Петровская набережная - Глинка Михаил - Страница 19

• Предыдущая
• 19/50
• Следующая

Митю толкнула танцующая пара. Он неловко переступил, оглянулся: это был кто-то из своих, толкнул нарочно, чтобы вышел из круга. Митя посмотрел туда, где только что стояли двое. Их уже не было.

Он увидел их вскоре среди танцующих. Маленький Шурик, с уверенным видом кружа девочку, что-то рассказывал ей. Со стороны могло показаться, что это он оказывает ей снисхождение, танцуя с ней. Девочка слушала улыбаясь.

Митя почувствовал вдруг отвращение ко всему этому вечеру. Он ведь не просил его сюда привозить. Зачем его привезли? Митя вышел из зала, но в пустом коридоре стать незаметным было еще трудней. Митя вошел в зал и сел на стул у окна, чтобы из-за спин стоявших не были видны танцующие.

Он просидел так несколько танцев, чувствуя все большую обиду. Незадолго до конца вечера на соседний стул присел лейтенант Тулунбаев. Митя хотел встать, Тулунбаев удержал его рукой.

— Ну что, Нелидов? — спросил он. — Что такое произошло?

Митя молчал.

— Я ведь тебе вопрос задал, — непривычно мягко сказал лейтенант. — Хочешь не хочешь, отвечать придется. Что случилось?

— Ничего, — сказал Митя.

Лейтенант продолжал на него смотреть.

— Молодец, — сказал он, подождав. — Молодец. А все-таки?

— Да что вы, действительно, товарищ лейтенант! Я же сказал.

— Нелидов, Не-ли-дов. Не груби.

Митя молчал.

Лейтенант почему-то не уходил. Тогда Митя сам встал.

— Подожди-ка, Нелидов, подожди, — сказал Тулунбаев. — Сядь.

Митя снова сел, хотя никто ему сейчас не был нужен. Эти двое там все не могли натанцеваться.

— Знаешь, Нелидов, многое в жизни бывает такого, чего мы и ждать не ждем. Случается. А помочь никто не может. Но бывают беды, несчастья, а бывает, просто не повезло, а мы это за беду приняли, а?

«Зачем он мне это говорит? — думал Митя. — Ну что он ко мне привязался, я что, жаловался или просил помочь, ну что он привязался»?

— Я тебе к тому говорю, Митя Нелидов, — продолжал лейтенант, — что самое страшное в жизни ты уже пережил. Давай не будем вспоминать, но было же оно так? А ведь не пропал, не сломался и смеяться вроде снова научился.

Митя невольно стал слушать.

— Все, — сказал лейтенант. — Больше ничего тебе не скажу. Это просто к тому, что, показав себя один раз настоящим мужчиной, ты не имеешь права становиться снова сопливым малышом. Понял, да?

Лейтенант встал и, глядя на Митю сверху, вдруг сказал:

— Думаешь, мне никогда не хочется плакать? У меня вот сын есть. Четыре года ему. И он в другой семье растет. И в другом городе. Вот так, Митя Нелидов. Вот такие неважные дела.

Митя встал около лейтенанта.

— Вот такое положение вещей, нахимовец Нелидов. Ничего особенно хорошего, — сказал Тулунбаев. — Ну что, возьмем каждый себя в руки, а?

И пока Митя не кивнул, лейтенант невесело, но твердо смотрел ему в глаза.

Митя с Шуриком не виделись дня четыре. То есть не то чтобы не виделись: в строю четвертого взвода, отправлявшегося на какие-нибудь занятия, Митя замечал, конечно, Шурика, замечал, может быть, даже более ревниво, чем всегда, но он уже заранее отводил глаза, чтобы Шурик не поймал его взгляд. Он не знал, как ему с Шуриком говорить. И вот тот пришел сам.

Было свободное время, в распорядке дня оно так и называлось «свободным», и Митя занял очередь у стола для пинг-понга. Игра эта в училище только что появилась, в том смысле, что стали известны ее правила. И теперь почти в каждом классе после уроков сдвигали нужное количество самых гладких столов, устанавливали поперек получившегося поля домиком линию учебников и играли самодельными ракетками. Если не было ракеток, учебниками же и играли. Литература была толстовата, учебник геометрии слишком тонок. Идеально подходили зоология и география. Особенный голод был на мячики. Лопнувший мячик не добивали, на смену ему сразу брали один из подремонтированных: в щелку треснувшего надо было умело запустить капельку ацетона. Митя, как оказалось, умел хорошо склеивать. Этим он сейчас и занимался. Он сидел в облачке ацетонового запаха и, сжав раненый мячик так, чтобы чуть приоткрылась щелка, мазал края этой щелки смоченной в ацетоне щепочкой от спички. Ацетон был дефицитом. В училище свирепствовала эпидемия пинг-понга.

— Слушай, Нелидов, поговорить надо, — сказал Шурик.

Митя закупорил пузырек ацетона, они вышли из класса и остановились в коридоре у окна.

— Ты на вечере был? — спросил Шурик. — Ну, в хореографическом?

Митя молчал. «Смеется», — подумал он. Но Шурик совсем не смеялся.

— А ты сам-то не помнишь? Был я или не был?

— Да откуда я знаю? А ты был? Я чего-то тебя там не видел.

— О чем ты хотел поговорить? — спросил Митя.

— Об этом самом и хотел… Я там познакомился с одной…

Это только тогда, на вечере, казалось, что Шурика совсем не занимает разница в росте. Сейчас он пришел с этим к Мите, но что Митя мог ему сказать? Посоветовал он Шурику одно: не обращать на это внимания. Девчонки ведь всегда сначала опережают в росте.

— А тебе что, она так понравилась? — спросил Митя. Спрашивая, он старался не смотреть на Шурика.

Шурик ответил не сразу.

— Знаешь, она какая…

Шурик был на себя не похож. Заглядывал Мите в глаза, вдруг начинал ни с того ни с сего улыбаться. За руку взял.

— Мы с ней уговорились встретиться… — сказал он. — Может, пойдем вместе?

У Мити стало сухо в горле. А что… пойти, и все. Все само решится. Митя не напрашивался. Шурик сам предлагает. И все выйдет само собой.

— Когда вы уговорились?

— В воскресенье утром. Пойдем, а? — с надеждой попросил Шурик, заглядывая ему в глаза. Он ничего не подозревал.

— В воскресенье… — будто что-то припоминая, сказал Митя. — В воскресенье утром?

— Ну да. Пойдем?

Голая, как пустыня Гоби, воскресенье представилось Мите.

— Нет. Я не могу, — сказал Митя. — Я уже обещал. У меня дела.

— Эх ты. А еще называется… — Шурик не сказал, кем Митя называется.

Шурик ушел, а Митя остался стоять у окна, и вдруг он услышал звуки пианино. Играл, конечно, Коля Ларионов, — кроме него, редко кто подходил к инструменту. Но вот загадка: Митя постоянно видел, что Ларик пытается играть, барабанные перепонки Митиных ушей постоянно отмечали звуки пианино, но только сейчас Мите показалось, что звуки эти связаны с чем-то внутри него самого. Они что-то угадывали в нем, чему-то вторили… И еще — что-то обещали.

Митя стоял не двигаясь и боялся, что Ларик перестанет играть, и Ларик действительно приостановился, споткнувшись, но потом со второй или третьей попытки опять нащупал путь. Ларик играл, а Митя стоял поодаль и слушал, и сейчас опять, как тогда, когда он уезжал из лесного городка, как тогда, когда он узнал, что поступил в училище, над ним на каких-то часах отщелкнулось еще одно деление. Он услышал этот щелчок. Так, как прежде, уже больше не будет. Отщелкнулось — и все.

Митя слышал этот щелчок. Правда, ему казалось, что слышит его только он сам. Он бы поразился, узнав, что щелчок этот услышали и старшина Седых, и лейтенант Тулунбаев, и Папа Карло. Как, впрочем, и все Митины товарищи. И когда следующей осенью Митю назначили вице-старшиной, он никак не связал это с тем, что ответил сейчас Шурику. Митя никому не сказал о девочке, о которой продолжал думать вот уже второй год.

• Предыдущая
• 19/50
• Следующая