Рулетка судьбы - Карасик Аркадий - Страница 40

• Предыдущая
• 40/125
• Следующая

Собков откинул одеяло и привлек к себе женское тело. Любовница часто задышала, принялась елозить горячими губами по мужской груди. Когда он вошел в нее, застонала, напряглась, продемонстрировала способность реагировать на мужское вторжение.

Еще рывок, еще — усилие! Груди расплющились в его руках, женские колени зажали поясницу. Господи, не тяни, скачи быстрей к финишу, молился любовник. Чувствовал — на долго его не хватит.

Наконец, женщина напряглась, вскрикнула и опала.

— Так… Спасибо, милый… Ты — настоящий мужмк, — горячо шептала

она, не выпуская партнера из об"ятий. — Бычек-произвдитель! Не зря

сеструха положила на тебя глаз… Счаз-з, дождется! У меня внутри будто

часть тебя осталась. Болит, ноет, просит… повторения.

Даже не спросила каково ему? Получил ли он наслаждение или просто поработал? Ясно: раб он и есть раб. Бесчувственный робот, обязанность которого удовлетворять потребности хозяйки.

И все же обидно.

— Получишь вечером, — сухо пообещал он. — Сейчас отдохнем.

— Счаз-з! Приголубь меня еще разочек. Твоя девочка, блин, хочет…

— Сказано — вечером! — обозленно прикрикнул Пуля. — Пора подниматься. Мне назначена встреча в десять утра.

— Не сердись, блин. Мы — побыстрому. У тебя получится. И я помогу.

Костомарова снова окольцевала любовника ногами, зашарила по его телу требовательными пальчиками. По привычке громко задышала.

Ненасытная баба! Отматерить ее и сбежать? Нельзя. Пока нельзя. Себе дороже выйдет. Придется подчиниться.

— Так, сладкий… Еще потрудись, желанный… Еще… Еще…

Наконец, расслабилась. Но держала любовника крепко. Руками и ногами. Не вырваться.

— Отпусти. Мне действительно нужно торопиться.

— Всего четверть часика, — сюсюкала женщина, терзая ногтями спину «раба». — Так… Разве не мягко лежать на мне? Давай теперь всегда так спать? Вечером ты на мне, утром — я… Красота, блин!

Собков содрогнулся. За оружие он уже расплатился, остаются — джип и «крыша». Но это через несколько дней, когда накопятся силы и рассеется запах пота.

Воспользовавшись удобным моментом, Пуля выскользнул из женских об"ятий, спрыгнул с постели, набросил халат.

— Завтраком накормишь? Или не заслужил яишенку с колбасой?

— Счаз-з! Заслужил, конечно, заслужил! — заторопилась Костомарова. — И яишенку, и колбаску, и пирожки с мясом… Отвернись, пожалуйста, я оденусь.

Все правильно, обнаженная натура отработала, теперь нет необходимости демонстрировать ее. Впрочем, особо демонстрировать нечего: одни мятые тряпки. Александр перешел в столовую, включил телевизор.

— Екатерина, блин! — закричала хозяйка из спальни. — Накрывай на стол, корми Сереженьку!

Кокетливая служанка, вызывающе покачивая бедрами, покрыла овальный стол накрахмаленной скатертью, принялась выставлять посуду.

— На чем прикажете жарить яишню? — сладким голоском спросила она. — На сале или сливочном маслице? Кто что любит: один — сдобную булочку, другой зачерствелую черняшку.

Намек прозрачен. Александр подошел к сдобной служанке. погладил по плечику. Разве подкатиться, когда Любка захрапит? Жаль, конечно, но нельзя, обстановка не позволяет. Перенес руку на тугую грудь.

— Лично мне — вот на этом.

— Не растапливается! — звонко рассмеялась девчонка. — Жиру мало, одно молоко!

— Подогрею — растопится…

Заскрипела дверь спальни. Катька, подарив симпатичному мужичку обещающий взгляд, убежала.

— Кажется, ты не теряешь, блин, времени, — сощурилась Костомарова. — Я эту шлюшку сегодня же выгоню. А тебе вырезу круглые и заставлю с"есть!

Что до угрозы вырезать «круглые» — обычное выражение ревнивой бабы.

Но она может расправиться с изменником другим путем: сдать его сыскарям.

Потом — раскаянье, слезы. Но сидящему на тюремных нарах от этого будет не легче.

— Можешь быть спокойной, дорогая. Чисто символический интерес. После тебя не потянет ни на сладкое, ни на горькое.

— Ладно, поверю, — подумав, прошипела дамочка. — Кажется, блин, ты немало повидал женщин, поэтому обязан понимать — спелая груша гораздо слаще молодого дичка… Пошли позавтракаем и раз"едемся в разные стороны. До вечера…

— Когда появишься дома?

— А что, хочешь поваляться на Катьке? Не получится, милый, не скажу.

После сытного завтрака Собков тщательно оделся, внимательно оглядел в зеркало отглаженный Екатериной костюм, белоснежную рубашку. Парик и грим

— потом, в машине… Теперь — даренные стволы. Аккуратно разложил на диване три пистолета — «мухобойку», «диктатор» и «дог». Задумался. Дамская игрушка не подойдет, близко к Ахмету вряд ли подпустят. «Диктатор» слишком велик, а вот «дог» — то, что нужно, небольшой, тупорылый, пять патронов в барабане. На всякий случай прихватит еще один коробок.

— Так… Ты собираешься, будто не на деловую встречу — на свидание, — ревниво проговорила, заглянув в комнату Любовь Нестеровна. — Учти, узнаю, блин, про измену — часа не проживешь, — в который уже раз пригрозила она.

— Учту, — сердито буркнул дюбовник, спрятав оружие. Ему опротивели постоянные разборки. — Если и пойду по бабам, то сделаю это так, что не узнаешь.

Он спустился в холл. Там беседовали двое: водитель и телохранитель. Говорил один Феликс, Валера одобрительно кивал либо отрицательно качал головой.

Киллер прислушался.

— У всех авторитетов — чудачества, — рассуждал коротышка. — Голый, царствие ему небесное, охоч был до мальчиков, держал при себе для баловства лилипута, такого же гомика. Убиенный Князь любил посещать рестораны, оклеивал голых телок баксами.

Валера осуждающе поморщился. Есть же, дескать, такие паршивые мужики!

— А этот любитель проводить время в магазинах. Будто вовсе не хозяин — дерьмовый приказчик, вонючая шестерка.

— Кто?

— Ты что, паря, оглох? Полчаса говорю про Ахмета, которого на рынках Андреем кличут, а ты…

Знает коротышка, что беседа подслушивается? Скорей всего, да, знает. Тогда — наводит киллера, подсказывает, где безопасней и надежней подколоть кавказца. Кто же он такой, скромный водитель любкиного «мерса»?

— О чем речь, друзья? — весело спросил Александр. — О Князе и Голом наслышан, а вот кто такой Ахмет-Андрей не знаю…

— А-а, — так же весело отмахнулся коротышка. — Дерьмовый мужик. Был шестеркой у Ганса. После того, как хозяина отправили в ад, подмял под себя его хозяйство. Торгует унитазами, ваннами, разной сантехнической хурдой-мурдой.

— И что за хобби у этого кавказца?

— Такое же странное, как у Князя и Голого. Ездит по своим магазинам, пасет шестерок. Ему бы с девочками баловаться, коньячок попивать, а он вон что удумал… Говорят, недавно арендовал часть гастронома. Сегодня открывает.

— Где? — выпалил киллер и запнулся. Опасно проявлять любопытство. — Кран в ванной прохудился, поменять не мешает, — неуклюже попытался он выкрутиться. — Поеду — куплю.

Феликс охотно назвал адрес, даже нарисовал на листе бумаги, как проехать в другой конец Москвы.

Валера поднялся, но повелительный жест возвратил его в исходное положение. Александр решил не брать с собой телохранителя. Его память и без того перегружена. Убийство Дылды, потом — Ганса, за ним — Босяка. Не слишком ли много для наивного парня?

Александр свернул в знакомый двор, припарковался возле мусорных контейнеров. Привычно загримировался, натянул парик, переоделся. Огорченно ощупал предательскую горбинку на носу и оседлал ее очками-колесами с массивной перемычкой. Специально выбрал в магазине «Оптика». Убедился — перемычка более или менее скрыла кавказскую примету.

Через каких-нибудь пятнадцать минут на оживленное шоссе свернул новенький американский джип. За рулем — симпатичный мужчина средних лет, белокурый, интеллигентный. На заднем сидении — роскошный кейс, рядом — дорогая коробка шоколадных конфет. Едет богатый бизнесмен по делам, решил по пути завернуть к любовнице, побаловать ее сладким подарком.

Управляя машиной, Собков не мог отделаться от давно мучающей его мысли: кто же все-таки коротышка, на кого работает? Почему он только-что подсказал, где можно найти кавказца?…

• Предыдущая
• 40/125
• Следующая