Вскрытые вены Латинской Америки - Галеано Эдуардо - Страница 72

В 1865 г., когда Тройственный союз заявлял, что скоро покончит с Парагваем, генерал Улисс Грант праздновал в Аппоматоксе капитуляцию генерала Роберта Ли. Гражданская война в США закончилась триумфом промышленных центров Севера, придерживавшихся строгого протекционизма, над владельцами хлопковых и табачных плантаций Юга, где господствовал свободный обмен.

Незадолго до своего избрания на пост президента Соединенных Штатов Грант заявил: «В течение двух веков Англия следовала политике протекционизма, доведя ее до крайних пределов, и результаты этой политики были вполне удовлетворительны. Нет никаких сомнений, что своим теперешним /281/ могуществом она обязана именно этой системе. Но затем, после двух веков такой практики, Англия сочла уместным перейти к доктрине свободной торговли, поскольку, по ее мнению, протекционизм уже ничего ей не дает. Так вот, господа, насколько я знаю свою страну, через двести лет, когда Америка извлечет из протекционизма все, что он ей может дать, она также будет настаивать на свободной торговле»[57].

А двумя с половиной столетиями раньше молодой английский капитализм экспортировал в североамериканские колонии своих людей, свои капиталы, свой образ жизни, свои стремления и замыслы. Тринадцать колоний, ставшие клапанами, через которые выпускалось избыточное население Европы, быстро извлекли пользу из такого недостатка как скудость их почв и недр, и с самого начала прониклись сознанием необходимости индустриализации, развитию которой метрополия особенно не препятствовала. В 1631 г. колонисты, поселившиеся в Бостоне, спустили на воду парусное судно «Блэссинг оф зе бэй» водоизмещением в 30 тонн, построенное их руками, и с тех пор судостроение начало развиваться бешеными темпами. Белый дуб, в изобилии произраставший в местных лесах, давал хорошую древесину для изготовления нижней части корпуса и внутренней обшивки судов; из сосны делали палубу, бушприты и мачты. Массачусетс субсидировал производство пеньки для канатов и тросов, а также парусины. На побережье к северу и югу от Бостона выросли и процветали корабельные верфи. Администрация колоний выдавала субсидии и премии всем мануфактурам. Всячески стимулировалось производство льна и шерсти, сырья для изготовления тканей из суровой нити, которые, не обладая особой элегантностью, были, однако, прочными и, главное, собственного производства. Для использования на месте залежей железа в Линне в 1643 г. была построена первая плавильная печь; вскоре Массачусетс снабжал железом весь край. Стимулирование текстильного производства показалось недостаточным, и колония решила прибегнуть к принудительным мерам: в 1655 г. был принят закон, согласно которому каждой семье под угрозой сурового наказания вменялось в обязанность, чтобы хотя бы один из ее членов был /282/ прядильщиком. Каждое графство Вирджинии в этот же самый период должно было отбирать детей для обучения на текстильной мануфактуре. Одновременно был запрещен экспорт кож, для того чтобы сапоги, ремни и седла изготовлялись на территории колонии.

«Трудности, с которыми приходится бороться колониальной промышленности, происходили из чего угодно, но только не от колониальной политики Англии», — писал Кеклэнд[58]. Напротив, сложность сообщения между колонией и метрополией приводила к тому, что все законодательные запреты, издававшиеся за 3 тыс. миль, теряли, по сути, свою силу, а тенденция к самообеспечению становилась все отчетливей. Северные колонии не посылали в Англию ни серебра, ни золота, ни сахара, а растущий в них спрос на товары требовал такого роста импорта, что с этой тенденцией надо было покончить любой ценой. К тому же торговые связи со Старым Светом были не особенно развиты; чтобы выжить, нужно было развивать местное мануфактурное хозяйство. В XVIII в. Англия все еще так мало уделяла внимания своим северным колониям, что даже и не пыталась помешать освоению ими ее новейших по тому времени технических достижений. Этот реальный процесс сводил на нет существовавшие только на бумаге запреты колониального пакта.

В момент провозглашения независимости Соединенных Штатов численность их населения была такой же, как в Бразилии. Португальская метрополия, не менее отсталая, /283/ нем Испания, экспортировала свою слаборазвитость в колонию. Бразильская экономика была сориентирована так, что на протяжении всего XVIII в. удовлетворяла потребности Англии в золоте. Классовая структура колонии отражала выполняемую ею функцию поставщика. Господствующий класс в Бразилии не был сформирован, как в Соединенных Штатах, из фермеров, предприимчивых фабрикантов и коммерсантов, занимающихся внутренней торговлей. Александр Гамильтон и виконт ди Кайру, главные выразители идеалов господствующих классов соответственно в США и Бразилии, четко определили разницу между ними[59]. Оба они учились в Англии, были учениками Адама Смита. Однако Гамильтон стал рыцарем индустриализации и настаивал на стимулировании национальной мануфактуры государством и политике протекционизма по отношению к ней, тогда как Кайру верил в чудеса, якобы присущие магии либерализма: позволяйте делать, позволяйте проходить, позволяйте продавать.

К концу XVIII в. Соединенные Штаты располагали уже вторым по значению в мире торговым флотом, полностью состоящим из кораблей, построенных на национальных верфях. Стремительно росли текстильные и металлургические предприятия. Вскоре появились и первенцы машиностроения. Теперь фабрикам не приходилось вкладывать капиталы в покупку машин за границей. Экзальтированные пуритане с судна «Мэйфлауэр» заложили в окрестностях Новой Англии основы новой нации; на берегах глубоких бухт и в устьях больших рек беспрепятственно процветала и обогащалась промышленная буржуазия. Торговля с Антильскими островами, включая работорговлю, сыграла, как мы уже видели, важнейшую роль в этом процветании, и все же успехи североамериканских колонистов невозможно объяснить, если не учитывать, что они с первых же шагов придерживались самого ревностного национализма. Джордж Вашингтон именно его имел в виду в своем прощальном послании, когда завещал: Соединенные Штаты должны идти своим особым путем[60]. В 1837 г. Эмерсон заявил: «Мы слишком долго внимали утонченным музам Европы. По мы пойдем сами по себе, ибо у нас есть свои ноги, чтобы шагать /284/ вперед, свои руки, чтобы работать на себя, собственные убеждения, которых будем придерживаться»[61].

Благодаря общественным фондам расширялись масштабы внутреннего рынка. Государство прокладывало дороги, в том числе и железные, строило мосты и каналы[62]. В середине века штат Пенсильвания участвовал в делах более 150 предприятий со смешанным капиталом, не считая того, что распоряжался капиталовложениями в общественных предприятиях на сумму в 100 млн. долл. Военные действия, приведшие к победе над Мексикой и лишившие ее половины территории, также придали заметный импульс развитию страны. Государство участвовало в этом не только путем вкладывания капиталов и оплаты военных расходов, направленных на экспансию; на Севере оно следовало строгому протекционизму в таможенной политике. Землевладельцы Юга, напротив, были сторонниками свободной торговли. Производство хлопка увеличивалось вдвое каждые 10 лет, и, хотя давало большую коммерческую прибыль всей стране и обеспечивало новые ткацкие мануфактуры Массачусетса, в основном оно все-таки зависело от европейского рынка. Аристократия Юга в первую очередь была связана с мировым рынком, совсем на латиноамериканский манер. Рабский труд южных штатов давал 80% хлопка, поступавшего на прядильные мануфактуры Европы. Когда Север соединил требование об отмене рабства с протекционизмом в промышленности, противоречие между Севером и Югом настолько обострилось, что вспыхнула война. Противники действительно олицетворяли два противоположных мира, две различные исторические эпохи, две взаимоисключающие концепции будущего нации. XX век выиграл эту войну у века XIX: