Потерянный разум - Кара-Мурза Сергей Георгиевич - Страница 16

• Предыдущая
• 16/225
• Следующая

Но еще более нелепа эта трактовка права, если подойти к ней «снизу», от жизненной реальности. Надо вдуматься в картину того “правового” общества, которое последовало бы императивам, сформулированным Э.Ю.Соловьевым! Значит, и Чикатило, и Шамиль Басаев имеют право “самостоятельно решать, что для них хорошо”. Более того, они имеют право превратить свои решения в цели, а затем и реализовать эти цели в виде деятельности — ведь их поведение обладает самозаконностью. Ни общество, ни государство в это их целеполагание и поведение не должны вмешиваться — в противном случае философ признает это общество и это государство неправовыми. Это нормально?

И ведь философу Э.Ю.Соловьеву вторит юрист В.Д.Зорькин: “Человек обладает разумом и волей и имеет свободу выбора поведения на основе внутреннего самоопределения”. Можно ли поверить, что полковник юстиции говорит это искренне? Как это “свобода выбора поведения на основе внутреннего самоопределения”? Зачем же тогда законы, полиция, полковники юстиции? Мы что, отказывается от цивилизации и узакониваем мрачную утопию Гоббса, согласно которой “естественный” человек якобы имеет право на все и ведет “войну всех против всех” согласно праву на “свободу выбора поведения”? Да ведь и Гоббс, даже приняв эту совершенно ошибочную антропологическую модель, считал, что, став цивилизованным, человек от этой свободы отказывается, передавая ее государству.

А законодатель в сфере исторического материализма М.Я.Ковальзон и к понятию правового государства ухитрился пристегнуть требование узаконить частную собственность. Уже в 1990 г. он раскаялся в своих марксистских заблуждениях и влился в общий хор рыночных гуманитариев. Разумеется, на антисоветской ноте: “Как и почему у нас сложилось неправовое государство? Что нужно сделать, чтобы у нас утвердились право, свобода, демократия?… Право по сути есть юридическое выражение отношений собственности, возникающее там, тогда и постольку, где существуют и соотносятся не просто различные, а именно частные собственники… Только в обществах, основанных на частной собственности, с необходимостью порождающей социальное неравенство, появляется такая система норм общественного поведения, которая может сохранять свою действенность лишь при наличии силы государства”.

Итак, наши философы-марксисты уже и социальное неравенство считают за благо и гарант правового общества. Какой маразм! И эти люди писали и пишут учебники для наших университетов.

Всякие рациональные очертания потеряло в годы перестройки и понятие “гласность”. Казавшиеся вполне разумными люди призывали к полному устранению цензуры, к сбрасыванию абсолютно всех покровов с отношений между людьми. Видимо, большинство образованных людей клюнуло тогда на примитивную приманку “свободных мнений” — прежде всего, очерняющих собственную страну и ее историческое прошлое. Трудно было удержаться в стороне от этого общего порыва. Поразительно другое — сколь большая часть интеллигенции задержалась в этом потоке, когда пора было увидеть, что вся эта “гласность” была приступом иррациональности, довольно-таки постыдном для образованного слоя. Многие плывут в этом потоке и до сих пор (но в искренность этих людей поверить уже невозможно — тут или политический интерес, или невозможность найти путь назад, все мосты сожжены).

Как тяжело было смотреть, после того как прошло возбуждение первой волны перестройки, как умные и честные люди продолжают заглатывать пустые, дешевые идеи, требуют их все больше и больше, хватаются за газеты, не могут оторваться от телевизора — без всякого чувства меры. Им просто нет времени задуматься, сделать собственное умозаключение. Ницше писал о таком состоянии: “Легкое усвоение свободных мнений создает раздражение, подобное зуду; если отдаешься ему еще больше, то начинаешь тереть зудящие места, пока, наконец, не возникает открытая болящая рана”50. Это и случилось с нами во время перестройки — и этому мы не сумели противопоставить рассудительность.

Идеологи делали тогда заявления тоталитарные, лишенные всякого разумного смысла. Вот высказывание А.Н.Яковлева: “Иногда и у нас говорят о том, что невредно, дескать, было бы установить какие-то пределы гласности. Ясно, что когда заводят речь о таких пределах, значит, гласность кому-то мешает”51. И почему же это надо принимать за довод в пользу беспредельной гласности? Ведь это просто глупость! Разве следует делать именно то, что людям мешает? Почему же не уважить людей, которые просят не мешать им жить?

А вот высказывание самого М.С.Горбачева: “Когда я об этом говорю, то одновременно вновь и вновь подчеркиваю: мы за гласность без всяких оговорок, без ограничений… и на вопрос, есть ли у гласности, критики, демократии пределы, мы отвечаем твердо: если гласность, критика, демократия в интересах социализма, в интересах народа — они беспредельны!”52. Правда, Горбачев хотя бы сделал оговорку, по сути отрицающую весь тезис (гласность у нас беспреёёёёёёёёёёёёёёёёёёёёёёёдельна, но только в пределах интересов социализма, а интересы социализма определяет номенклатура КПСС).

Но ведь сам этот продукт гипостазирования — придание расплывчатому понятию гласность статуса абсолютного приоритета в нашей жизни — засел в сознании множества людей и до сих пор там сидит. Вспомним первые выборы народных депутатов СССР в 1989 г.! Однажды целой группе конкурентов во время дебатов на телевидении был задан один вопрос: “Считаете ли вы, что гласность должна иметь какие-то пределы?” И с телеэкрана все они до одного (а это были весьма почтенные интеллигентные люди) заявили совершенно безумную вещь: гласность должна быть абсолютной, никаких ее ограничений они, будучи депутатами, не допустят. И это — вопреки здравому смыслу. О каких правах человека может идти речь при “неограниченной гласности”, когда не может укрыться ни одно твое движение, ни одна мысль? Заметим, что эта болезнь интеллигенции — расщепление логики — вызревала довольно давно.

Из всей истории с гласностью мы обязаны извлечь урок. Он важен не только в академическом, но и сугубо практическом плане. Ведь эта история не кончилась с крушением советской государственности, ради которого эта гласность была затеяна. Она, получив мощную поддержку образованного сословия и одновременно власти, стала жить собственной жизнью, став, в новых формах, фактором разрушения и даже криминализации общества и государства. Постулаты гласности узаконили скандал и шантаж в качестве признанного инструмента власти. Чем была история устранения генерального прокурора РФ Скуратова с помощью скандальной (точнее, преступной) видеозаписи? Сильным ударом и по праву, и по нравственности. Ведь М.Швыдкой, пустивший эту видеозапись в эфир, стал министром культуры, а В.В.Путин, выполнивший указание Кремля об устранении Скуратова, стал президентом. Никакой последующей оценки этого применения принципов гласности не последовало.

Так что вспомним сами эти принципы и попытаемся реконструировать ход мысли интеллигенции, которая эти принципы поддержала в середине 80-х годов. Вся доктрина гласности — лабораторная разработка гуманитариев из окружения Горбачева. Ее прототип — развитая Руссо концепция государства, где власть осуществляется посредством общественного мнения. Для его формирования и требуется гласность. Само это понятие в западных языках обозначается словом “прозрачность” (transparency).

М.Фуко говорит об этой концепции Руссо: “Мечта о прозрачном обществе, одновременно видимом и читаемом в каждой из его частей; мечта о том, что чтобы больше не оставалось каких-либо тёмных зон, зон, устроенных благодаря привилегиям королевской власти либо исключительными преимуществами того или иного сословия, либо, пока еще, беспорядком; чтобы каждый с занимаемой им точки мог оглядеть всё общество целиком; чтобы одни сердца сообщались с другими; чтобы взгляды больше не натыкались на препятствия; чтобы царило мнение, мнение каждого о каждом”53.

• Предыдущая
• 16/225
• Следующая