Секрет Жени Сидорова - Гладилин Анатолий Тихонович - Страница 25

• Предыдущая
• 25/31
• Следующая

Хозяйка, кланяясь и крестясь, пригласила в дом. Монахи вошли в горницу, расселись по лавкам. Хозяйка выставила на стол жбан с квасом, лук и ковригу черного хлеба.

Поп недовольно поморщился:

— На прошлой неделе молочком и сметаной потчевала. Наш господь мясца не посылал?

— Бог дал — бог взял, — сурово ответила хозяйка. — Вчерась от боярина приезжали. Нашу корову-кормилицу отобрали. Отобрали, как Сидорову козу.

— Где коза? Какая коза? — подскочил Женя, краем глаза замечая, что служки окунули перья в чернильницы.

— У соседа, у Сидора, — запричитала хозяйка, — коза была. Гладкая, послушная, нраву кроткого. От боярина приезжали, лучшую скотину выбирали. Выбрали мою буренушку, выбрали, как Сидорову козу.

Хозяйка всхлипнула и выскользнула из горницы. Поп отломил большой кусок ковриги, обмакнул его в квас и принялся за еду. Служки последовали его примеру.

Сидорову тоже хотелось пить, но сейчас он забыл все на свете. Он быстро заглянул в исписанные свитки иноков. Конечно, у одного было: «Отодрали, как Сидорову козу», у другого: «Выдрали, как Сидорову козу». Вот она, разгадка проклятой козы! Видно, тяжелое житье у служек, раз им всюду порка мерещится…

Женя собрал свитки и бросил их на стол.

— Батюшка, — громко заявил Женя, — тут сплошная путаница. Все неверно записано. Только что хозяйка сказала: ее корову отобрали, как Сидорову козу. Отобрали, а не отодрали.

Чавканье за столом прекратилось. Поп по багровел и стукнул кулаком так, что подпрыгнул жбан с квасом.

— Ежели стервецы ошиблись, я их сам отдеру, как Сидорову козу! То есть я отберу у них хлеб и квас, заточу в подземелье, пущай голыми коленями стоят на горохе, грамматику учат!

Четыре пары детских глаз умоляюще смотрели на Женю.

Как честный советский пионер, как человек принципиальный, он должен восстановить историческую правду. Ради справедливости Женя готов жертвовать собой, однако сейчас речь шла о наказании четырех мальчишек. Нелегкий выбор! Запрут ребят в темницу, будут бить, мучить — и все из-за какой-то козы!

Страдая от того, что вынужден солгать, Женя пробормотал:

— Кажется, я ошибся.

— Кажется — так крестись! — рассердился поп. — Не получишь сегодня квасу! Убирайся отсюдова!

Как хотелось квасу! Как хотелось есть! Увы, судьба всегда жестока к правдоискателям.

Женя вышел на улицу и столкнулся на крыльце с хозяйкой.

— Где живет Сидор? — спросил Женя.

Хозяйка указала на соседнюю избу. Напрямик по огородам Женя прокрался к окнам и вздрогнул, услышав за спиной знакомое блеянье. Мальчик обернулся. Опустив рога и тряся бородой, на него наступала коза (впрочем, это мог быть и козел). Не будь Женя абсолютно уверен, что находится в другой эпохе, он бы поклялся: это животное — точная копия той козы (или козла), которую привел на дачу Сережа Фрейман.

— Кыш, проклятая! — прошипел Женя, но упрямая коза еще ниже опустила рога, вот-вот наподдаст…

Женя отступал огородами к избе, где трапезничали монахи, а коза не отставала. Хорошо, что никто не был свидетелем Жениного позора!

Конечно, можно было при помощи тележки вернуться домой, к дяде Жоре и дяде Васе, но глупо из-за вздорной козы упустить возможность познакомиться с Ученым Пименом! Ведь монах Мисаил упоминал о нем.

Женя припустил к соседней избе. У самого крыльца коза неожиданно остановилась и преспокойно принялась щипать траву.

Ну и мерзкое животное! Все ли козы у крестьянина Сидора были такими или породу он вывел особую, но именно эту козу Женя бы отодрал с удовольствием!

В избе монахи допивали квас…

Монах Мисаил, которого утром Женя ошибочно принял за попа — в церковной иерархии мальчик не разбирался, — привел его в келью, весьма уютную и просторную. Мисаил низко поклонился седовласому старцу, сидевшему за низким столом с зажженной лампадой, и кротко проговорил:

— Отец игумен, Ученый Пимен! Тебе хочет исповедаться послушник Сидор.

Мисаил на цыпочках удалился.

Ученый Пимен бросил на Женю многозначительный взгляд и заговорил:

— Сын мой, садись и слушай. Брат Мисаил тебя расхваливал, дескать, малый ты прилежный и зело грамотный. Вот умру я, а кто правдивые сказания перепишет? Нонче все больно хитрые стали: вместо того чтобы грамоте учиться, все в дела мирские норовят сунуться. Слыхал небось про Гришку Отрепьева? Я его грамоте обучал, а он, шельмец, тайну про невинно убиенного царевича выведал, сбежал в Литву и царем Димитрием назвался. У, нехристь, как его земля носит!

«Так это я в самое начало семнадцатого века угодил, — четко определил Женя. — Конец царствования Бориса Годунова, народные смуты. Лжедимитрий во главе польских войск идёт на Москву. Кажется, я вовремя появился. Надо рассказать Ученому Пимену о том, что ожидает Русь. Возможно, ему удастся послать гонца к царю Борису. Пусть примет какие-нибудь меры. Если, конечно, ещё не поздно».

А вслух Женя сказал:

— Святой отец, желаю исповедаться. Я видел вещий сон, будто поляки захватывают Москву и провозглашают царем Лжедимитрия, Гришку Отрепьева. Это навлечёт на Россию неисчислимые беды…

Игумен хмыкнул и подозрительно покосился на мальчика.

— Святой отец, — твердо сказал Женя, — вещий сон привиделся.

— «Вещий сон, вещий сон», — проворчал Ученый Пимен. — Ладно, допустим, сон твой вещий… Только суета все это. Земными делами вершит воля божья. Я на своем веку такого насмотрелся… Всему воля божья. Всё вернется на круги своя. Не к тебе одному вещие сны приходят. Чует мое сердце, что сейчас ко мне сам Гришка Отрепьев пожалует, важную новость привезёт.

Ученый Пимен замолк, обернулся к двери, прислушался. Дверь бесшумно приоткрылась, и в келью проскользнул невысокий, широкоплечий человек, закутанный в черную сутану. Из-под капюшона выбивались рыжие волосы, на лбу и на носу красовались две бородавки, а голубые глаза незнакомца сияли дерзко и торжествующе.

— Благослови меня, честной отец! — проговорил гость.

— Благослови господь лично тебя, Григорий, и днесь, и присно, и во веки веков, — степенно ответил старец.

Гость, прищурясь, оглядел келью (его взгляд лишь на секунду задержался на мальчике), потом одобрительно покачал головой:

— Во-первых, поздравляю тебя с повышением: ты теперь игумен… А мне, признаться, наша старая келья больше нравилась. Часто вспоминаю длинные ночи, горящую лампаду… Поздравь и ты меня — получено известие из Москвы: царь Борис волей божьей помре… Народ присягает законному царевичу Димитрию! Воевода Басманов перешёл на мою сторону. Святое дело победило. Благослови нас, честной отец!

— ВАС благословлять я не могу, — сурово ответствовал Ученый Пимен. — Ты ведёшь в столицу росейскую ляхов и католических попов.

— Политика, честной отец, политика, — смиренно возвёл очи к потолку, Григорий и перекрестился. — Тут уж ничего не поделаешь. Любишь кататься — люби и панночек возить. Однако я родного края не предам. Видишь, к тебе тайно за советом прискакал. Разреши присесть?

— Садись, в ногах правды нет.

— Малец не помешает? — спросил Григорий, присаживаясь на скамью рядом с Женей.

— Сей отрок блаженный, его вещие сны посещают. Спроси, вдруг ему что-либо пригрезилось и про тебя!

— Ежели ты, отрок, ясновидец, — начал Григорий, пристально вглядываясь в Женю, — то открой мне тайну будущего. Я за наградой не постою — подарю хоромы боярские, назначу думным дьяком.

— Не надобно мне ни чинов, ни денег! — гордо заявил Женя.

— Говорю тебе, он блаженный, — вставил своё слово старец. — Не искушай невинную душу младенца!

— Быть тебе царем, — сказал Женя. Григорий приосанился и кинул надменный взгляд в сторону Ученого Пимена.

• Предыдущая
• 25/31
• Следующая