В эпоху унимо - Карапанчев Александр - Страница 3
- Предыдущая
- 3/4
- Следующая
В противоположной стенке приоткрылась вторая пластмассовая дверца, рог джорданового изобилия удвоился.
Радостная новость придала ему смелости и гордого дерзновения. Еще какое-то время он предавался изощренному гурманству, чуть откусывая от каждого из яств, захлебываясь в вихре разнообразных мелькающих вкусовых ощущений, пока, наконец, не пришло закономерное чувство сытости. Эта сытость была почти эфемерной, как будто он ел сахарную вату, в мгновение ока тающую во рту, оставляя легкую призрачную сладость. Но Хенек твердо знал, что он наелся. Собрал посуду, разбросанные объедки и, поколебавшись мгновенье, сунул их в новый канал. «А сейчас – что?», – вздрогнул он, обеспокоенный смутными предчувствиями.
– Поступили сведения, что некоторые наши клиенты, – несколько упавшим голосом провозгласил аппарат, – невзирая на регламент, не возвращают нам полученные товары. Им мы адресуем наш вопрос: «Почему, дорогие мои? Почему вы не возвращаете Унимо полученное от него? Унимо предоставил вам великолепные необходимые предметы ширпотреба. Вы смогли насладиться ими, потрогать, даже откусить – почувствовать их в полном смысле этого слова. Ну, и зачем они вам? Почему вы не возвращаете их на склад, где исходный материал перемодифицируют в иные товары?! Почему вы замораживаете эти богатства? Ведь уже сегодня или завтра вам понадобятся новая одежда, сервизы, мебель, цветы и прочие? Ваш дом, ваш ум, ваша нервная система испытают перегрузку, если вы продолжите накопление. По-нашему мнению, лучший вариант – это голая комната с дверцей Унимо. Любое ваше желание исполняется незамедлительно, вы пользуетесь вещами и сразу же возвращаете их – таким образом сырья хватит и для других клиентов, и для всех заказов. Давайте бороться за экономию, дорогие коллеги, боритесь за экономию! Пусть каждый напоминает себе и своему ближнему о необходимости немедленного возврата всех вещей, полученных от Унимо с тем, чтобы получить еще больше!!!»
Может быть, ты и совершенствуешься непрестанно, дружок, мешки под глазами Хенека живописно сморщились в улыбке, но болтун ты редкостный. И если я правильно воспринимаю происходящее, каких только чудаков нет на белом свете!
Он вспомнил костюмы Хорхе. Пора было подумать об одежде. Сможет ли запрограммированный маг создать ему одежду, многократно описанную любимыми классиками?
Джордан нервно перебирал старинные костюмы, на его макушке вальсировали котелки и цилиндры, улетающие прямо в пасть двух каналов. Небо мерцало вечерней синевой, не удостоенной вниманием Унимо, и поэтому избежавшей его сырьевых накопителей (или она была капризом какого-нибудь неизвестного чудака?).
На этот раз в механическом голосе явственно прозвучали извиняющиеся нотки:
– Недавно мы сделали предупреждение тем нашим клиентам, которые по рассеянности или из старомодных труднообъяснимых побуждений задерживают продукты Унимо. К сожалению, число подобных нарушителей постоянно увеличивается, и Унимо решил подвергнуть их наказанию. Первым будет наказан студент Жюль Хенек из башни № 15225. В течение 10 часов 45 минут он задерживает у себя черешневое дерево, доставленное ему в безупречном состоянии. Особые приметы дерева: молодое, цветущее, с двумя неидентифицированными до настоящего времени птичками на ветках и примерно с тридцатью пчелами.
– Так я и знал, – вздохнул профессор. – Лем ему надоел и он увлекся своими старыми мечтами о природе. Хоть ты ему кол на голове теши – человека из него не выйдет.
– Разумеется, – монотонно продолжал Унимо, – потери в данном случае ничтожны, трудно поддаются математическому выражению. Однако сам факт симптоматичен, решение не подлежит обжалованию: Жюль Хенек в срочном порядке лишается собственного аппарата, а дерево дарится ему, дабы он мог, сравнивая его аромат с приобретениями своих ближних, оценить по достоинству собственный проступок. Еще раз аппелируем…
Джордан элегантно и вполне сознательно швырнул очередной котелок в канал. Возвращаешь котелок – получаешь новый. Так полагается, верни ложечку или, скажем, цветущий сад – и получишь более свежий, головокружительный, более необходимый предмет. «Пускай Жюль пеняет сам на себя. Пусть теперь бьется головой в свою черешневую прихоть с ее цветочками, птичками и другими атрибутами!» – махнул рукой отец. Жюль опозорился, лишь бы Хорхе и Пентелея теперь не подвели его.
Ночь опустилась на планету, когда мудрый книгочей более-менее достиг желаемого в области одежды. Ровно 14 часов он провел на ногах, бодрый, вдохновенный, неистощимый на выдумки. В столь сжатый срок ему удалось умыться, позавтракать, одеться и порассуждать на самые разные темы – разве этого мало в эпоху Унимо?
Его взгляд скользнул по книжному шкафу. На полках пестрели переплеты книг классиков XIX и XX века. «Всю свою жизнь я рылся в этих книгах, – горько рассмеялся Джордан Хенек, – и что же я узнал? Даже если бы я тысячу сезонов подряд превращал их в плоть от мысли своей, и тогда вряд ли бы додумался до чего-нибудь, подобного Унимо. Хотя, как знать? Как бы то ни было, сейчас все мои проблемы решаются самым великолепным образом. Моя деятельность становится излишней, впредь я буду спокойно сидеть у двух этих каналов, чтобы жить, как я хочу. Зачем же тогда я потратил все эти долгие годы на общение с минувшими веками?»
Джордан приступил к планомерному опустошению книжных полок. Клейст, Чапек, Ибсен, Жюль Верн, Толстой, Павезе, Станев, Диккенс, Лорка, Ивашкевич исчезали, возвращались в небытие, чтобы стать сырьем, из которого можно было получить разнообразные товары потребления.
В его руках зашелестели пыльные тома Флобера. «Вот, – чихнул литературовед, – его-то я, наверное, так и не понял до конца: как это – отсутствовать, и в то же время – направлять». Внезапно на него нахлынула вторая волна пароксизма: – Хочу стать Гюставом Флобером!
– Через плюс-минус семь часов Унимо сможет исполнить ваше желание, – пообещал аппарат.
Джордан почувствовал усталость. И решил хорошенько выспаться перед тем, как преобразиться в гениального руанского отшельника. Не проявляя интереса к новым пижамам, он на скорую руку перекусил и распорядился:
– Когда сможешь превратить меня во Флобера – разбуди!
Ему приснился просторный кабинет Мастера. Окна выходили на Сену; единственным украшением комнаты служили книги и дюжина предметов, напоминающих о путешествиях хозяина: янтарные безделушки, нога мумии – простодушная служанка начистила ее ваксой, как сапог; позолоченный Будда наблюдал за склонившимся над кипой рукописей Хенеком-Флобером. Он тепло, всепрощающе улыбнулся. Утром аппарат возопил:
– Джордан Хенек, проснись! – а затем – вновь и вновь: – Джордан Хенек, проснись! Гюстав Флобер, проснись!
Наконец он открыл глаза. Смачно зевнув, надел костюм а ля XIX век, выпил бокал сидра. Профессор еле сдерживался, чтобы не сорваться с места. Еще бы! Ведь он перевоплотился в самого Гюстава Флобера! Ему не терпелось встретиться с людьми, поболтать с ними. Глубокие синие глаза сияли на крупном лице, искрились сединой викинговские усы, а в походке проступала сдержанная величественность классика.
Лифт доставил его к входу в жилую башню; здесь, в асфальтовом парке, стояли скамейки, автоматы, торгующие соками и галантереей. В нетерпеливом ожидании прихода эпохи Унимо здесь собирались жрецы искусства из дома номер 15225, чтобы обменяться своими самыми фантастическими проектами. Хенек считал этот уголок воплощением пошлой скуки и напрасной траты времени; сегодня его влекла туда надежда и уверенность в том, что он встретится с себе подобными.
Пока лифт стремительно пронизывал грандиозное строение, с разных сторон доносился металлический зов Унимо:
– Йозеф Паличка, проснись, Оноре де Бальзак, проснись!
– Иван Бунин, проснись! Чарльз Спенсер Чаплин, проснись! Петр Милков, проснись? Маэстро Паганини, разбуди Марию!
– Джон Смит, проснись! Франциско Гойя, проснись! Эсмеральда, проснись! Братья Гонкур, проснитесь! Ефремов, проснись!..
Имена струились, взрывались, переливались и пузырились, неся с собой аромат хлеба, моря, старых парусов и смазки космических кораблей. Бесчисленные глотки Унимо демонстрировали безупречную дикцию.
- Предыдущая
- 3/4
- Следующая
