Продажная любовь - Джеймс Джулия (Julia) - Страница 20

• Предыдущая
• 20/24
• Следующая

Однако вечером, когда Ари заснул — Энн жила в смежной с ребенком комнате, — в дверь номера тихо постучали.

— Можем пообедать внизу. Я заказал няню, она будет с Ари до нашего возвращения. И поскольку, Энн, это грандиозный отель, мы и обедать будем в грандиозном стиле, — он замолчал на мгновение, краткое, опасное мгновение. — Наденьте свое вечернее платье. Уверяю, вы не будете слишком нарядны.

Она должна была сослаться на головную боль, усталость, что угодно — чтобы избежать обеда с ним в ресторане знаменитого отеля в центре Парижа. Но не сделала этого.

Когда они шли к столику в ресторане, он, конечно, привлек все взгляды. Никос Теакис в смокинге — невозможно глаз отвести…

Что касается ее — она старалась не смотреть на него и в номере, и сейчас в ресторане. И не очень замечать на себе его восторженный взгляд. Причесываясь и накладывая грим, она помнила, что идет в самый роскошный ресторан Парижа с роскошным мужчиной. И, посмотрев в зеркало, удовлетворенно улыбнулась — усилия были не напрасны.

Еда соответствовала славе ресторана — потрясающе вкусно! И ошеломляюще красиво. Она наслаждалась.

Никос смотрел на нее с веселым изумлением, но когда она подняла глаза, выражение его лица изменилось.

Он отпивал вино из бокала.

— Итак, чем мы займемся завтра, Энн?

— Метро в любом направлении… Ари будет счастлив, — улыбнулась Энн, довольная тем, что можно перейти на разговор об Ари.

А это гораздо безопасней, чем чувствовать на себе взгляд красивых, затененных длинными ресницами глаз.

— Надеюсь, он не понял, что на метро можно приехать в парк с аттракционами.

— Рай для Ари. Эти каникулы — восторг для него. Любой малыш был бы счастлив.

На миг в ее глазах мелькнула тень. Мимолетно, но Никос успел заметить.

— Что такое? — спросил он.

Она улыбнулась немного печально:

— Ари не знает, какой он счастливый по сравнению со многими другими детьми.

Лицо Никоса помрачнело.

— Да, если говорить о материальной стороне. Но у него нет родителей.

— У многих детей нет ни семьи, ни денег, и о них некому заботиться. Все же, надеюсь, никто ни на секунду не позавидует тому счастью, которое у него есть. И он нисколько не избалован — ни в малейшей степени.

— Нет-нет. Нисколько. Мы стараемся. Я, мама, Тина — мы все делаем, чтобы он не стал капризным надоедливым ребенком.

— Никогда не будет! Он ангельское дитя! — с жаром воскликнула Энн.

— О, заговорила слепо любящая тетка! Это ведь так, Энн? Ведь не шоу для меня? Вы действительно его любите.

— Это так удивительно? — насмешливо спросила она.

— Возможно, нет, — с непонятным выражением лица ответил Никос.

Он сказал это в раздумье. Не может поверить, что она по-настоящему любит племянника, которого продала.

Неожиданно, неизвестно почему, ей захотелось развеять впечатление о себе как о бессердечной, корыстной женщине.

— Я думаю, вы полюбили Ари за это время, — медленно проговорил Никос. — Вы были с ним на Соспирисе, потом здесь, изо дня в день. Именно сейчас, когда он не крохотный ребенок, не нагрузка и обуза, которую обрушила на вас смерть вашей сестры, и не непосильная ответственность, от которой нельзя уклониться.

Он задумчиво смотрел на нее все с тем же непонятным выражением на лице, и она не перебивала, хотя ей хотелось закричать, что он ошибается, ошибается. Никогда Ари не был для нее нагрузкой и обузой, он был самым бесценным сокровищем, отдавая его, она отрывала кусок себя, и все кровоточило, все так страшно болело…

А Никос продолжал говорить, тихо и мрачно, и глаза ее все шире и шире раскрывались в удивлении.

— В тот вечер, четыре года назад, я пришел к вам прямо с самолета. Я был в ужасном горе. Смерть Андреаса — единственное, что кричало и стонало во мне. И еще был страх. Да, Энн, страх. И гнев. Гнев и злость. Не на вашу сестру — за то, что она захватила моего брата. На самого себя. Потому что… — он перевел дыхание, видно было, как труден ему этот разговор. — Именно я ручался, что Ари не сын Андреаса, я не верил Карле. И только из-за меня Ари оказался незаконнорожденным сыном моего покойного брата. Я настаивал на тесте ДНК. Знаете, я боялся вас.

— Меня? — Энн не могла этому поверить.

— Вас, Энн, вас. Грязнулю из мрачной лачуги, державшей на руках ребенка, в котором я отчаянно, безумно нуждался и которого вы могли мне не дать, — он снова перевел дыхание. — Вы знали, какая сила была в ваших руках? Тогда, когда я пришел за Ари?

— Что знала? — невыразительно спросила Энн.

— Что могли требовать огромный выкуп! Бог мой, у вас были все права на сына моего брата. После гибели вашей сестры вы стали легальным опекуном Ари. Узнав, что я хочу взять его, вы в тот же момент приобрели неограниченную власть надо мной. Если бы Андреас и Карла были женаты, я легко отобрал бы мальчика. Любой суд на свете решил бы дело в мою пользу. Но как опекун Ари вы держали в руках все карты.

В глазах девушки отражалось недоверие. Он коротко рассмеялся.

— У меня было единственное оружие — деньги. Вы могли расхохотаться мне в лицо, заставить меня умолять вас. Вы ведь не отвечали за поступки сестры, я это понимал. И все же моя злость на нее и страх перед вами, ваша власть надо мной — все это перешло в ненависть к вам. Я вас возненавидел заочно, — он прикрыл на мгновение глаза. — Но неожиданно все оказалось легко. Я увидел женщину очень молодую, очень бедную, для которой было достаточно жалких грошей.

— Миллион — жалкие гроши? — Энн сглотнула.

Но Никос продолжал говорить. В голосе звучала горечь — словно он стыдился своих поступков:

— Вы понимаете, как я вас обманул в тот день, Энн? Вы могли требовать что угодно. Я бы все отдал за Ари. Вы могли прогнать меня, поставить в безвыходное положение, поняв, как я нуждаюсь в Ари. Могли бы потребовать за него бог весть что. Скажем, долю в состоянии Теакисов. Могли бы раздуть скандал, бурю в газетах, могли бы с кучей хищных юристов глубоко запустить руки в наше состояние, мотивируя это интересами ребенка. И даже когда вы взяли этот миллион, я продолжал ненавидеть вас за прошлую власть надо мной. И за то, что вы так легко, так дешево продали Ари — хотя мне так хотелось этого. С тех пор я осуждал и порицал вас.

— Я… я заметила, — Энн произносила слова с трудом.

Он продолжал, не сводя с нее глаз:

— Я всю жизнь знал только богатство, роскошь, легкую жизнь, унаследовал это, не прилагая никаких усилий. Какое право я имел осуждать кого-то, кто был рожден в бедности, за то, что он взял легкие деньги? А как бы я сам поступил, окажись на вашем месте? Не хотел бы встать перед таким выбором, не хотел бы быть на вашем месте, Энн.

Энн попыталась заговорить. Она должна сказать ему, должна! Сказать, что…

Но Никос вновь заговорил. Настойчиво, торопливо, с неожиданной убедительностью:

— Пусть все это останется в прошлом, Энн. Ничто из того, что я видел, что знал о вас — ни в чем нет причин для плохого мнения о вас. Во всяком случае, с тех самых пор, как вы приехали на Соспирис. — Его голос стал вкрадчивым: — И вы показали мне, что у вас совсем другое отношение к сексу, чем у вашей сестры, ведь так, Энн?

Она покраснела, а он продолжал смотреть на нее внимательно, с чуть заметной улыбкой:

— Возможно, мое мнение о вас изменилось, когда вы не приняли колье. Я думал, вы схватите его своими жадными ручками. Хотел, чтобы вы его взяли.

— Да, я поняла, — коротко ответила Энн, еще больше краснея.

— Затем, чтобы укрепиться в своей антипатии к вам. Потому что… — он прикрыл глаза длинными ресницами, и у нее снова перехватило дыхание, — потому что хотел, чтобы вы вернулись в мою постель. Любым способом, любой ценой.

Никос протянул руку через стол и одним пальцем погладил тыльную сторону ее кисти. Его легкое прикосновение обожгло ее.

— Я все так же хочу вас, Энн, — тихо сказал он.

Энн не могла ни дышать, ни говорить. Никос смотрел не отрываясь, и ей казалось, что она парит в воздухе. А он говорил и говорил, и слова его звучали чувственно, обольстительно, чарующе.

• Предыдущая
• 20/24
• Следующая