Продажная любовь - Джеймс Джулия (Julia) - Страница 22

• Предыдущая
• 22/24
• Следующая

Когда ее самолет приземлялся в Хитроу, она поняла, что сбежала слишком поздно. Она не стояла на краю пропасти. Она уже летела, глубже и глубже.

— Дядя Никки, когда тетушка Энни вернется? — жалобный голосок задел Никоса за живое.

— Не скоро. Но… — он постарался говорить веселее, — у меня для тебя хорошие новости. Тина вернется к тебе. Она будет приезжать из Махоса к завтраку каждый день, а вечером уезжать. Мария будет тебя укладывать спать, а целый день ты станешь проводить с Тиной.

— Я хочу тетушку Энни тоже, — уныло сказал Ари.

— Ее у нас нет.

Нет. Ее нет ни для Ари, ни для него. При любом упоминании о ней ему становилось очень тоскливо. Вилла казалась опустевшей, хотя все ее обитатели были на месте: Ари, мама, Эфимия, весь персонал дома.

Очень, очень хотелось, чтобы Энн была здесь, просто была.

Она только сообщила миссис Теакис, что добралась хорошо.

Почему она ушла от меня? Почему?

Нам было так хорошо вдвоем! Черт возьми, больше, чем хорошо, мы были…

Эти мысли не покидали его, не давали спать, мучили…

Она говорила, что любит Ари, и оставила его в слезах. Что же это за любовь? Никакой любви. Ари ничего не значит для нее.

Как и я.

Работа — единственное, чем он мог заниматься. Это хотя бы немного отвлекало. Вот почему через пять дней после возвращения на Соспирис он решил поехать в Афины.

Его мать спокойно отнеслась к его отъезду, так же, как и спокойно воспринимала то, что Энн не вернулась на Соспирис. Его раздражало это спокойствие.

— Я просил Энн приехать сюда и жить здесь. Чтобы здесь был ее дом. Она отказалась.

— Да? — подняла брови София.

— Я думал, она обрадуется. Она же так предана Ари. Во всяком случае, на словах.

— У нее собственная жизнь, — спокойно сказала мать.

— Она могла бы и здесь иметь собственную жизнь. И я бы мог… — он резко замолчал.

— Возможно, ты не очень… не слишком любезно приглашал? — мягко предположила мать.

— Я сказал, что это идеальное решение. Идеальное для нее, для Ари, для м… — он снова смолк.

— Никки, родной, ведь для нее это очень непросто. Если бы она стала жить с нами и здесь был бы ее дом, ей пришлось бы не только отказаться от собственной жизни, но и серьезно подумать, что ее ждет в будущем. Это же не каникулы — это целая жизнь. Годы и годы. К тому же, чем дольше Энн проживет здесь, тем больше Ари будет чувствовать потерю, если она решит уехать.

— Она вовсе не должна уезжать! Она может здесь жить, — упрямо сказал Никос.

— В качестве кого, Никки? В качестве моей постоянной гостьи?

— Нет. Моей… — он в очередной раз осекся. Некоторое время мать и сын молча смотрели друг на друга.

— Я знаю, чего от нее хочу, — наконец сказал сын.

— Да?

— Вовсе не того, что ты предполагаешь!

— Но, дорогой, может быть, не только у меня такие предположения, — на лице Софии мелькнуло подобие улыбки.

— Не понимаю, о чем ты, — коротко ответил сын.

— Подумай по дороге в Афины. И поторопись, пилот давно тебя ждет.

Никос ушел, нахмурившись. Что мать имела в виду? Что он так же нужен Энн, как она ему? Конечно, он так и думал. У него были все основания надеяться, что она разделяет его чувства.

Он был несправедлив к Энн, возможно, слишком строго судил Карлу, не зная, как много ей пришлось вынести.

Но все это в прошлом! Он давно не презирает Энн. Только хочет, чтобы она была рядом, здесь, с ним. Но он ей больше не нужен. С нее достаточно. Получила все, что хотела от него, насладилась и ушла.

Почему? Мучительный, навязчивый вопрос. Всю дорогу в Афины один вопрос. Почему?

Вечером, когда он, чтобы отвлечься, взялся за финансовые документы, нашелся ответ. Гнев Никоса был беспределен.

Энн смотрела в окно на безрадостное небо в низких тучах, на струи бесконечного дождя — невеселая картина. Следовало бы вместо этого бесплодного созерцания закончить укладывать вещи, полностью подготовиться к завтрашнему отъезду. Сердце тоскливо сжалось. Как бы хотелось вернуться на Соспирис, Нет-нет, таких мыслей нельзя себе позволять. Ни воспоминаний, ни грез — абсолютно ничего. Ничего, что имеет хотя бы малейшее отношение к острову Соспирис, ничего об Ари и тем более о Никосе Теакисе.

Только бесполезно. Бесполезно договариваться с собой, запрещать себе думать и вспоминать, бесполезно приказывать себе не мечтать и не тосковать. Она смогла оставить его, но на это ушли все силы.

Грустные мысли прервал стук в дверь — властный, требовательный. Она вздрогнула и бросилась открывать.

Никос Теакис.

Как четыре года назад, он прошел без приглашения мимо Энн в комнату. Девушка молча смотрела на него. Сердце бешено колотилось, кровь в венах, казалось, кипела, шок сковал ее — больше, чем шок.

Когда удалось справиться с собой, она поспешила за ним в комнату. Почему, как он здесь? Что это значит?

Мелькнула надежда, дикая, безумная…

Мелькнула и исчезла. Он повернулся, сверкая глазами. Но это был не блеск желания, вовсе нет. Не то, на что она слабо надеялась где-то в самой глубине своего существа. Это было другое, хорошо знакомое ей выражение глаз.

Отвращение. Ярость. Презрение.

— Ты — жалкая маленькая тварь!

Энн задохнулась, лицо перекосилось, она выкрикнула:

— Что? — Ее трясло.

— Что? — передразнил Никос. — Ты еще смеешь — осмеливаешься — разыгрывать передо мной полное неведение? Думала, я не узнаю?

— Что не узнаешь?

Оцепенение от шока не прошло. Но появилось что-то еще, отчего начало дрожать все тело, все ее существо. Эта высокая фигура, доминирующая в пространстве, подавляющая ее… Энн беспомощно смотрела в знакомое лицо, искаженное гневом.

— Нечего стоять и изображать оскорбленную добродетель! Боже мой, подумать только, ведь я поверил тебе. И нашел массу оправданий. Все оправдал, все, что ты делала. Я простил тебя! Простил то, что невозможно простить. И оказалось…

Он произносил и греческие слова, вероятно ругательства. Она не понимала. Потом подошел и крепко схватил за плечи:

— Как ты посмела обратиться к моей матери? Не знаю, какую ты придумала трогательную ложь. Подумать только! Я не мог понять, почему ты ушла от меня в Париже, думал, что же такого невероятного есть в твоей жизни, из-за чего ты спокойно бросила меня, бросила ребенка, которого якобы так горячо любишь. Теперь я знаю, что! Теперь-то знаю!

Энн продолжала ошеломленно молчать.

— Ты думала, это останется в тайне? — он зло засмеялся. — К твоему сведению, всеми финансовыми делами мамы занимаюсь я. Все ее банковские счета проходят через меня. И теперь скажи мне, — он сильно тряхнул ее, — какую ложь ты сочинила, чтобы она выложила такую огромную сумму?

Глаза Энн вспыхнули.

— Это подарок! И я никогда, никогда не просила! Я даже не знала об этом, пока не вернулась сюда и не нашла чек в почтовом ящике.

— По которому ты, конечно, получила деньги, — прошипел Никос.

— Конечно, получила. Так же, как по чеку, который ты дал мне, чтобы ехать на Соспирис, и по тому, который дал, когда забирал Ари.

— Чтобы обеспечить себе шикарную жизнь на деньги других людей?

Взгляд его упал на паспорт и дорожные документы на столе.

— И теперь ты, вполне обеспечив себя, отправишься путешествовать, — он брезгливо снял руки с ее плеч. — Куда на сей раз? Карибские острова? Мальдивы? Южные моря? Куда-нибудь в очень шикарное место? Так куда? — презрение сочилось из него, смешанное со злостью и гневом.

— В Южную Африку.

— Южная Африка? — кривляясь, передразнил он. — По-моему, сейчас не сезон. Лучше подожди, когда настанет зима в Европе. На Игольном мысе самая мягкая погода в декабре.

• Предыдущая
• 22/24
• Следующая