С кем бы побегать - Гроссман Давид - Страница 34

Лицо Шели стало жестким, ненавидящим и каким-то чересчур взрослым.

— Наконец тачка приезжает, этот твой лимузин, «ламборджини», «мазда», «субару» траханая. Влезаешь в нее тише воды ниже травы и дрыхнешь еще часок, чтобы отмазаться от базара про теорию относительности с этой сарделькой за баранкой. К концу дня уже ни фига не помнишь: где была, что делала и как тебя звать. А когда тебя привозят к ночи, едва хватает силенок, чтобы проглотить это сгоревшее на хрен пюре мамочки Пейсаха, заползти в свою нору и впасть в спячку. Вот видишь, — Шели широко улыбнулась и отвесила поклон, — самая настоящая шикарная житуха мегазвезды.

Тамар долго молчала, чувствуя, как одеревенели суставы, будто под ударами, которые еще только ожидают ее.

— А как же ты тут сегодня?

— Сегодня, — рассмеялась Шели, — ко мне приходила инспекторша из полиции, такая, знаешь, старперша со значком, считающая, что после тостера она — величайшее изобретение Господа Бога. Зато у меня разок в месяц есть выходной — чтобы выслушать все эти «Ну скажи мне, Шели, почему ты не хочешь помочь нам помочь тебе?».

— А что ты такое сделала, раз тобой интересуется полиция?

— Что я сделала? Ты лучше спроси, чего я не сделала! — Шели смущенно хихикнула. — Ну ва-аще… сразу видно, что ты новенькая. Здесь у нас таких вопросов не задают. Здесь ждут, чтобы тебе сами рассказали. Не рассказывают — не спрашивай. Ну, раз ты уж спросила… так я тебе отвечаю: я никого не замочила, кроме нескольких пачек «Мальборо», которые законно экспроприировала. Ну как, ты еще не свалилась с кровати?

— Нет. Так ты что, украла сигареты?

— В первый же день, как сбежала из дома, у меня свистнули кошелек. Еще на центральной автобусной станции в Холоне. А я без сигарет тут же, на месте, могу копыта откинуть, это тебе не жрачка и не водичка. Откуда мне знать, что у них там телекамеры, сыщики и прочая бодяга?

Динка залаяла. На них упала широкая тень. В дверях, целиком заполнив проем своим телом, стоял Пейсах. Тамар содрогнулась при мысли о том, что он слушает их уже несколько секунд. Чтобы пройти в комнату, Пейсаху пришлось пригнуть голову. Глаза с неприязнью изучали девушек.

— Уже клуб тут мне организовали? — рявкнул он.

— А чего, нельзя? — возмутилась Шели.

Он принюхался.

— Придержи язык! Да смотри не сожги матрас!

— А чего? Тебе что, и клопы понадобились? Стоп-стоп! Ну да, блошиный цирк, как у Чарли Чаплина!

И Шели изобразила, как блоха скачет с одной руки на другую.

— Ты… — Пейсах прислонился к стене и потерся о нее каким-то скользящим движением, от которого у Тамар почему-то вдруг свело живот. — Ты никогда ничему не научишься, да? — Пейсах говорил очень медленно, почти по слогам. — В один чудесный день, прекрасная моя леди, в один чудесный день ты вот на столечко пережмешь, — он показал на пальцах, — и сразу окажешься в оч-чень неприятном положении. Оч-чень, оч-чень неприятном.

Вот теперь Тамар отчетливо увидела, как добродушный мишутка обернулся матерым диким медведем с мощными когтями. Она с изумлением подумала, что даже кожа на его лице задубела.

— Ну так чего ты тянешь? — вздохнула Шели и, к восхищению Тамар, повернулась к Пейсаху спиной.

— Поверь мне, что до энтого оч-чень недалеко, уже оч-чень, оч-чень недалеко. В один прекрасный день мое терпение лопнет, и мы тогда полюбуемся на твое геройство. Как тогда, помнишь? Помнишь, как приползла ночью вся в кровищи и в синяках, умоляя, чтобы тебя взяли назад? Помнишь иль подзабыла?

Шели сосредоточенно следила за колечками дыма, плывущими к потолку.

— Так что сиди и не вякай, не порти мне новую девку. Вы бы лучше спустились на кухню помочь с ужином.

— С пюре, — поправила Шели.

Пейсах злобно зыркнул на нее и вышел.

— Ты его совсем не боишься, — изумилась Тамар.

— А что он со мной сделает? Я ему позарез нужна.

— Почему?

— Да ты знаешь, сколько я ему каждый день приношу? Уж не меньше пятисот шекелей.

— Пятьсот? — Тамар потрясенно помолчала. — Одним пением?

— Я не пою, — рассмеялась Шели. — Я пародирую. Такое комик-шоу, в основном певичек изображаю.

— Так почему ты не работаешь сама? — спросила Тамар. — Почему ты должна отдавать ему деньги?

— Потому что в одиночку на улице — не канает. Денька два-три еще ладно. Тебя только проверяют издали. Проверяют, не подсадная ли ты случайно. А уж потом начинается настоящий мрак. Ты уж мне поверь, я пробовала. Слыхала, что он рассказывал? Я на четвереньках приползла.

Тамар на минуту задумалась, а потом попросила:

— Покажи Риту.

— Тебе, что ли? Как бы персонально? А чего, ноу проблем!

Шели соскочила с кровати, набрала полные легкие воздуха. Тамар невольно улыбнулась.

Шели показала Риту, Мадонну, а под конец и Ципи Шавит с ее «Все ушли на праздник». Петь она не умела, Идана бы просто стошнило, но у нее был радостный, искристый талант, здоровая, не оправдывающаяся грубость, и Тамар хохотала до слез, успев подумать, что с Иданом и Ади она всегда смеялась совсем другим, рассудочным смехом. А потом Шели утомилась и мгновенно вырубилась — попросту растянулась на своем матрасе, сказала: «Ночь», накрылась с головой и тут же заснула.

Тамар посидела на краешке кровати, немного ошеломленная столь стремительным расставанием. Потом кивнула Динке и шепнула: «Пошли». Надо спуститься на кухню — и чтобы Пейсаха лишний раз не раздражать, и чтобы начать осваиваться в этом доме.

На следующее утро Тамар разбудили в шесть часов. Худой парень с густыми бачками грубо растолкал ее:

— А ну, вставай! Через полчаса двигаем.

Ей казалось, что она не спала всю ночь. До трех то и дело поглядывала на часы, все прислушиваясь, не открываются ли наружные ворота: а вдруг он приедет поздно ночью, может быть, он выступал сегодня в каком-нибудь отдаленном городе? И вот уже утро, и нужно влезать в одежду. Тамар замерла, глядя на свой рюкзак — он ведь лежал не так. Она осторожно открыла клапан. Шекелевая монетка, которую она накануне положила между двумя носками, исчезла. Монетка обнаружилась на дне рюкзака, и Тамар поняла, что ночью, после того как она все-таки заснула, кто-то рылся в ее вещах. Хорошо, что те пять доз она спрятала в колготках, а браслет со своим именем оставила в камере хранения.

Шели все еще спала, свернувшись в тугой клубок, — наверное, представляла себя во сне хрупкой малышкой. Глядя на нее, Тамар вспомнила, как Шели отнеслась к ней, как легко и естественно позвала к себе в комнату и как смешила, не обращая внимания ни на ее подозрительность, ни на зажатость. А ведь есть люди, которым со мной легко, думала Тамар, завязывая шнурки.

Вместе с Динкой она спустилась на первый этаж. Там уже вертелся кое-кто из тех, кого она видела за ужином. Коридор был полон суеты. Пейсах прохаживался между парнями и девчонками — прямо как полководец перед битвой. В руках он держал большой красный блокнот.

— Ты, — он ткнул пальцем в разбудившего Тамар тощего как скелет парня с бачками и стрижкой под Элвиса, — энтого самого с палками берешь в Натанию. Полчаса на мидрахов, возле старого почтамта, знаешь? Там, где раньше был кинотеатр «Шарон»? Ладно, потом рвете когти в Кфар-Сабу, на площадь перед торговым центром, там он свои дела заканчивает, и вы руки в ноги — в Герцлию, к этому, как там его, «Дом гражданина», что ли? С клумбой еще? Ну так слушай меня: вы туда прибываете в двенадцать тридцать и ни минутой позже, усек? Далее, ты там с ним остаешься двадцать пять минут, не больше. Кому нужно больше? Сколько времени можно хромать на ходулях? А оттуда ракетой мчишь его на площадь Ордеа в Рамат-Ган. Сколько набралось у тебя? Четыре? Мало. Погоди минутку.

Пейсах потыкал в кнопки мобильника.

— Хеми, слышь, Хеми, до которого часа ты со своей девкой в Герцлии, у «Дома гражданина»? Сколько? Да зачем, сколько времени ей нужно, чтобы вытягивать свои платки из носа? Понял. Слышь, мне энто не подходит. Иллюзионизьм не иллюзионизьм, а вы оттуда сматываетесь ровно в двенадцать, ни секундой позже! Почему? По кочану, потому что в полпервого я туда забрасываю другого, а мне нужно хоть полчаса передыха. Почему? Ты еще не знаешь почему? Ну, просек? Браво. Ну так и не возникай. Ехай, давай!