Дворец грез - Гейдж Паулина - Страница 100

• Предыдущая
• 100/121
• Следующая

И все же я встретилась с ней. Это случилось у ворот гарема, когда я пыталась забраться в свои носилки. Вокруг шумно галдели женщины, слуги, стражники, носильщики — все кричали и толкались. И тут я заметила Хентмиру. Прозрачное желтое платье колыхалось вокруг ее стройных икр, выгодно подчеркивая тонкую талию, простой золотой обруч стягивал блестящие волосы; она была увлечена разговором со Старшей женой. Обе стояли в стороне от общей суеты, в тени деревьев, и смотрели на меня. Аст-Амасарет перехватила мой взгляд и слабо улыбнулась, потом неторопливо повернулась обратно к молодой женщине, но Хентмира продолжала с любопытством разглядывать меня. «Ну что ты уставилась? — хотелось закричать мне, я была уязвлена ее нескрываемым любопытством и явным пренебрежением Аст-Амасарет, — Разве ты не видишь в моем уродливом теле свое собственное незавидное будущее? Себек тоже поймает тебя, самодовольная наложница!»

И вдруг я увидела в ней себя, то, как сама стояла перед Старшей женой, с огромным интересом разглядывая бедняжку Ибен, которая раздраженно поносила своих носильщиков. С тяжелым сердцем я отвернулась.

— Задерни шторки, Дисенк, — хрипло приказала я.

Она повиновалась. Я легла на бок и лежала в мягком рассеянном свете, закрыв лицо руками. Но те совершенные, благородные черты и кривая, холодная усмешка Старшей жены стояли у меня перед глазами.

Однако вечером, на следующий день после завершения празднований в честь Осириса, меня вызвали в царские палаты. Я этого не ожидала, но вся апатия мигом улетучилась, когда вестник, поклонившись, вышел. Я вскочила, воспрянув духом, и засыпала Дисенк потоком распоряжений. Мое лучшее платье, все расшитое золотыми цветами, парик с сотней косичек, сердоликовое с золотом ожерелье, фаянсовые серьги… Дисенк торопливо повиновалась, и через час, пышно убранная и тщательно накрашенная, я постучала в дверь к фараону.

Паибекаман встретил меня небрежным кивком. Я протиснулась мимо него и направилась в комнату. Рамзес лежал на ложе, подтянув колени, с гримасой боли на лице. Моя самонадеянность начала ослабевать, когда я приблизилась к нему. Я не могла полностью завершить ритуал почитания, но сделала все, что смогла; он посмотрел на меня и жестом показал подойти ближе.

— Ту, я ужасно скучал по тебе, — сказал он. — Ты принесла свою сумку с травами?

Так вот какова была причина моего вызова. Фараон заболел. Проглотив горькое разочарование, я кивнула.

— Она всегда со мной, мой повелитель, — ответила я. — Но если ты так скучал, почему не присылал за мной? Ведь до моего жилища совсем недалеко.

Он, казалось, смешался.

— Я был слишком занят государственными делами, — пробормотал он. — Кроме того, ты сейчас не в том состоянии, чтобы предаваться любви.

Резкое возражение уже готово было сорваться у меня с языка, но я молча поставила сумку на стол и открыла ее.

— Что случилось? — спросила я.

— У меня болит живот, — пожаловался он, — Сильное вздутие. Спазмы.

Несмотря на свое разочарование, я не смогла сдержать усмешку, когда сняла с него покрывало и мягко ощупала живот.

— Празднования Осириса только что завершились, — сказала я. — Мои царь прекрасно знает, в чем дело. Он, как всегда, ел и пил слишком часто и слишком обильно. — Я резко набросила на него покрывало. — Я прописываю большое количество касторового масла и, когда лечение даст желаемый результат, прошу два дня ничего не есть, кроме меда, смешанного с шафраном. И конечно, мой царь должен поститься по время лечения.

— Противный маленький скорпион, — сказал он себе под нос.

Я достала из сумки касторовое масло и отсыпала шафрана из своих запасов.

— Вот, — твердо сказала я. — Пусть слуга принесет мед и добавит к нему один ро шафрана, принимать два раза в день. Что-нибудь еще, мой повелитель? Я могу идти?

Вид у него был жалкий. Он посмотрел мне в глаза, отвел взгляд, потом снова посмотрел на меня и раздраженно махнул рукой:

— Да сядь же, Ту! Поговори со мной! Расскажи, как твое здоровье. Расскажи, чем занималась. Что бы ты себе ни вообразила, я правда скучал по тебе.

— И о чем же ты скучал, мой царь? — мягко спросила я, опускаясь в кресло. — Может, ты скучал по моему телу? Перед тобой то же самое тело, которым ты наслаждался, и даже еще более желанное, как ты говорил, потому что оно сохраняет твоего ребенка, зачатого в любви, которую ты испытываешь ко мне.

Его круглое лицо вспыхнуло, он сбросил покрывало и сел, вздрогнув от боли.

— Тебе нужно было быть министром внешних сношений, — скривился он. — Не следует зарывать в песок такой талант к вежливым манипуляциям и утонченным оскорблениям. Я дал тебе титул. Дал тебе землю. Почему бы тебе не довольствоваться этим? Чего ты еще хочешь?

Его слова были признанием того, что мои ночи на его ложе закончились. Тяжесть медленно опустилась мне на сердце. Я чувствовала ее, холодную и мрачную, в своей груди, и с ней во мне всколыхнулось отчаянное безрассудство. Мне больше нечего было терять. Теперь другие будут ласкать его, заставлять его смеяться, шептаться с ним в темноте. Другим будет сиять его царственная улыбка, они будут ходить рядом с ним, сидеть у ног, согреваться в лучах его славы. Моя крошечная судьба зашевелилась в моем чреве, и я положила на нее руку.

— Ты видел, как шевелится мое платье? — спокойно спросила я. — Это твой ребенок, Рамзес. Ты скажешь, что гарем полон твоих детей, но, конечно же, те дети, что резвятся там, во дворе, не были плодом такой страсти и благоговения, как тот, которого я ношу. Ты говорил, что любишь меня. Или фараон лгал? Или он преувеличивал? Моя любовь к тебе еще жива, потому что я ношу ее плод. Неужели же твоя любовь была так неглубока, что ее мог сгубить раздувшийся живот?

Теперь я знала, что он больше не любит меня, и пыталась вынудить его признаться в неискренности. Я не сводила глаз с его лица. Я видела, как кровь медленно отливает от него, сменяясь бледностью, которая, я знала, являлась признаком закипающего гнева. Мне было все равно. Я могла говорить все, что заблагорассудится. Пусть накажет меня, если захочет.

— Я все еще люблю тебя, Могучий Бык, — продолжала я прерывающимся голосом. — И я люблю этого ребенка достаточно сильно, чтобы страстно желать его узаконивания. Сделай его законным, Рамзес. Если ты любишь меня, женись на мне.

Он внимательно слушал, но теперь, вздрогнув, подался вперед:

— Жениться на тебе? Ты сошла с ума? Независимо от того, как я отношусь к тебе, Ту, я не могу жениться на простолюдинке!

— Но я больше не простолюдинка, — спокойно возразила я. — У меня есть титул. Ты сам пожаловал его мне.

Он с досадой смотрел на меня.

— Это всего лишь, чтобы доставить тебе удовольствие, — горячо возразил он. — Драгоценности, земля, титул — только для того, чтобы ты была счастлива. Но в твоих жилах по-прежнему течет кровь простолюдинки!

Я встала, на темной волне стыда поднимался мой собственный гнев, я ощутила знакомый привкус поражения. Все эти годы я полагала, что, вырвавшись из грязного и пыльного Асвата, похоронила свое низкое происхождение, но это было не так, и здесь ничего не изменишь. Я всегда буду нести его с собой, куда бы ни шла и что бы ни делала, как ту хрупкую змеиную кожу, что я подобрала в пустыне и спрятала в кедровую шкатулку. Я отчаянно пыталась убедить его.

— Но ты ведь женился на Аст-Амасарет, — возразила я, голос у меня предательски дрожал, — а она даже не египтянка!

— Может быть, и так, но Старшая жена происходит из древнего царского рода либу и поэтому может быть царицей Египта-надменно сказал он.

Я шагнула к ложу и склонилась над ним, я уже не владела собой.

— Я тоже имею право! — выкрикнула я. — Мой отец — царевич либу, изгнанный со своей земли и вынужденный стать солдатом Египта! Однажды за ним пришлют, и мы все вернемся к его племени, он будет править, и все узнают, что в моих жилах течет царственная кровь! Я царевна либу, фараон! Слышишь?

Я уже не понимала, что говорю. В комнате за моей спиной возникло какое-то движение, но я едва ли сознавала это. Рамзес поднял руку, жестом остановив того, кто двинулся на его защиту, и снова обратился ко мне. Жалость появилась на его лице.

• Предыдущая
• 100/121
• Следующая