Мексиканский для начинающих - Дорофеев Александр - Страница 26

Каждый год на маленький остров Чаак высаживается с моря и воздуха миллион человек. В основном гринго, им тут рядом. Остальные из каких-то совсем забытых Богом мест – из Европы, Азии, Южной Америки, Австралии.

Все наши, по-своему, знают географию. Чем ближе страна к острову Чаак, тем, разумеется, она больше. Например, Эстадос Унидос, Куба, Гондурас, Колумбия – очень велики. Еще Великобритания. Хотя довольно далеко, зато в самом названии величина. А дальше – все мельче и мельче – Франция, Алемания, Руссия, Чина, Хапон…

Наши думают, что только дай иностранцам волю, так все бы и осели на острове Чаак. И в этом есть правда – оседают.

Открывают новые рестораны, отели, велосипедные магазины, поля для гольфа, вертолетные площадки для обзора острова сверху, собачьи лазареты и виллы для аренды. Куда ни глянь – таблички «Сдается» или «Продается». Еще чуть-чуть и станем столицей мира, так наши говорят. Хорошо, что есть третий пункт Конституции, принятой пятого февраля 1917 года, который разрешает выдворять иностранцев с полицией в сорок восемь часов за оскорбление одного из наших коренных островитян. Впрочем, таких случаев, кажется, до сих пор не бывало. Дон Томас Фернандо Диас непременно знал, кабы третий пункт когда-либо применили. Его пальма шелестит, раскрывает листья, как ладони, и роняет кокосы, когда хочет высказаться.

– На вилле «Могила улитки», что на пятнадцатой авениде, вот какое объявление: «Продаются картины по сто песо, новеллы по пятьдесят за десяток и запеленатое дитя камня – по договоренности». Может, я отсюда не все разглядел, как следует, не знаю, не могу сказать. Но вот что верно, так это то, что «Могила улитки» принадлежит сеньоре Ракель-Дездемоне Горбач. Говорят, сеньора родственница русского президента. В ее кафе «Диаманте» всегда собирались некоторые из наших, чтобы обсудить международные отношения.

Бывало интересно послушать, сколько в мире сложностей. Хотя я не очень разбирался, о чем речь, потому что слишком много воды между нами и Европой и еще больше – между нами и Азией, где живут эти русские.

Однако дух замирал, когда говорил директор заповедника голубых крабов дон Хорхе Наварро. Он говорил то, что могло напугать, но лучше всего запоминалось: «Сейчас, после распада Унион Советика, – он громко сосал лжесигарету, с помощью которой бросал курить. – Это хуже, чем кто-либо может представить! Нарушилось равновесие!»

«Это всегда к беде, когда что-то распадается, – соглашалась сеньора Ракель-Дездемона, разглядывая руку, тронутую подагрой. – Все вкривь и вкось». Художник Карлос Хосе Абрахам, который тогда расписывал потолок кафе – падающими звездами и бриллиантовыми ангелами, – тоже присаживался за столик. «Что нам до чужих распадов, – говорил он. – Важно внутреннее равновесие и связь с космосом».

Помню, дон Хорхе, вообще нервный, да еще бросающий курить, разгрыз лжесигарету, как куриную косточку, и выплюнул в пепельницу: «Вы не можете вообразить, сидя на нашем благословенном острове, насколько все нарушилось и распадается! Грингос уже творят, чего хотят, без оглядки. Вот даже тут, на нашем благословенном острове, давят джипами голубых крабов, когда те мигрируют через дорогу!»

«Что же будет, что же будет, Господи Всемогущий, – огорчалась сеньора Ракель-Дездемона. – Если и Люксембург отделится от Руссии – это конец! Все развалится! А ведь только в Руссии, я знаю, умеют лечить подагру». И она заглядывала в глаза Цезарю Трюхо, ведущему радиостанции «Любезный тибурон». Конечно, он знал больше других, это проступало на его лице, хоть и сдержанно, так я сейчас думаю. Цезарь Трюхо вообще помалкивал, наговорившись в эфире, но с таким видом, будто отсчитывал секунды до атомного взрыва, который пожрет, как акула, наш маленький остров Чаак.

Такого я не помнил с тех пор, когда поссорились Хосе Эсталин Крусчев с президентом гринго из-за Кубы.

– Лучше сказать, сейчас мы совсем о другом. Сеньора Ракель-Дездемона Горбач уехала-таки со своей подагрой лечиться, не знаю, куда именно. И вот она сдала свою виллу «Могила улитки» одной гринге, сеньорите Лиз из штата Огайо, – голос дона Томаса поплыл – то ли в сторону, то ли в глубь ствола, – замещаясь чьим-то другим, позвончей и поразвязней. – Представьте, у сеньориты Лиз было белое миловидное личико – «уна буэна пальма бланка», как говорят на этом острове, – и золотые локоны, будто она сошла с витрины ювелирного магазина, что по набережной Моргана.

В это трудно поверить, но сеньорита Лиз тоже имела предков из России. Ее прадед воевал с японцами в начале прошлого века. Потом они жили в Китае. А сама Лиз уже родилась в Огайо. Хотя она знала некоторые русские слова. Вот, например, «бисьдэтц», что означает – конец всему. Или «эспосибо», то есть спаси тебя Бог.

Однажды в своем штате Огайо сеньорита Лиз прочитала книгу «Приключения на Юкатане», которую написал известный путешественник профессор Стефенсон. В 1832 году он исколесил полуостров, собрав множество ценностей индейцев майя. Заезжал и на остров Чаак, но тут его закусали москиты, напугали оселотли, мяукавшие вокруг лагеря, и три одичавшие кобылы. На другой день профессор отчалил, не сказав об острове доброго слова.

Потом в городе Нуэва-Йорк мистер Стефенсон открыл огромный музей всего того, что вывез из нашей сельвы. Он так писал в книге – мол, у нас все разрушается и пропадает, и нет интереса к древней цивилизации майя, которую, по его мнению, в самом расцвете уничтожили испанские конкистадоры. В общем, наши до сих пор обижены на мистера Стефенсона за его предвзятость и высокомерие. Да это и вышло ему боком – года не минуло после открытия, как музей в Нуэва-Йорке совершенно выгорел. Понятно, что боги майя хотят тихо разрушаться и пропадать у себя на родине, в юкатанской сельве. Ход здешнего времени особенный, его не удержать в иностранных музейных стенах.

Но вот что придумала сеньорита Лиз, прочитав Стефенсона. Она решила изучить индейцев майя на острове Чаак и написать большую книгу как продолжение «Приключений на Юкатане», только сто семьдесят лет спустя. У нее и название уже было – «Приключения на таинственном острове Чаак, или жизнь и обычаи современных майя».

Когда сеньорита Лиз договаривалась с сеньорой Ракель-Дездемоной Горбач о цене за виллу «Могила улитки», которая особенно понравилась ей архитектурой, напоминавшей древние пирамиды майя, к ним подошел Карлос Хосе Абрахам, спросить, достаточно ли звезд на потолке. Так они, Лиз и Карлос, впервые увидели друг друга, и что-то, так я сейчас думаю, уже дрогнуло, то есть тронуло сердце сеньориты из штата Огайо.

Карлос, испачканный берлинской лазурью, в красной пиратской косынке на черных волосах, убранных в длинный хвост, очень напоминал индейца из американского вестерна и в то же время оселотля, священное животное майя – дикого кота, с чуть коротковатыми лапами и чуть великоватой, но прекрасной многопородистой головой.

А сеньорита Лиз вообще была переполнена жалостью и состраданием к индейцам. Из книги Стефенсона она хорошо помнила, как те носили белого гринго в кресле с пологом от москитов многие мили по каменистым дорогам, раскаленным солнцем, как прорубали мачете тропинки в сельве и корчевали деревья для лучшего обзора пирамид, как принимали в бедных пальмовых чосах, делясь последней водой и куском кукурузной лепешки. «Какое свинство, – думала Лиз, – позволять таскать себя, как падишаха, только потому, что устал от верховой езды, и тут же рассуждать о великой цивилизации». Она бы этого никогда не допустила, даже сто семьдесят лет назад.

Карлос пригласил сеньориту Лиз на свою ночную выставку под открытым небом, на крохотный островок Страсти, что у южной оконечности острова Чаак. Впрочем, он не показался Лиз таким уж крохотным. Хотелось бы сложить здесь хижину и прожить до глубокой старости. Страсти – старости… Как это неожиданно близко, если по-русски, а на других языках – ничего общего.

По острову Страсти гуляли карликовые ласковые мапаче с поперечнополосатыми хвостами и барсуки-техоны, спали уже павлины на ветвях дерева сейба и розовые фламинго в мелкой лагуне, а в центре торчал огромный белый маяк и рядом развалины индейской арочной постройки, служившие маяком тысячу лет назад.