Красные следопыты (Повести и рассказы) - Голышкин Василий Семенович - Страница 49

• Предыдущая
• 49/59
• Следующая

Классная комната глядела на нас тридцатью парами удивленных глаз. А учительница Мария Спиридоновна снисходительно объяснила:

— Второй час уже здесь. А вы где блуждали?

Больше мы с Павкой по азимуту в школу не ходим. Пользуемся обычной дорогой. Оно хоть и дальше, зато вернее.

Как-то мы с Павкой были на горнолыжных соревнованиях. И они произвели на нас очень потрясающее впечатление. Особенно понравилось нам название этого вида спорта: слалом. Так как Павка был сведущ во всех областях человеческих знаний, он тут же расшифровал это слово, как «спорт со сломом».

— Со сломом чего? — спросил я.

— Лыж, — объяснил Павка. — Лыжи, понимаешь, сламываются.

— А нельзя, чтобы без этого... без слома?

— Тут все дело в способе управления, — проговорил Павка и прищурил один глаз. Другой он устремил куда-то вдаль и, должно быть, увидел там нечто такое, чего я и двумя не мог разглядеть. — Тут все дело в особом способе управления.

Слово «особый» он произнес таким тоном, что я сразу догадался: Павка совершил какое-то открытие.

Моя догадка подтвердилась, как только Павка выпустил на свет следующую фразу:

— Сейчас мы его проверим.

Павка никогда не откладывал на завтра то, что можно было сделать сегодня. Вот почему спустя минуту я, утопая по пояс в снегу, пробирался огородами домой с одной мыслью, как можно скорей выполнить Павкино поручение, вернуться обратно и посмотреть, какой такой особый способ спуска с горы без слома лыж придумал мой друг.

Вернулся я с лыжами, клубком бельевой веревки и будильником.

Ну, для чего нам понадобился будильник, догадаться нетрудно: настоящего секундомера ни у меня, ни у Павки не было. Для чего лыжи — тоже понятно. А вот для чего бельевая веревка, ручаюсь, никто ни за что не догадается. А в ней, в веревке этой, как раз и заключался особый способ управления.

Павку я застал в молчаливом созерцании трассы будущего спуска. Она вся была утыкана палочками, которые он успел настрогать. Они торчали двумя параллельными рядами. Павке предстояло объехать все колышки и спуститься к подножию горы.

— Та-ак, — многозначительно протянул Павка, принимая из моих рук лыжи, — сейчас мы их оборудуем.

И не успел я охнуть, как Павка проткнул в лыжных носах по дырке, воспользовавшись шилом перочинного ножа. Совершив эта, он продел в отверстия по куску бельевой веревки и коротко бросил:

— Готово!

Вы думаете, я что-нибудь понял? Впрочем, Павка не стал держать меня в неведении. Он сказал:

— Беру в руки по веревке и становлюсь на лыжи. Тяну веревки вправо и еду, как полагается, направо. Тяну налево...

— И едешь налево! — восхищенно воскликнул я, глядя на друга.

— Верно! — снисходительно согласился Павка. — Объезжаю все колышки и спускаюсь вниз.

— А я засекаю время и смотрю, во сколько минут ты уложишься.

— Все правильно. Засекаешь и смотришь, — одобрил мои намерения Павка.

Добравшись до вершины, он, как было условлено, махнул мне рукой и исчез в вихре снежной пыли.

Я уставился на будильник и в такт ему стал отсчитывать секунды: тик — раз, тик — два, тик — три...

На десятой секунде меня чем-то пребольно хватило по ноге, а на одиннадцатой секунде хватило второй раз.

Я ошалело оглянулся и увидел свои лыжи. Павки почему-то на них не было.

Я запрокинул голову и стал изучать зимний пейзаж горы. Но Павки в этом пейзаже не было.

И вдруг позади меня послышались ребячьи голоса:

— Снежный человек... Снежный человек...

Я обернулся и справа от себя увидел белого медвежонка, который, прихрамывая, приближался ко мне на задних лапах.

«Странно, — подумал я, — у нас сроду не водились белые медведи. Может быть, с поезда сбежал, когда цирк перевозили? Тогда почему его называют «снежным человеком»?

«Медвежонок» приблизился ко мне, и я узнал в нем своего друга Павку.

— Не годится, — сказал он и стал протирать залепленное снегом лицо.

— Лыжи? — спросил я, заранее готовясь принять вину на себя.

— Особый способ, — мрачно буркнул Павка и пошел собирать лыжи.

Я поплелся за ним.

...Если очевидцы станут уверять вас, будто видели в Гималайских горах снежного человека — не верьте им. Врут. Снежного человека видели только раз. На Лысой горе возле нашего города. И это был мой друг Павка.

— Если хочешь испортить человеку настроение — пообещай ему что-нибудь хорошее...

Это не я говорю. Эту знаменитую фразу пробурчал себе под нос мой друг Павка, когда узнал, что семейный совет в лице папы с мамой решил осчастливить его подарком.

«Вот получу на днях премию и куплю, — решительно заявил Павкин папа Борис Матвеевич. — Такое куплю, что ахнешь», — интригующе закончил он.

«Если родителей слушаться будешь», — уточнила Павкина мама Серафима Степановна.

Честное слово, иногда мне кажется, что хорошее настроение похоже на муху. Его, как муху со стола, можно смахнуть одним движением руки, то есть я хотел сказать — языка. Вот произнесла мама это роковое слово «слушаться», и от хорошего Павкиного настроения даже мокрого следа не осталось.

Во-первых, неизвестно, долго ли надо слушаться. Во-вторых, чего слушаться. А ну как маме придет в голову заставить Павку съедать за обедом полную тарелку борща. Или раскланиваться по воскресеньям с одноклассниками, которых он не далее как вчера видел на уроках.

Однако что же делать?

Тут Павка вспомнил обо мне, своем друге Славке. И так как друг познается в беде, Павка вместе со своей бедой немедленно прибежал ко мне.

— Вот что, — сказал я, выслушав своего друга, — давай слушаться вместе. Вместе это выходит лучше.

Кажется, впервые за всю историю нашей дружбы моя мысль пришлась Павке по душе. Он благосклонно посмотрел на меня, улыбнулся одним носом, превратив его для этой цели в гармошку, и сказал:

— Тогда вот что. Отпросись у своих и айда со мной. Мы, понимаешь, сегодня на дачу переезжаем.

И вот мы на Павкиной даче. Мученически озираясь вокруг, мы прохаживаемся по деревенской улице и делаем вид, что ни одно из ее мурлычущих на теплом крылечке, квакающих в канаве, гогочущих на лужайке соблазнов нас не касается.

Ты, кот, можешь спокойно греть бока. Мы не отправим тебя в дальнее плавание в железном тазу. И вы, квакушки, обречены сегодня прозябать в канаве, вместо того чтобы бороздить воздушный океан на бумажном змее-горыныче. Мы не доставим вам этого удовольствия.

И вы, гуси-лебеди, не поднимайте тревоги. Поберегите свои боевые шеи-трубы. Нам сегодня не до вас...

Павке нужен подарок, и мы во что бы то ни стало заслужим его. Заслужим ценой примерного поведения и беспрекословного послушания.

Вечером мы с Павкой легли спать. Эта фраза может показаться смешной и странной. В конце концов, каждый рано или поздно ложится спать. Но в том-то и дело, что спать мы легли не рано и, тем более, не поздно, а вовремя, чем прямо-таки потрясли Павкиных родителей.

Шансы на подарок увеличились.

Проснулись мы...

Но тут надо сделать маленькое отступление. Мы с Павкой никогда не занимались по утрам физкультурной зарядкой: не успевали проснуться. А тут проснулись. И услышали, как кто-то колошматит по пианино.

— Пав, а Пав, — прошипел я на ухо своему другу, — играет кто-то.

— Дочка хозяйская тренируется, — прошипел в ответ Павка.

— А может, зарядка начинается, — осторожно предположил я.

— Что ты, — успокоил меня Павка, — в доме отродясь радио не было.

И вдруг как гром среди чистого неба грянуло:

— Встаньте прямо!

Я как ужаленный вскочил с кровати и столбом стал посредине комнаты.

Даже Павка, на что хладнокровный человек, и тот вытаращил глаза.

— Что это? — заикаясь проговорил я.

Но к Павке уже вернулось присущее ему хладнокровие.

Он стал рядом со мной в стройной позе вопросительного знака и, скривив набок рот, вполголоса проговорил:

• Предыдущая
• 49/59
• Следующая