Тайна Крикли-холла - Герберт Джеймс - Страница 17

• Предыдущая
• 17/128
• Следующая

— Но там лишь девять детских могил, за церковью, так? А в списке внутри — одиннадцать имен.

Будучи инженером, Гэйб всегда обращал внимание на детали, ведь это являлось существенным условием его профессии, и теперь он лишь удивлялся, почему не заметил такую деталь раньше. Девять детей похоронено за церковью, но на доске внутри здания перечислены одиннадцать. Двоих не хватает.

Викарий заговорил с глубокой печалью в голосе:

— К несчастью, тела двоих детишек так и не удалось найти. Похоже, море решило забрать их себе.

— Они утонули, когда вода хлынула в деревню? — с почти болезненным любопытством спросил Гэйб.

— Само собой, именно тогда, мистер Калег. — Это заговорила жена викария, Селия. — Видите ли, тех детей эвакуировали из Лондона, чтобы спасти от бомбежек. И всех малышей поселили в Крикли-холле. Прямо в доме большинство из них и утонули.

— Мне сразу не понравилось это место.

Эва сложила руки на груди и прислонилась к кухонному столу, дожидаясь, пока закипит электрический чайник. После долгого пешего подъема по склону от прибрежной деревни они оба отчаянно нуждались в горячем кофе. Девочки ушли наверх, чтобы заняться устройством новой спальни. Они украшали комнату своими любимыми и весьма ценными, на их взгляд, мелочами, привезенными с собой в Девон, отыскивая для каждой безделушки наиболее подходящее место.

Гэйб, сидя возле кухонного стола, поглаживал Честера по голове; пес ужасно разволновался, когда они вернулись домой, и до сих пор легонько дрожал.

— Это случилось больше шестидесяти лет назад, — с лежим раздражением напомнил Гэйб Эве. — Бедные дети умерли давным-давно!

Эва возразила:

— Время ничего не может поделать с такими вещами. Сам ведь видишь, здесь даже Честер нервничает.

— Он просто не привык еще к дому.

Эва проигнорировала эти слова.

— У меня такое впечатление, словно дом все помнит. Я ощущаю это.

— Ты говоришь чушь. — Гэйб говорил ровным, спокойным голосом, но уже начинал понемногу терять терпение. — Ты утверждаешь, что в доме кто-то присутствует, что тут вокруг бродят призраки? Согласен, дом мрачноват, но привидений нет, их вообще не существует!

— Разумеется, тут нет привидений. Но некоторые места остаются навсегда… как бы отмеченными своей собственной историей. Припомни, когда я впервые привела тебя в Тауэр в Лондоне, как ты по-настоящему содрогнулся, стоило нам войти в Кровавую Башню? Ты сказал мне тогда — это из-за того, что ты почувствовал жестокое прошлое, как будто память об убийцах и казнях до сих пор жива в этих помещениях.

— Ох, Эва…

Она отвернулась от него, чтобы приготовить кофе.

— Я чувствую здесь нечто плохое, понимаешь? В Крикли-холле что-то не так, — попыталась она объяснить, стоя спиной к Гэйбу.

— Всего лишь твое воображение.

— Те дети умерли в этом доме, умерли в день наводнения.

Да, это была ужасающая история, глубоко трагичная, — и пока викарий рассказывал Гэйбу и Эве о давно случившемся несчастье, та непрерывно хмурилась.

Во время Второй мировой войны, когда немецкие «Люфтваффе» постоянно бомбили Лондон и другие английские города, многих маленьких детей эвакуировали без мам — в то время как отцы сражались за свою страну далеко за морем, — ребят увезли под более безопасные небеса в маленькие провинциальные городишки и деревни. Одиннадцать мальчиков и девочек из детского приюта в южной части Лондона были присланы в Холлоу-Бэй на довольно долгое время. Их поселили в Крикли-холле, поскольку дом в тот момент был пуст и его временно использовало Министерство здравоохранения, с согласия тогдашнего владельца, который все равно почти не бывал там. Здесь дети должны были жить и учиться под присмотром опекуна.

В день Великой Бури, как викарий называл наводнение 1943 года, после того как верхние вересковые пустоши шесть недель подряд впитывали воду от непрерывно шедшего дождя, да так, что уже не могли вобрать в себя ни капли, они сбросили водяной груз в переполненные местные реки и ручьи. Река Бэй всегда была естественным проводником верхних вод и более или менее прямо несла их в море.

Всякий сор и поваленные деревья застряли у мостов на всем протяжении реки, и, когда мосты наконец рухнули под их напором, вода мгновенно освободилась, устремившись навстречу высокому приливу. Некоторые дома на берегу реки были полностью разрушены, другие сильно пострадали, когда вода обрушилась на прибрежную деревню, чтобы уничтожить ее. И хотя Крикли-холл был построен весьма основательно и выстоял перед разгулом стихий, все эвакуированные дети и их опекун погибли. Поскольку дети были сиротами, у них не нашлось родственников, чтобы их похоронить, ни даже каких-нибудь двоюродных дядюшек или тетушек. Деревенские жители позаботились о них, как о родных, и оплакивали детей, как своих собственных. Часть территории возле церкви, та часть, что никогда прежде не использовалась как кладбище, была отдана этим детям и другим членам общины, погибшим в ту страшную ночь.

Когда Гэйб спросил Тревеллика, кто так тщательно и любовно ухаживает за детскими могилами, его ожидал сюрприз. Оказалось, не кто иной, как Перси Джадд, садовник Крикли-холла, присматривал за могилками, принося букеты диких цветов каждый год в октябре, в годовщину смерти сирот.

В тот момент Гэйб удержался от того, чтобы задать викарию вопрос о заброшенной могиле, той самой, что располагалась в стороне от остальных, той самой, заросшей сорняками. Должно быть, подумал он, этот Августу; Теофилус Криббен был местным жителем, умершим по естественной причине в тот же год, когда случилось наводнение. Может быть, его похоронили в особой части кладбища потому, что он был заметной фигурой в местной общине, а сейчас оплакивать его кончину уже некому.

— Гэйб, твой кофе.

Эва стояла рядом с ним, держа в руке дымящуюся чашку.

— Извини, милая. Я немножко задумался.

— Гэйб, касательно этого дома… Я не хочу здесь оставаться. — Голос Эвы звучал мягко, без настойчивости или жалобы. Эва была искренне, глубоко встревожена.

— Эва, мы тут провели всего только одну ночь и один день. — Он забрал у Эвы чашку с кофе и быстро поставил ее на стол. И тут же подул на пальцы. — Мы должны использовать шанс, чтобы во всем разобраться. Да и моя работа слишком важна…

Эва склонилась над ним, обняв за шею.

— Мне очень жаль. Я знаю, это выглядит глупо, но неужели ты сам не чувствуешь? Здесь… здесь какое-то особое настроение, в Крикли-холле. А Лорен вчера утверждала, что слышала из шкафа на площадке детский плач.

— Она слышала что-то похожее на плач. Это мог быть попавший в ловушку зверек.

— Но когда ты заглядывал в тот шкаф, никаких зверьков в нем не оказалось.

— Это могла быть мышь или, более нас упаси, крыса. Или далее белка. А потом она выбралась и удрала.

— А тень, которую Лорен видела?

— Игра света. Что же еще это могло быть? Кто вообще слыхал о белых тенях?

— А что, если это действительно было чье-то воспоминание, чье-то… например, ребенка, умершего при столь пугающих обстоятельствах? Этот дом очень долго пустовал, так ведь нам сказали. Неужели тебе не интересно узнать почему?

— Да просто потому, что он слишком большой, слишком холодный и в нем пахнет сыростью. Я осматривал его летом, а тогда эти недостатки не бросались в глаза. Ты слишком эмоционально все воспринимаешь, Эва, так недолго довести себя до нервного истощения.

Жена едва заметно вздрогнула при этих словах, но промолчала, потому что знала: Гэйб прав. Потом тихо произнесла:

— Может быть, Лорен видела призрак.

— Я как раз и боялся, что ты скажешь именно это. Эва, нашей дочери позволительно верить в подобное, но мы-то с тобой взрослые люди, нам следует проявлять разумность.

— Хочешь сказать, я неразумна?

Гэйбу совсем не хотелось спорить с супругой, ее чувства были слишком напряжены, она слишком долго шла по самому краю бездны.

• Предыдущая
• 17/128
• Следующая