приезда… Так, поглядел со стороны, приценился. Деловой мужик. Поселился к одной спелой вдовушке — Татьяне Викторовне Костеровой. Губа у парня не дура, чует где послаще. Прогуливается с малолетней дочкой квартирной хозяйки. Любуется Одессой.

— Слежки не заметил?

Клименко огорченно вздохнул. До чего же недооценивают в Москве украинских коллег! Забывают о том, что и украинцы, и белорусы, и литовцы, короче все сотрудники служб безопасности бывших советских республик вылетели из одного гнезда, одни учебные заведения кончали, против одного противника работали.

— Издеваешься, хлопче? У меня есть такие пастухи-умельцы, что твой хваленный Севастьянов позавидует. По их рапортам мне известно абсолютно все: чем и как дышит подопечный, где и с кем спит, даже что видит во сне.

— Как собираешься вязать?

На свободной поверхности стола появился небольшой лист ватмана с множеством кружков, квадратиков, треугольников, стрелок, вопросительных и восклицательных знаков. В углу — легенда: кто за что отвечает, с перечнем транспортных средств, вооружения и времени.

— Даешь, дружище! За такую разработку операции придирчивый профессор Хвалков и тот поставил бы пятерку, — непритворно восхитился Баянов. — Даже глядеть не стану — и без того все ясно… Вот только одного ты не учел: психологии и подготовки киллера.

— Что ты имеешь в виду?

Клименко недовольно поморщился. Он обожал похвалу и ненавидел любую критику. Впрочем, как и Баянов.

• Предыдущая
• 70/125
• Следующая