Осенние каникулы - Дубчак Анна Васильевна - Страница 3

– Неправда, ты шпионишь за мной.

– Тебя просят заняться Литвиновой?

– Ты же сам все слышал…

– Но ведь это же было самоубийство. Эта девушка сама утопилась. На ее теле мы не нашли ни единой царапины…

– Но ведь просто так в реку никто не бросается, не так ли?

Логинов шумно вздохнул:

– Вот теперь я действительно ощутил, что ты вернулась…

Он хотел что-то сказать, но лишь вздохнул и широко развел руками: жест, означавший, что он бессилен и что он готов снова терпеть ее постоянные отлучки из дома и вздрагивать всякий раз, слыша ее голос в телефонной трубке у себя в прокуратуре, думая, что она снова попала в какую-нибудь переделку…

– Слушайте, люди, – дверь открылась, и показалась голова Сапрыкина, – как вы думаете, сколько можно сидеть перед тортом, причем разрезанным на большие куски, и не есть его?

– Думаю, что нисколько… – Наталия улыбнулась и похлопала Логинова по плечу. – Идем, потом поговорим…

Ночью она на цыпочках вышла из спальни и заперлась у себя в кабинете. При свете луны, которая светила в окно, села за рояль, открыла его и коснулась пальцами клавиш. Она соскучилась по этим прохладным гладким клавишам и по тому сложному душевному состоянию, которое ее охватывало всякий раз, когда она предчувствовала нечто, что заставляло ее сердце биться быстрее, а мозг – работать в полную силу.

Это было удивительно, хотя и пугало своими неожиданными видениями.

Она взяла ре-минорный аккорд и принялась тихо наигрывать старинную английскую балладу «Ласточка-касатка»… И сразу же возникла узкая улочка, вымощенная булыжником, а по ней двигается, вихляя бедрами, барышня, одетая в узкое синее пальто с пушистой песцовой горжеткой, застегнутой на пышной груди. На голове девушки белая шляпка-таблетка, лицо разрумянилось, ярко накрашенные губы улыбаются… Она хороша и беспечна. Но кто она?

Девушка приблизилась настолько близко, что Наталия почувствовала сладковатый запах… Так пахнут свежие булочки с ванилью… И точно, появилась вывеска «Кондитерская Берковского». Девушка отворила дверь кондитерской, и до Наталии донесся звон колокольчика. «Господин Берковский, ау…»

Наталия опустила руки, затем быстро поднялась со стульчика, на котором сидела, подошла к подоконнику, где лежал блокнот, куда она записывала все самое важное, что увидела или услышала в своих видениях, и записала: «Кондитерская Берковского; синее пальто, песцовая горжетка, белая шляпка-таблетка, курносый носик, румянец, красные губы; улица, вымощенная булыжником; запах булочек с ванилью».

В комнате, казалось, до сих пор пахло ванилью.

Наталия вышла из кабинета и уже через мгновение стояла на кухне возле холодильника. «Чем я лучше Обломова? Или, наоборот, чем хуже?» Она открыла холодильник, достала блюдо с оставшимся ореховым тортом и поставила на стол. Затем согрела чайник и с удовольствием съела большущий кусок торта. Запивая чаем это ореховое чудо, она подумала о том, что ночью все чувства людей все же обостряются и даже еда кажется вкусней… «Ночь – время наслаждений…»

Она вернулась в постель и принялась тормошить Игоря.

– Логинов, – шептала она ему прямо в самое ухо, – просыпайся, соня, еще только два часа ночи… Я зачем с тобой, собственно, живу, чтобы смотреть, как ты спишь или ешь? Просыпайся, я же приехала… Ну же… Если хочешь, я и тебе принесу кусочек торта, но это потом, а сейчас поцелуй меня…

Утром, в девять, когда Соня на кухне мыла посуду после завтрака, а Наталия приводила в порядок свой гардероб, в дверь позвонили.

– Я – Захарченко, – представился высокий брюнет со светлыми глазами и взглядом разочаровавшегося в жизни человека.

– Проходите, пожалуйста. – Наталия впустила его в квартиру. – Хотите кофе?

– Если честно, то я уже и сам не знаю, чего хочу… Кофе, чай… В последнее время я не ощущаю вкуса… Вы видите перед собой живого мертвеца…

Она провела его в гостиную и усадила в кресло.

– Сара буквально в двух словах рассказала мне цель вашего визита ко мне, и вот что мне показалось странным в первую очередь: как так могло случиться, что ни одна живая душа не сообщила вам о смерти любимой вами девушки? Ведь весь город только и говорил об этой трагической гибели… У вас что, нет друзей?

– Понимаете, первые три месяца я жил в Дамаске, а потом нас, геофизиков, перевели в Алеппо… Я должен был вернуться через четыре месяца. Мы с Ирой условились, что она напишет мне и скажет ответ… Дело в том, что как раз перед отъездом я сделал ей предложение. Я знал, что у нее был роман с Самсоновым, но понимал в то же время, что она никогда не будет счастлива с таким человеком, как он…

– Почему?

– Он как птица, порхает с ветки на ветку. Словом, Самсонов не создан для семейной жизни. И Ира тоже это знала. Она никак не могла выбрать, за кого же ей выйти замуж… А мне как назло надо было срочно уезжать… Вот мы с ней и условились, что когда она примет окончательное решение, то напишет мне… И мне действительно пришло письмо. Но там и слова не было о моем предложении… Так, обычные, ничего не значащие слова… И только в конце одна фраза: «Я думаю».

А потом… тишина. И я все понял. И еще подумал тогда, что так, наверное, будет честнее, чем она будет писать мне дежурные письма о погоде и самочувствии… Поэтому-то я и остался там еще на целый год. И вот представьте себе мое состояние, когда я возвращаюсь домой и узнаю, что Ира покончила жизнь самоубийством…

– А кто вам сказал о ее смерти?

– Соседка… Я приехал и первым делом полетел, конечно, к ней… Знаете, все вдруг всколыхнулось во мне, словно и не было этих полутора лет… Я звоню-звоню, а она выходит и говорит, что Иры больше нет… И плачет…

– А Ира тоже жила одна? У нее не было родных, которые могли бы сообщить вам о ее смерти?

– У нее была тетка, так она умерла еще до моего отъезда. А что касается общих знакомых, так их практически и не было… Разве что Самсонов… Он мой одноклассник… Он-то меня, собственно, и познакомил с Ириной, когда она приехала в наш город…

– Выходит, это вы пытались отбить девушку у своего друга?

– Выходит, что так… Но я ее не отбивал… У нас с ней были сначала просто дружеские отношения. Когда Валька начинал чудить, то есть уезжал в командировки и запивал там, она всегда звонила мне, плакала, я приезжал к ней, успокаивал, водил ее в кино… И вот один раз не удержался… Думаю, что она и сама была не против нашего сближения… Вот и получается, что она любила Самсонова, но для жизни выбрала меня… В принципе она мне как-то раз приблизительно это и сказала… В иносказательной форме, конечно, но я понял…

Наталия понимала его: длительная командировка в Сирию служила проверкой не только для Ирины, запутавшейся в своих мужчинах, но и для самого Андрея, которому было бы намного проще забыть ее, находясь далеко, чем видеть, как она страдает от любви к непутевому Самсонову. Очевидно, здесь сработал инстинкт самосохранения. Ну и конечно, он надеялся на то, что Ира, оставшись наедине со своими сомнениями и ощутив одиночество рядом с любимым человеком, поймет наконец, с кем она будет по-настоящему счастлива… Ведь именно одиночество и толкнуло ее в его объятия.

– Я что-то не пойму, Самсонов-то сам любил ее?

– Говорил, что любил, но он вообще любвеобильный…

– Вы хотите сказать, что у Самсонова, кроме Иры, были еще женщины?

– Понимаете, он журналист, ему приходилось много ездить, встречаться с людьми… Он мог, к примеру, уехать в какую-нибудь дыру, в степь, и жить там с какой-нибудь девицей, жить и пить… Он называл это романтикой, хотя все кругом понимали, что это элементарная распущенность, расхлябанность…

– Самсонов сейчас в Москве…

– Да, представьте, его пригласили в Москву… Потому что он, несмотря ни на что, талантлив, оригинален… Этого у него не отнять. Будем надеяться, что в Москве он будет вести себя как-то иначе… Хотя, как мне кажется, комфортнее всего он чувствовал бы себя на телевидении… Он просто должен быть на виду, он должен всех восхищать, поражать, удивлять и потрясать… Уж такой это человек…