Осенние каникулы - Дубчак Анна Васильевна - Страница 6

Наталия смотрела на все это и не могла взять в толк, зачем было этой даме, акуле (ведь чтобы занять пост директора самого дорогого и престижного в городе лицея, надо иметь острые зубы и быть по натуре хищницей) по своей природе, устраивать этот поминальный обед? Ведь на поминки пришло человек пятьдесят… И, судя по всему, это был в основном преподавательский состав… Тихие, какие-то пришибленные учителя с затравленным взглядом… Создавалось ощущение, словно они и сами не знают, к чему весь этот фарс. Кто такая была Литвинова, что ради нее устраивается этот мини-банкет? Обычная учительница математики, проработавшая в лицее чуть больше года. Быть может, именно в этом и заключается тайна?

Наталия рассматривала присутствующих с нескрываемым любопытством, пытаясь понять, с кем из них могла дружить Ирина.

Ее портрет висел на стене: ослепительная улыбка, живые темные глаза и красиво уложенные темные волосы… Она была так молода! Двадцать пять лет. Начало жизни.

Никто, кроме Марцеловой, не сказал ни слова о Литвиновой. Обед проходил в кабинете директора, и все чувствовали какую-то неловкость… Это ощущалось в той тишине, которая прерывалась лишь позвякиванием посуды да какими-то утробными, физиологическими звуками, которых, скорее всего и не было, но они мерещились, стоило только бросить взгляд на жующих, пьющих, чавкающих и икающих людей.

Поймав на себе пристальный взгляд директрисы, Наталия, понимая, что настал подходящий момент, жестом пригласила Марцелову выйти из кабинета для разговора.

Они встретились в коридоре, возле окна, за которым медленно шел снег.

– Вы не можете мне объяснить, уважаемая Майя Борисовна, что все это значит? Что это за фарс? Когда в прошлом году в школе-интернате убили преподавательницу химии – помните, ее нашли с простреленной головой в овраге, – районо ни копейки не выделило на первые поминки… Учителя сами складывались и готовили, а потом еще и дали денег ее престарелой матери… А ведь Солнцеву очень любили… Но люди есть люди… Прошел год, и о ней никто не вспомнил… Вернее, каждый в душе, конечно, вспомнил, но никаких поминок не устраивали… А ведь она проработала в интернате восемь лет… Скажите, какой была Литвинова и кому принадлежит инициатива этого поминального обеда?

– Как кому? – густо покраснела Марцелова. – Мне, кому же еще… У нас в лицее еще никто не умирал, слава Богу, поэтому я и решила…

– Но ведь это же очень дорогое мероприятие… Хотя больше всего меня поразило то, что учителя, которые собрались там, у вас в кабинете, не сказали о ней ни слова! Почему? Потому что нечего сказать? Или они о ней ничего не знают?!

– Да, вы все точно подметили… Понимаете, Литвинова была достаточно сложным человеком… Принципиальным… У нее были даже конфликты с учениками, и мне приходилось их как-то улаживать… У нее был свой подход к детям… Они и уважали ее, и побаивались…

– Тогда почему вы ее просто не уволили? В городе вы бы нашли несколько десятков более опытных преподавателей, не отягощенных, так сказать, принципами… Вы понимаете, о чем я?

Марцелова смотрела в окно.

– Я не могла ее уволить, потому что у нее были хорошие покровители…

– Это они оплатили обед?

Она кивнула головой.

– И все же: какая она была как человек?

– Знающая себе цену, вот какая… Она хорошо знала свой предмет, но характер у нее был просто невыносимый… Она работала так, что упрекнуть ее было практически невозможно, но ладить с людьми не могла…

– А вы не знаете, почему она покончила с собой?

– Люди говорят, что она была безнадежно влюблена в Самсонова, слышали, наверное, был у нас такой журналист… Он сейчас в Москве…

– Вы не обязаны мне отвечать, но все-таки: кто были ее покровители? Вы же сами только что сказали, что она была влюблена в Самсонова… Не следует ли из этого, что ее покровители ценили в ней прежде всего преподавателя, нежели женщину?

Марцелова бросила на нее недовольный взгляд:

– Разве я могу это знать? Человек, который просил меня за нее, покрывает основные расходы лицея… Я могу, конечно, назвать его имя, но уверяю вас, он ни при чем… Он слишком стар для Литвиновой как мужчина (ведь вы же именно это имели в виду, когда спрашивали, что именно ценили ее покровители) и не мог бы послужить причиной ее решения… Она добровольно ушла из жизни скорее всего по каким-то своим, внутренним конфликтам… Она в последнее время была как сплошной комок нервов… Работала на износ, писала диссертацию, словом, тянулась вверх…

– Так вы назовете имя этого человека?

– Хорошо. Это Монахов Константин Андреевич.

– Монахов? – Наталия чуть не присвистнула. Она совсем недавно читала о бывшем директоре «Трансгаза» Монахове, который собирался баллотироваться в депутаты Госдумы, несмотря на свои шестьдесят восемь. – Его внуки учатся в вашем лицее? – догадалась она.

– Нет, не внуки, а единственный сын, Гера… Старший его сын погиб в авиакатастрофе двадцать лет назад… Константин Андреевич женился еще раз, и вот от второй жены у него родился еще один сын… Можете себе представить, как сильно он его любит, и все вытекающие от этого последствия…

– Что вы имеете в виду?

– Он трудный ребенок, которому прощается все!

– Литвинова вела что-нибудь у этого мальчика?

– Да, конечно… С него-то все и началось… Он бросил в Иру банку из-под колы и сказал, что она… Словом, он оскорбил ее. А она подняла банку с пола и с размаху ударила его… Когда мне это рассказали, я думала, что не вынесу… Но мальчик, как это ни странно, ничего отцу не рассказал… Больше того, на следующий день он публично принес ей свои извинения… А через неделю я сама собственными глазами видела, как Литвинова садилась в «мерседес» Монахова… Как же я могла ее уволить? Да и сам Константин Андреевич сказал мне как-то, чтобы я повнимательнее отнеслась к Ирине Валентиновне, что она талантливый педагог и все в таком духе… Я была потрясена…

– Все более чем странно… – проговорила Наталия и, поблагодарив, вернулась за стол.

Захарченко, уже заметно опьяневший, смотрел на нее слезящимися глазами и, казалось, хотел ее о чем-то спросить.

– Не здесь и не сейчас, – ответила она на его взгляд и принялась за селедку.

Как ни странно, но, когда она вернулась, Логинов был уже дома.

– Игорь, что с тобой случилось? Еще только шесть часов!

Он обнял ее:

– Во-первых, я по тебе соскучился, а во-вторых, мы с Сапрыкиным с ног сбились, разыскивая тебя по всему городу… Дважды я звонил Саре, а один раз даже заехал к ней, потому что не доверяю…

– Ты думал, что она бы не сказала тебе, что я у нее? Это глупо, Логинов… Она любит, конечно, приврать, но, поверь мне, во всем знает меру… А что, собственно, случилось? Зачем я вам так понадобилась?

– Скажу – не поверишь.

– Неужели убийство?

– У тебя такой платонической блеск в глазах… Убийство, ты угадала… Но ничего подобного, уверяю, ты еще не видела… Нашли труп одного парня… Возле кладбища… Место тихое, но когда темнеет, там на пустыре собираются бомжи… Они живут там в каких-то палатках, шалашах… Так вот, кладбищенский сторож слышал какие-то странные звуки, он испугался и бросился к воротам, где как раз стояла машина, в которой сидел мужчина, приехавший, чтобы положить цветы на могилу брата… Мужчина, надо сказать, оказался храбрым… Он посадил сторожа, которого, правда, знал в лицо, к себе в машину, и они поехали на то место, откуда доносились эти странные звуки…

– Какие звуки-то? Скажи толком!

– Говорю же – странные… Словно звери рвут друг друга на части…

– Ого! И что же дальше?

– А то, что наткнулись они на труп… Тело еще было теплое… Не дотрагиваясь до трупа, эти двое поехали к первому же посту ГАИ и сообщили о своей находке… А потом позвонили и мне… Когда мне показали тело, я сам чуть не умер от разрыва сердца… Ты себе не представляешь, парню разорвали горло… Как будто бы зверь какой… Тело погрузили и отвезли на экспертизу, а наши люди остались, чтобы поработать на месте, поискать следы…